Эпилог

Я преподнес Полине билеты в Берлин. Мы поехали туда на недельку сразу после Нового года. Город как вымер, стояли холода – лучше не придумаешь: у нас были все основания оставаться в постели. Выходить из номера? – ни за что! Глупо осматривать город, даже самый распрекрасный, когда вы влюблены. Мои Бранденбургские ворота – это Полина. Мой Чекпойнт Чарли – это Полина. Мой Рейхстаг – это Полина. Моя Колонна победы – это Полина. И так далее… Я перечисляю красоты этого города, до которых мне больше нет дела.

Наш номер – это кокон. Слышно разве, как сеется над городом дождь. Полина пропала в душе (она нежится стоя, как в вертикальной ванне). Я делаю ей знаки через стекло, но она не видит. Тогда я начинаю подбирать с пола ее скомканное белье, да и свое, впрочем, тоже: можно подумать, следы разнузданного группового секса, но нет, мы просто бросаем все как попало. Беру в ладони ее трусики и нюхаю их как одержимый, как маньяк, как болван. Теперь Полина смотрит на меня через стекло, а я ее не вижу. Неслышным, скользким шагом, точно после долгого пребывания в душе ее тело сделалось мылким, она выходит из ванной и застывает передо мной. Я резко вскидываю голову, не зная, стыдиться или гордиться.

– Ты психопат, – в конце концов бросает она.

– Что-что?

– То, что слышал. Ты психопат.

– Потому что нюхаю твои трусики?

– Не только. Еще и потому, что подглядываешь, когда я моюсь.

– Я думал, ты не видишь.

– Я притворялась. Разве бывает, чтобы женщина не знала, что на нее смотрят?

За время наших берлинских каникул такие сцены происходили бессчетное количество раз. Всевозможные короткие импровизации на любовную тему. Неделя пролетела до обидного быстро. В день отъезда мы чуть не проспали самолет (ошибочное действие по Фрейду?). Наспех покидали вещи в чемоданы, прыгнули в такси и, влетев в аэропорт, ринулись отыскивать нужную стойку. Полина бежала впереди, волосы у нее растрепались и мотались в разные стороны. Это был самый умиротворяющий хаос на свете (парадокс). Мы бежали, бежали, бежали. Я бежал, бежал и бежал. Как же давно я не бегал! Спина нисколько не болела. Это была безграничная, безумная, безудержная радость. Мне хотелось раструбить о своем счастье по всему свету.