Глава 9
То, что в театре отказались принять его пьесу, очень сильно ранило Роджера Бартоломью. Он чувствовал себя оскорбленным. Молодой драматург ощутил, что жаждет мести, хотя ранее даже не подозревал, что может испытывать такие чувства.
Хотя другие труппы тоже отвергли его пьесу, именно «Уэстфилдские комедианты» стали объектом всепоглощающей ненависти Бартоломью. Мало того что Лоуренс Фаэторн испортил первое произведение молодого драматурга, а потом насмехался над вторым, — он играл главную роль в пьесе на ту же тему, что и «Враг разбит»! Бартоломью даже задумался, не украли ли уэстфилдцы его текст, чтобы восполнить пробелы в своем спектакле.
Роджер стоял перед «Куртиной» и слышал гул голосов во время репетиции. Он не мог разобрать слов, но одно знал точно: «Глориана» отняла славу у него, Роджера Бартоломью. Он сорвал со столба еще одну афишу. Если бы слова «талант» и «справедливость» не были пустым звуком в мире театра, то сейчас по всему Лондону, висели бы афиши его пьесы, и монологи, вышедшие из-под его пера, доносились бы из-за высоких стен «Куртины».
Да, уэстфилдцы заслужили наказание. Осталось только решить, как именно отомстить обидчикам.
Превратности судьбы лишь сплотили уэстфилдцев. Несчастного Ханидью отправили домой, а вместо него тут же начал репетировать Мартин Ио. Костюмер прямо на сцене подшивал на нем наряды Глорианы и исправлял рыжий парик, в котором должен был выступать Дик. Ио заранее выучил роль, и замена актера в последнюю минуту не стала катастрофой, но все-таки нужно было отточить некоторые движения, заучить выходы и уходы со сцены.
Николас Брейсвелл тем временем пытался закрепить парус и мачту. Теперь от верхушки мачты тянулось несколько веревок, привязанных к крюкам в разных частях сцены. Мачта была настолько прочной, что на нее можно было забраться. Авантюрист по натуре, Фаэторн выбрал из рабочих самого щуплого и велел ему вскарабкаться наверх, изображая юнгу. Это будет замечательным штрихом к общей картине.
Джорджу Дарту некогда было присесть весь спектакль, поскольку его нагрузили всякой рутинной работой, а тут ему дали еще одно задание. Никто не мог гарантировать, что завтра подует ветер, поэтому Дарту вручили конец веревки, привязанный к середине шеста. Спрятавшись на балконе над сценой, он должен был по условному сигналу изо всех сил тянуть на себя веревку, создавая впечатление, что корабль попал в шторм.
Даже Барнаби Джилл срочно пришел труппе на помощь. Он решил отложить исполнение своей угрозы и сделать все, что в его силах, для поддержания боевого духа товарищей.
Несмотря ни на что, пьеса начинала складываться в единое целое. Эдмунд Худ на скорую руку переписал текст, убрав героя, которого должен был исполнять Мартин Ио. К концу репетиции все заметно приободрились.
— Хорошо, Ник. Что скажешь?
— Мне кажется, мы справились.
— Не просто справились, родное сердце. Может, Дики и покинул нас, но не им одним, так сказать… Готов поспорить, завтра мы покорим зрителей.
Они стояли на сцене «Куртины» и обсуждали сегодняшние злоключения. Фаэторн внезапно начал читать свой первый монолог, обращаясь к воображаемым зрителям в ложе. Николас вскоре понял, зачем он это делает. Актер пытался определить, где именно будет сидеть леди Розамунда Варли.
— Завтра важный день для нас, — продолжил актер. — Мы должны показать, на что способны. Лорд Уэстфилд ждет, что мы прославим его имя. Мы должны с помощью новой пьесы заявить свои притязания на высочайшую честь — приглашение выступить при дворе.
Фаэторн раскланялся под воображаемые аплодисменты, которые уже звенели у него в ушах. В мечтах он уже выступал во дворце перед королевой и придворными. Николас понимал, что за амбициями Фаэторна стоит не только жажда славы. Во дворце они играли бы для небольшой аудитории избранных, включая леди Розамунду Варли. Сейчас она единолично правила в сердце Лоуренса.
Все было прибрано, театр заперли до завтра, члены труппы разошлись. Да, грустно, конечно, что Ричарду Ханидью не удастся ощутить вкус славы, но что поделаешь, представления должны продолжаться, все покорились такому порядку вещей.
Николасу предстояла долгая прогулка в одиночестве обратно в Бишопсгейт, однако суфлер не замечал ни длинной дороги, ни сильного ветра, свистящего в ночи, настолько был занят своими мыслями. Он никак не мог забыть покойного Уилла Фаулера и его молодую вдову. Две проститутки, пострадавшие от рук злодея, тоже заслуживали сочувствия. Николас опасался и за Сэмюеля Раффа, чье положение в труппе оказалось под угрозой, и за Ричарда Ханидью. В глубине души он переживал и за Роджера Бартоломью, которого так жестоко отверг мир театра. Еще Николас ломал голову, кто же испортил афиши, — об этом ему с волнением поведал Джордж Дарт.
Но чаще других перед мысленным взором Николаса всплывало угрюмое лицо Бенджамина Крича. Почему он отрицал, что был в «Куртине», почему скрыл ото всех, что раньше выступал с труппой Банбери? Из-за чего на самом деле произошла его драка с Уиллом Фаулером? Действительно ли травма Ричарда Ханидью — несчастный случай? Показалось Николасу, или он на самом деле видел, как злорадно заблестели глаза Крича?
До самого Бэнксайда Николаса провожали тревожные мысли. Он почти добрался до дома, но тут его подстерегала беда. Повернув в переулок, Николас вдруг явственно ощутил чье-то присутствие. За годы, проведенные в морских странствиях, у него обострилось шестое чувство, инстинкт самосохранения, и рука сама скользнула к кинжалу. Николас прислушался, но шаги за спиной стихли. Он обернулся, но никого не увидел и продолжил свой путь, решив, что ему показалось. Внезапно впереди выросла массивная фигура и загородила проход. Незнакомец был ярдах в пятнадцати, поэтому Николас различал лишь неясные очертания в сумраке, но он тотчас узнал, кто перед ним. Они встречались в «Надежде и якоре» в день убийства Уилла Фаулера. Еще одна жертва пала от рук того же злодея в «Шляпе кардинала».
Выхватив кинжал, Николас кинулся за Рыжебородым, но убежал недалеко: что-то тяжелое ударило его по затылку, и он провалился в темноту. Последнее, что он успел запомнить, — звук шагов, удаляющихся по каменной мостовой.
Лоуренс Фаэторн в трудную минуту умел проявить себя с наилучшей стороны. Угрозы Барнаби Джилла и травма Дика Ханидью поставили «Уэстфилдских комедиантов» в тяжелое положение, но Фаэторн мужественно преодолел все невзгоды. Чтобы сплотить труппу в час испытаний, Лоуренс с жаром рассказывал о перспективах завтрашнего дня, заражая актеров неколебимой верой в свои силы. Пьеса станет для него очередным днем славы, за которым, пускай и не сразу, последует ночь волшебства. «Победоносная Глориана» и четырнадцать прекрасных стихотворных строк завоюют расположение леди Розамунды Варли.
После тяжелого дня Фаэторн легкой походкой возвращался домой, ожидая горячего поцелуя от доверчивой жены. Увы, поцелуя не последовало, да и доверие куда-то, по всей видимости, улетучилось. На полноватом лице Марджери застыло холодное выражение.
— Что тебя беспокоит, душенька? — беспечно поинтересовался Фаэторн.
— Я говорила с Дики.
— Бедный мальчик! Как он?
— Лег, чтобы поберечь опухшую лодыжку.
— Ужасное происшествие, — посетовал Фаэторн. — Слава Богу, обошлось без серьезных ранений.
— Нет, кое-кто все же серьезно ранен, — мрачно заметила Марджери.
— О чем ты, милая?
— Сядь, Лоуренс.
Он послушно опустился в кресло. Марджери Фаэторн нависла над ним, готовая вспыхнуть в любую секунду.
— Мальчик убит горем, — начала она.
— Еще бы! Первая главная роль, и какая! Теперь все труды пропали даром!
— Он говорил о тебе, Лоуренс. Рассказывал, как замечательно работать с такой звездой, как ты. — Марджери замолчала, а Лоуренс улыбнулся. — Дик боготворит тебя.
— Любому ученику требуется достойный образец для подражания.
— Да, я уверена, что ты у нас образцовый… — холодно кивнула она, — но только актер. А вот семьянин — не слишком прилежный…
— Марджери… — ласково начал Лоуренс.
— Избавь меня от своих уловок! Я очень долго говорила с Диком Ханидью. Мальчик потерял роль, но я-то потеряла намного больше.
— Я не понимаю тебя, душа моя.
— Тогда давайте начистоту, сударь. — В голосе Марджери зазвучала угроза. — Дики все рассказал мне. О монологах и танцах, о прекрасных костюмах. И об украшениях, которые должна была носить Глориана, включая подвеску, у которой, надо сказать, все в порядке с застежкой…
Мачта, свалившаяся на сцене «Куртины», приземлилась прямо на голову Лоуренса Фаэторна. Примирение осталось далеко в прошлом. Он думал, что возвращается домой к любящей жене, а вместо этого смотрел в глаза разъяренной Горгоны.
Марджери сразу же догадалась, что стоит за хитростями мужа. Обуздав клокочущую внутри ярость, она спросила елейным голосом:
— И как же ее зовут, Лоуренс?
— Сиди спокойно, — велела Анна Хендрик. — Дай мне промыть рану как следует.
— Все в порядке. Просто забинтуй.
— С такой раной нужно к доктору. Давай я пошлю за ним, Ник.
— Мне уже не так больно, — соврал он.
Николас сидел на стуле в доме Анны в Бэнксайде, пока хозяйка обрабатывала рану на затылке. Он очнулся посреди улицы, с трудом поднялся и, шатаясь, доплелся до входной двери. Шляпа пропиталась кровью, в голове стоял туман, все тело ужасно болело.
— Ты думаешь, это был он? — спросила Анна.
— Уверен.
— Но как ты смог рассмотреть его в полной темноте, Ник?
— Я бы узнал его где угодно. Это был Рыжебородый.
— Кровожадный злодей поджидал тебя в засаде! — Ее голос дрожал от волнения. — Даже думать про это не могу.
— Меня не собирались убивать, — успокоил ее Николас. — Им нужно было кое-что другое. У меня украли сумку.
— С твоим экземпляром пьесы? — ахнула Анна.
— Да! Им нужна была «Победоносная Глориана»!
Анна сразу же поняла, что это значит. Единственный полный экземпляр пьесы исчез, а без него Николас не мог руководить спектаклем.
— Ужас! — воскликнула она. — Вам придется отменить завтрашний спектакль!
— Злоумышленники этого и добивались.
— Но зачем?
— Могу лишь догадываться, — ответил Николас. — Злоба, неприязнь, зависть, месть… Причины могут быть разные. Наша профессия сопряжена с ревностью.
— Но кто бы пошел на такое?
— Я не успокоюсь, пока не выясню, — пообещал он. — Ясно одно: у Рыжебородого есть сообщник. А я-то недоумевал, как он проник неузнанным в «Шляпу кардинала». Ответ прост: это не Рыжебородый приходил к бедняжке Эллис. Ей перерезал горло другой человек.
— Чтобы заставить замолчать?
— Думаю, да. Рыжебородый знает, что я за ним охочусь.
Анна Хендрик вздрогнула и закончила перевязывать ему голову. Кровь запеклась на светлых волосах, а на виске расползался уродливый синяк. По щекам Анны текли слезы любви и сочувствия. Когда Николас поднялся, она схватила его за руку.
— Ты не в том состоянии, чтобы куда-то идти, Ник.
— У меня нет выбора.
— Позволь мне проводить тебя, — предложила она.
— Нет, Анна. Я справлюсь. Кроме того, ночь предстоит длинная. Не жди меня раньше утра.
— А что ты собираешься делать?
— Заново переписывать пьесу.
Эдмунд Худ обладал даром писателя приукрашивать действительность. Отчаянно желая влюбиться, он остановил свой выбор на Розе Марвуд и убедил себя, что она самая достойная из всех представительниц прекрасного пола. Богатое воображение быстро заретушировало недостатки юной прелестницы, и она превратилась в девушку его мечты — волшебное сочетание красоты, ума, очарования и отзывчивости. Сама того не зная, Роза Марвуд, пробежав через двор, стала новым человеком. Худа не смущало то, что он даже ни разу не разговаривал с девушкой. Он влюбился, а любовь слепа.
Он битый час размышлял о добродетелях своей избранницы и решил, что нужно послать ей сонет. Он переписал стихотворение разборчивым почерком, а потом добавил фразу «Моих эмоций глубина», вычурно выделив «Э» и «Г», чтобы возлюбленная смогла узнать инициалы поклонника.
Вдохновенные мечты грубо прервал стук в дверь. Войдя, Николас объяснил, откуда у него рана на голове, и поведал свою невеселую историю. Худ задохнулся от ужаса, услышав, что пьесу украли.
— Что мы можем сделать, Ник? — простонал Эдмунд.
— Начать все с начала.
— Но у тебя был единственный полный экземпляр!
— Как-нибудь сложим из кусочков, — пообещал Николас. — Я поднял Джорджа Дарта и отправил его забрать у актеров все части. Сходил в «Куртину» и забрал сценарий. Нам помогут твой талант и моя память.
— Но на это уйдет вся ночь!
— А что ты предлагаешь? Отменить спектакль?
При одной мысли о подобном исходе Худ вздрогнул. Решение родилось за считанные секунды. Худ отложил четырнадцать строк для Розы Марвуд в сторону ради нескольких тысяч строк для зрителей, которые придут завтра в «Куртину».
Как только прибыл переписчик, они втроем уселись за работу. Подробный сценарий, подготовленный Николасом, оказал неоценимую помощь и подстегнул память Худа.
Следующим пришел Лоуренс Фаэторн. Он изливал свой гнев на труппу Банбери, приписывая преступление им. Однако неистовая ярость смешивалась с облегчением: ужасное происшествие спасло его от допросов Марджери.
Поскольку Лоуренс исполнял главную роль, то его копия дала переписчику обширный материал для работы. Большую часть пробелов заполнили с помощью текстов, полученных от актеров. Когда запыхавшийся Джордж Дарт принес их, Николас аккуратно рассортировал и разложил все по порядку. Но одного фрагмента не хватало.
— Ты зашел к Кричу? — спросил Николас.
— Его не было дома, мистер Брейсвелл, — ответил Дарт.
— Ближайший бар — вот его дом. — вздохнул Фаэторн.
— Я и туда зашел, сэр. Там его тоже не оказалось.
— Иди и найди его, — приказал Фаэторн. — В спектакле есть сцена, где он играет с двумя моряками, и у нас не хватает этого текста. Вытащи его хоть из преисподней!
Испуганный Джордж Дарт убежал искать в ночи Бенджамина, а Худ, Фаэторн и Николас продолжили восстанавливать пьесу по кусочкам. Перо переписчика ни на секунду не переставало скрипеть.
Когда рассвет постучался в окна, перед ними лежала заново созданная рукопись. Переписчик Мэтью Липтон стонал от усталости, а правая рука его безвольно лежала у него на коленях. За дело взялся Николас. С помощью сценария и своей памяти он добавил в текст все условные сигналы, реплики к началу действия, выходы и уходы, реквизит. После семи часов титанического труда уэстфилдцы восстановили суфлерский экземпляр.
— Мне нужно отдохнуть хоть немного, — простонал Худ.
— Поздно спать, — решительно сказал Фаэторн. — Лучше позавтракаем вместе и пораньше отправимся в «Куртину». — Он обратился к Николасу: — Дорогой мой, мы будем охранять тебя, не отойдем ни на шаг.
— В этом нет необходимости, мистер Фаэторн. Теперь я постоянно буду начеку.
— Это все происки Банбери! — воскликнул Фаэторн.
— Но зачем им до такого опускаться? — с сомнением спросил Худ.
— Ну, раз они опустились до того, чтобы нанять Рандольфа, значит, готовы на все.
— Да уж, накануне премьеры, — кивнул Худ. — Это подкосило бы любую труппу.
— Но только не уэстфилдцев! — с гордостью заявил Фаэторн. — Мы славно потрудились сегодня ночью, джентльмены. Ник, конечно, молодец, что так быстро собрал нас по тревоге.
— Это самое меньшее, что я мог сделать, — смущенно ответил Николас. — Вина за утрату пьесы лежит на мне…
— Не вини себя, — великодушно возразил Фаэторн. — Когда два злодея нападают на ничего не подозревающего человека, то он может чувствовать возмущение, но никак не вину. Чудовищно! Да, мы привыкли к плагиату, но это преступление иного толка! Предательство самого духа театра! Труппа Банбери поплатится за это!
— Если это они, — скептически заметил Николас.
— А в этом, сударь, нет никаких сомнений! Кто еще выиграл бы от нашего провала? Только Рандольф и кучка негодяев, которые имеют наглость именовать себя труппой.
— Ты предъявишь им обвинение, Лоуренс? — спросил Худ.
— О, нет. Сначала мы должны втайне провести наше собственное расследование. Сделаем вид, словно ничего не произошло, Эдмунд. Покажем этим мерзавцам, что насилием и подлостью «Уэстфилдских комедиантов» не остановишь. Мы несокрушимы!
Тут кто-то поскребся в дверь. Николас открыл, и внутрь вполз Джордж Дарт. Мальчик буквально падал с ног от усталости, но все же притащил то, за чем его посылали. Он протянул текст Фаэторну в ожидании похвалы, но, увы, похвалы не последовало.
— Почему так поздно? — скривился Фаэторн. — Где ты был?
— Бегал, сэр. Взад-вперед.
— Нашел Крича?
— Да, в первом часу ночи, — Джордж зевнул.
— Что же тебя задержало?
— Я не мог его разбудить, сэр. Как только Крич проснулся, мы отправились к нему домой, и он отдал мне свой экземпляр. — Мальчику так хотелось, чтобы его похвалили за труды. — Я молодец, сэр?
— Нет, — отрезал Фаэторн.
— Еще какой молодец, — поправил Николас.
Джордж Дарт улыбнулся впервые за неделю. Он протянул листы Фаэторну и тут же крепко закрыл глаза.
— Спокойной ночи, джентльмены…
Николас едва успел поймать мальчика, когда тот стал оседать на пол.
На следующее утро жизнь в Шордиче кипела как обычно, и толпы прохожих сновали туда-сюда под палящим солнцем. К полудню зрители начали стекаться в «Куртину», чтобы увидеть новый спектакль. Одним из первых прибыл невысокий нервный молодой человек в темном костюме и шляпе. Он заплатил пенни, чтобы войти в театр, и еще два, чтобы с удобством устроиться в мягком кресле первого ряда галереи второго яруса. Идеальное место для его цели.
Глядя вниз, на пустые подмостки, юноша ощущал волнение и неприязнь. Его пьеса принадлежала театру, но жестокий мир сцены немилосердно отверг ее. Пришло время напомнить о себе, и он сделает это самым эффектным способом, какой только смог придумать.
Роджер Бартоломью жаждал мести.
