И все же мало-помалу во мне нарастало ощущение счастья. Я с наслаждением, точно воскрес из мертвых, хватал воздух открытым ртом. Переживал бесчинную эйфорию от хороших вестей и не догадывался, что вскоре все полетит вверх тормашками.

В офисе я первым делом обнял секретаршу, пожалуй, немножечко более пылко, чем следовало, так что, будь мы в Америке, я мог бы схлопотать иск за домогательство. Хорошо, что у нас еще можно дать волю чувствам, не рискуя попасть под суд.

– Приятно видеть вас в таком настроении, – сказала секретарша.

– Спасибо, Матильда. А вы как поживаете?

– Я?

– Вы, вы. Разве тут есть еще кто-нибудь?

– Нет, но…

– Так как же?

– Ну… я… все хорошо… спасибо.

– Если вдруг что не так, обращайтесь ко мне, не стесняйтесь. Я всегда помогу.

– Как мило с вашей стороны!

– Чего там, нормально!

– А это точно, что у вас все в порядке?

– Да-да, спасибо.

Внезапный всплеск душевного тепла здорово смутил Матильду. Все объяснялось просто: как каждый избежавший смерти, я был преисполнен любви ко всему человечеству. Конечно, я всегда держался с ней вежливо и уважительно, но что, собственно, я о ней знал? Ничего или самую малость. Понятно, что она удивилась. Для меня она была частью рабочей обстановки, мы обменивались бумагами, иногда – улыбками; все до мельчайших деталей было отлажено в этой шарманке, никакие чувства в меню не входили. С годами я терял способность входить в общение с новыми людьми. Вся моя жизнь как будто стала механизмом, который постепенно приглушал мои эмоции. И нужно было заглянуть в лицо смерти, чтобы понять, что просто быть живым еще не означает жить полной жизнью. К сожалению, боль прервала мои мысли. Пришлось отложить раздумья о смысле жизни и ее перспективах и вернуться к незавидной злобе дня. Мне предстояло вплотную заняться новым проектом. Скучнейшим из всех возможных. Жизнь возвращалась в опостылевшую колею. Надо было осмотреть место будущего объекта. Все лучше, чем сидеть в кабинете и глотать стыд.

Возвращаться домой за машиной было бы слишком долго. Я поехал электричкой и уже через час любовался на удивление близким к городу сельским пейзажем. Сам я жил в предместье, обожал свой садик и как-то не задумывался о том, что от настоящих полей его отделяют считанные километры. Мне на глаза даже попалась парочка коров у самых путей. Но главным образом я следил, какие проезжаю станции, чтобы не пропустить свою, – маршрут и без того был запутанный. В такой час на этом направлении пассажиров не много – я был в вагоне один. Выходит, дневную электричку гоняли ради одного меня. Редко случается ехать в пустом вагоне. В какой-то миг мне вдруг безумно захотелось что-нибудь отмочить: побегать по сиденьям, изобразить рок-звезду-самозванца. Но я усидел на месте. И дальше всю дорогу пребывал в каком-то трансе. Со мной так бывает всегда: еду-еду (особенно если в поезде) и забываю, куда и зачем.

Едва ступив на платформу, я набрал полную грудь свежего воздуха. Довольно быстро нашел остановку автобуса в нужную сторону. Он только что ушел. По непонятной причине его расписание не согласовывалось с расписанием электричек. Или это нарочно: чтобы отбить у вас охоту ездить этим номером и вынудить добираться как-нибудь иначе. Но у меня другой возможности не имелось. Придется дожидаться следующего автобуса здесь, на пустыре. Я вспомнил, что не позаботился предупредить о своем визите никого из вовлеченных в дело местных чиновников. Взял и приехал с бухты-барахты. И вот теперь стоял на перекрестке двух дорог, как Кэри Грант в “К северу через северо-запад”, только вряд ли за мной прилетит самолет. Вообще все складывалось так, как будто я попал в приключенческий фильм, сценарий которого не читал.

Я сел на скамейку, усмехнулся, а потом и рассмеялся нервным смехом. Что за чушь! Чего ради я все это терплю? Просто потому, что надо сохранить работу. Выбора нет. Да ничего подобного! Всему виной не столько страх оказаться без работы, сколько мое малодушие. Я смирился с унижением из пассивности, из чистой трусости. Что бы я потерял, если бы уволился? Найти новую работу, уверен, не представляло бы особого труда. В нашем деле компетентные работники с многолетним опытом очень и очень ценятся. Так почему я сдался без боя? Ведь даже не найди я прямо сразу постоянное место, можно устроиться куда-нибудь консультантом, зарабатывать чем угодно, чтобы выплачивать кредит. А прочих расходов у меня не так уж много. Элиза зарабатывает сама, дети начали жить самостоятельно. Мои обязательства по большей части мнимые. Страх остаться без средств – это только прикрытие. Меня можно топтать ногами, надо мной можно издеваться – я всегда найду предлог, чтобы продолжать влачить свою жалкую участь.

Вот так, поджидая автобус, я вдруг иначе посмотрел на свою жизнь. Первое, что пришло мне на ум, это заброшенный двадцать лет назад смутный замысел романа. Но разве идеи ждут такой долгий срок? Вряд ли. Немножко подождут, а потом им наскучит, они и улетят, будут искать мозги порасторопнее. Наверное, где-то еще лежат и пылятся мои черновики. Я первый раз задумался о свободе. Бросить все, сесть за роман. В душе, конечно, знал, что не способен решиться на такое. Но поиграть с самой возможностью, глядя на просторы вокруг, было приятно. Тут я был вдали от всякой суеты, словно в глухом захолустье. Никто не придет, никто ничего с меня не потребует. Ничего… это меня вполне устраивало. В конечном счете мне даже нравилась перспектива взяться за малопрестижный проект. Может, он больше подойдет моей натуре. Почему бы не заняться спокойненько обычной стройкой после стольких лет постоянной гонки?

Мне показалось, что время текло здесь чуть медленнее, чем в большом городе. Прошло полчаса, и вдали показалась какая-то фигурка, движущаяся в мою сторону. Сначала крохотная, почти точка, она росла по мере приближения, пока не вырисовался человек на велосипеде. Лысый человек на велосипеде. Не доезжая до автобусной остановки, он замедлил ход. А поравнявшись со мной, на секунду остановился.

– …

– …

И поехал дальше, выписывая легкие зигзаги. А я долго смотрел ему вслед, пока он не исчез в ближнем лесу.

Пискнул телефон – пришла эсэмэска от Эдуара. Надо же – здесь есть сеть (день простых радостей продолжался). Интерес к реальности я еще не утратил.

Вот это да! Я знаком с Эдуаром сто лет и точно знаю: не такой он человек, чтобы принимать скоропалительные решения и отправляться даже в самое маленькое путешествие, не продумав все до мелочей да не взвесив все за и против. Кого-кого, а его импульсивным не назовешь… меня, впрочем, тоже. Эту нашу вылазку он спланировал с невероятной быстротой. Небось шарил в интернете каждую свободную минуту, в промежутках между пациентами, – загорелся, как никогда. Доказательство – слово “классно”. Да еще с восклицательным знаком. Намечалось путешествие против часовой стрелки, погружение в атмосферу молодости. Я предвкушал, как мы полетим, как будем часами бродить по городу, заходя в интересные места, и думал, как полезно мне будет переменить обстановку. Да, там мне будет хорошо. Скорее бы уехать – это мое счастье в конце мучительного пути. В мечтах о божественной России, я все еще стоял на пустыре. Это слово пришлось как нельзя более кстати. Пустырь, пустое место – это здесь и теперь. Место, где нет ничего, – небытие, я узнаю его по всем приметам.

Пришел автобус. Я увидел его издалека и ждал еще несколько минут, пока он подъедет. Водитель, как и велосипедист, казался страшно удивленным, увидев меня на остановке. Автобус был пустой, никого, один я – считай, такси в несколько парадоксальном варианте.

– Вы заблудились? – спросил водитель.

– Нет, приехал по делу. Осмотреть площадку, где собираются строить парковку.

– Парковку… здесь? На что она нужна? Люди ставят машины, где хотят. Да тут никто и не бывает.

– Это я вижу.

– Все из-за этого гребаного Микки.

– Из-за Микки?

– Ну да. Из-за Диснейленда. Несправедливо это. Все едут туда… а тут никого и ничего… разве не свинство?

– Да, конечно…

– Самое обидное, что это Сена-и-Марна! Самый гнусный департамент во всей стране… ведь правда?

– Ну… не знаю, я как-то не думал…

Я был вполне готов усилием воли спуститься с облаков и вникнуть в земные дела, но спорить о рейтинге департамента Сена-и-Марна – это уж слишком. А водитель как начал, так всю дорогу и произносил гневные речи. Похоже, его возмущало все, и он перескакивал с пятого на десятое. Хочешь не хочешь, приходилось слушать. Ведь попросить его замолчать я не мог. Он вошел в такой раж, что высадил бы меня за милую душу. А потому, как любой другой на моем месте, я, чтоб доехать, куда нужно, понимающе кивал и поддакивал. И был вознагражден за трусость – выпуская меня, он дружелюбно улыбнулся – ну и зубы (ему бы в первую очередь своего стоматолога ругать)!

– Было очень приятно хоть с кем-то поговорить.

– М-да…

– Удачи вам! – пожелал он, закрывая двери.

Может, зря я к нему цепляюсь? Не такой уж он агрессивный. Просто подвернулся человек, на которого можно излить все невысказанное, что скопилось с утра.