– Не спится? – спрашиваю я, присаживаясь напротив Виргинии.

– Заснешь тут… – Она обхватывает ладонями голову. – Слышишь, какой звон стоит? – спрашивает Мустанг, кивая в сторону кухни, откуда доносится оглушительный звон сковородок. – Повар просто не в себе. Решил, что мне тут нужен пир горой. Я ему сказала, что хочу обычную яичницу с беконом, но он не стал меня слушать. Что-то там бормотал насчет фазана. Судя по акценту, он с Земли, я его вообще с трудом понимаю.

Через пять минут из кухни вылетает бурый повар с подносом, на котором, кроме яичницы с беконом, стоят тарелки с тыквенными вафлями, копченой ветчиной, сырами, фруктами и еще с десяток разных блюд. Фазана, слава богу, нет. Повар видит меня, и глаза у него становятся размером с вафли. Он сбивчиво извиняется непонятно за что, ставит поднос на стол, убегает на кухню и вскоре возвращается с другим подносом, груженным всякими яствами.

– Как ты думаешь, сколько мы способны съесть? – спрашиваю я, но он просто пялится на меня и молчит.

– Спасибо, – благодарит его Мустанг, тот еле слышно что-то бормочет и, беспрестанно кланяясь, пятится обратно на кухню.

– Видимо, у Повелителя Праха были другие аппетиты, – замечаю я, а Мустанг молча подвигает мне тарелку с фруктами. – Ты же вроде не любила бекон?

– На Луне только им и завтракала, – пожимает плечами она, намазывая вафли маслом. – Вспоминала о тебе, – добавляет она, не поднимая на меня глаз. – Почему не спишь?

– Плохо у меня с этим делом.

– У тебя с этим всегда было плохо. Ну, если не считать той поры, когда тебе живот продырявили. Вот тогда ты спал как младенец.

– Погоди, кома не в счет! – смеюсь я.

Мы болтаем обо всем на свете, кроме того, о чем нам действительно стоит поговорить. Ведем себя тихо и невинно, словно мотыльки, кружащиеся вокруг пламени одной свечи.

– Удивительно, какие везде огромные кровати, даже на космическом корабле, – заявляет Мустанг. – У меня просто чудовищная кровать! Зачем их делают такими большими?

– Ну наконец-то! Хоть кто-то меня поддерживает! Да я половину времени вообще на полу сплю!

– Я тоже! А еще иногда слышу какой-то шум и ухожу спать в гардеробную, на случай если кто-то решит напасть на меня во сне.

– Я тоже так делал. Полезная штука, кстати, там обычно не ищут.

– Хотя тут и гардеробная такая, что туда влезет целое семейство черных. Тогда нет смысла. Интересно, – хмурится она, – а черные вообще обнимаются?

– Не-а.

– Ты узнавал?! – поднимает брови она.

Пожимаю плечами, доедая клубнику руками вопреки всем правилам этикета, под неодобрительным взглядом Виргинии.

– Черные считают, что есть три вида прикосновений: весеннее, летнее и зимнее. После Темного восстания, когда они с оружием в руках напали на железных предков, Бюро стандартов обсуждало вопрос полного уничтожения этой расы. Потом дали черным религию, забрали все технологии. Но больше всего на свете наши предки хотели убить в восставших чувство родства, которое тогда было им присуще. Поэтому они проинструктировали главного шамана, подкупили всех старейшин, чтобы те предостерегали людей от прикосновения друг к другу, объясняя это тем, что касание ослабляет боевой дух. И теперь черные дотрагиваются друг до друга только в тех случаях, когда занимаются сексом, пытаются предотвратить смерть или хотят убить. Какие уж тут обнимашки! – заканчиваю свой монолог я, замечая, что Мустанг смотрит на меня с едва заметной улыбкой. – Но ты, конечно, все это и так знала…

– Знала, – усмехается она. – Но иногда приятно вспомнить, что творится у тебя внутри…

– А-а-а, – растерянно тяну я и почему-то краснею.

– Я и забыла, что ты умеешь краснеть! Ты, наверное, не в курсе, но одной из тем моей диссертации на Луне были ошибки в теориях социологических манипуляций, которыми воспользовалось Бюро стандартов, – внимательно глядя на меня, сообщает Виргиния и аккуратно режет сосиску. – Я сочла их недальновидными. Химическая принудительная стерилизация розовых, к примеру, привела к трагически высоким показателям самоубийств в садах.

Трагически высоким. Большинство использовало бы слово «неэффективным».

– Ригидность наших законов поддерживает иерархию настолько жестко, что рано или поздно она сломается. Когда? Лет через пятьдесят? Или сто? Кто знает? Мы изучали один случай, когда золотая влюбилась в черного. Они пошли на черный рынок, нашли там ловкого ваятеля, и тот изменил их репродуктивные органы так, чтобы его семя стало совместимым с ее яичниками. Об этом узнали, казнили обоих, да еще и ваятелей в придачу. Но ведь это не единичный случай! Их сотни, тысячи! Просто записи об этом намеренно удаляют из архивов!

– Ужасно! – говорю я.

– И в то же время прекрасно!

– Прекрасно?! – с отвращением переспрашиваю я.

– Эти люди никому не известны, кроме горстки золотых, имеющих доступ к подобным материалам. Человеческий дух пытается освободиться снова и снова, но не через ненависть, как это было в эпоху Темного восстания, а через любовь! Они не копируют друг друга, не вдохновляются теми, кто прошел через испытания до них. Каждый хочет сделать этот шаг вперед, считая себя первопроходцем. Что за смелость! А ведь это часть человеческой природы!

Смелость… А как бы Виргиния отреагировала, узнав, что один из этих смельчаков сидит напротив нее? Может, она живет в мире абстракций, как говорила Гармони? Или она и правда смогла бы понять…

– Вот я думаю, – продолжает Мустанг, – когда наконец кто-нибудь вроде Сынов Ареса обнаружит эти записи и распространит их по видеосети? Так же, как они сделали с казнью Персефоны. Той девушки, которая пела песню на эшафоте. Это всего лишь вопрос времени… Что-то не так? – осекается она и с прищуром смотрит на меня, заметив, что я непроизвольно поморщился при упоминании Эо.

Честно ответить я не могу, поэтому выдумываю себе оправдание:

– Диссертация… Социология… Какие же мы с тобой разные! Я часто думал о том, как тебе живется на Луне, чем ты там занимаешься…

– Ах вот как. – Мустанг кокетливо взмахивает ресницами. – Значит, вспоминал обо мне?

– Возможно. Думал, что там на Виргинии надето? Что ей снится? Кого она целует? – смеясь, говорю я, но от последнего вопроса Мустанг морщится.

– Дэрроу, я хочу кое-что тебе объяснить…

– Ты ничего не обязана мне объяснять, – отмахиваюсь я.

– Насчет Кассия, просто я…

– Мустанг, послушай! Ты и тогда мне не принадлежала, и сейчас не принадлежишь! Можешь делать что угодно, когда угодно, с кем угодно. Хотя он, конечно, тот еще засранец! – подумав, добавляю я.

Она смеется, но недолго. Вилка и нож застывают над тарелкой. Опустив глаза, Виргиния качает головой и тихо произносит:

– Мне хотелось, чтобы все вышло иначе…

– Мустанг… – неуверенно бормочу я и накрываю своими огрубевшими руками ее нежную ладонь.

Несмотря на свою силу, Виргиния такая же хрупкая, как девушка, которую я держал за руку в шахте. Той я помочь не сумел. А теперь не смогу защитить эту. Если бы мои руки были созданы, чтобы строить, творить, тогда бы и слова подходящие нашлись. Возможно, в другой жизни я мог бы стать тем мужчиной, который ей нужен, а сейчас мои слова так же неуклюжи, как и руки. Они умеют лишь резать, ломать, крушить…

– Мне кажется, я понимаю, что ты чувствуешь…

– Что я чувствую?! – взвивается Мустанг.

– Прости, я не имел в виду… – сбивчиво оправдываюсь я, но тут рядом с нами раздается какой-то шум.

Возле нас стоит повар с очередным подносом в руках. Осторожно ставит его на стол, на цыпочках отходит подальше и, в ужасе озираясь, пятится обратно на кухню.

– Дэрроу, а теперь заткнись и слушай внимательно! – в бешенстве смотрит на меня Мустанг сквозь пряди упавших на лицо волос. – Хочешь знать, что я чувствую?! Пожалуйста, сейчас выложу тебе все как есть! Всю жизнь меня учили, что семью надо ставить превыше всего! И вот, в училище… я сдала тебе своего брата, невзирая на внушенные с детства запреты! Просто я решила, что ты… – она делает глубокий вдох, но закашливается, – заслужил мою преданность. И что в тот момент гораздо важнее быть преданной тебе, а не Адриусу, который ради меня и пальцем ни разу не пошевелил. Я знала, что поступаю правильно, но для этого мне пришлось отречься от моего отца, от всего, к чему он меня готовил. Ты хоть понимаешь, каково это? Он много раз ломал жизни целых семей так же легко, как другие люди ломают палки! Он обладает невероятной властью. Но это не главное: отец научил меня ездить верхом, читал мне стихи и рассказывал сказки! Когда я падала, он стоял рядом и ждал, пока я сама не поднимусь на ноги! А ведь он не мог даже смотреть на меня в течение трех лет после того, как умерла моя мать. Вот от кого я отказалась ради тебя! Нет, – тут же поправляется она, – не ради тебя! Ради того, чтобы жить по-другому! Жить ради чего-то, кроме гордости! В училище мы с тобой решили нарушить правила, попытаться сохранить честь и самоуважение в этом ужасном месте и создали армию из верных друзей, а не из рабов! Мы хотели стать лучше! А потом ты наплевал на все это, ушел и стал одним из наемников моего отца! Нет-нет, – прикладывает палец к губам Мустанг, – молчи! Сейчас моя очередь говорить! – Она некоторое время собирается с мыслями, положив локти на стол. – Как ты понимаешь, я совершенно растерялась. Во-первых, решила, что у нас с тобой все по-настоящему. Во-вторых, мне показалось, что ты предал идею, благодаря которой мы смогли завоевать Олимп. Представь себе, я чувствовала себя уязвимой и одинокой! Возможно, я попала в постель к Кассию, потому что мне было обидно и я искала утешения. Можешь себе такое представить? Отвечай!

– Ну, наверное, могу… – неловко ерзая на скамье, говорю я.

– А теперь засунь свое «наверное» себе в задницу! – резко бросает она, сжимая губы в тонкую линию. – Я не какая-нибудь там шлюшка в платье со стразами! Я гений, и это факт! Я умнее, чем все, кого ты знаешь, вместе взятые, за исключением, пожалуй, моего брата-близнеца! И если у меня тяжело на сердце, это не значит, что мозг перестал работать! Роман с Кассием я завела по тем же причинам, по которым позволила правительнице думать, что она настроила меня против отца: чтобы защитить свою семью! – отчаянно жестикулируя, объясняет она, а потом опускает глаза и смотрит в свою тарелку. – Я всегда умела манипулировать людьми – мужчинами, женщинами, не важно! С Кассия будто содрали кожу, Дэрроу, его душа истекала кровью, хотя прошло уже два года с тех пор, как ты убил Юлиана. Я сразу же разглядела в нем это и поняла, как влюбить его в себя. Стала тем человеком, который всегда был готов выслушать его и помочь заполнить пустоту в его душе.

Ее голос постепенно смягчается. Она смотрит по сторонам, словно ища способ закончить разговор, который сама же и начала. Я бы не возражал, чтобы она на этом и остановилась.

– Я внушила ему, что он жить без меня не может. Другого способа обеспечить безопасность нашего дома не было. Знала, что это лучший расклад в игре, на который я могу рассчитывать. И вместе с тем… мне было так холодно, так страшно! Как будто я злая ведьма, которая обманом влюбила в себя Одиссея и держала его на острове. Мой поступок казался совершенно логичным, но, когда Кассий обнимал меня, мне казалось, что я тону, задыхаюсь под тяжестью содеянного. Меня угнетало сознание того, что мне предстоит жить с человеком, которого я не люблю. Но я делала это ради семьи! Ради людей близких и любимых, даже если они не заслужили любви. Что ж, во имя семьи приносят еще и не такие жертвы, – качает головой она, с трудом сдерживая слезы, но те все равно начинают капать с ее ресниц. – А потом я увидела тебя на церемонии, и… и мне показалось, что передо мной разверзлась бездна, которая вот-вот поглотит меня. Я почувствовала себя лгуньей и обманщицей. Плохой девчонкой, придумывающей оправдания своим идиотским поступкам. – Мустанг вытерла глаза. – Разве ты не понимаешь, зачем я это сделала?! Я не хотела, чтобы ты умер! Не хотела потерять тебя, как потеряла Клавдия, как потеряла Пакса! Я была готова на все, чтобы остановить это!

– Я сам могу остановить это!

– Ты думаешь, что неуязвим, Дэрроу! Но это не так! Однажды ты поймешь, что переоценил свою силу, и я останусь одна!

Виргиния умолкает, как будто внутри ее что-то надломилось. Уже не рыдает, а просто тихо всхлипывает. Такие женщины, как она, стесняются плакать при посторонних. Смотреть на это просто невыносимо.

– Ты не плохая, – беру ее за руку я, – ты не лгунья!

Мустанг мотает головой, пытается отдернуть руку. Ласково беру ее за подбородок и нежно, но уверенно заставляю посмотреть мне в глаза.

– Никто не вправе осуждать тебя за то, что ты делаешь ради тех, кого любишь. Понимаешь? Понимаешь? – тихо, но настойчиво повторяю я, и она кивает.

Так быть не должно! У золотых есть все, о чем только можно мечтать, тем не менее они с радостью приносят в жертву амбициям собственных детей! Этот мир сошел с ума! Империя на грани краха, она пожирает своих королей и королев с такой же жадностью, с какой бедняки возделывают землю! Но я не дам империи поглотить эту женщину! Однажды я уже принес в жертву другую девушку, больше этого не повторится! Не позволю империи сломать ей жизнь, уничтожить моих родных в Ликосе! Я разрушу эту адскую машину до основания!

Большим пальцем вытираю Виргинии слезы. Она не такая, как остальные. Пытается поступать так, как полагается золотым, но это лишь причиняет ей страдания. Глядя на нее, понимаю, что ошибался: она не отвлекает меня от моей миссии, не ставит ее под угрозу, наоборот – я иду к цели ради нее. Но поцеловать я ее не смогу. Не сейчас. Сейчас я должен разбить ей сердце, если хочу разбить в пух и прах империю. Иначе это будет нечестно по отношению к Виргинии – я полюбил ее такую, какая она есть, а она очарована иллюзорным образом, сотканным из лжи.

– Ни в коем случае не доверяй ему, – вдруг произносит Мустанг.

– Кому? – удивленно спрашиваю я.

– Моему брату, – шепчет она так тихо, как будто он сидит за одним столом с нами. – Он не такой, как ты. Странное существо. Он смотрит на людей, а видит лишь мешки с костями и мясом. Нас для него словно не существует, – с горечью говорит она и хватает меня за руку, заметив, что я хмурюсь. – Дэрроу, послушай меня! Адриус – чудовище, каких свет не видывал! Ты не должен ему доверять!

Такое ощущение, что она знает о нашем с Шакалом уговоре.

– Я ему и не доверяю. Просто он мне нужен.

– Мы можем выиграть эту войну без него!

– Кажется, ты сказала, что я недостаточно силен.

– Недостаточно, – с улыбкой соглашается Виргиния. – В одиночку, – усмехается она одними уголками губ. – Тебе нужна я.

Если бы все было так просто…

Вскоре я ухожу к себе, оставляя Виргинию в столовой. В коридорах тихо, я кажусь себе тенью, призраком, очутившимся в царстве металла. Как я могу принять ее помощь? Как мне вообще держать себя с ней? Ее роман с Кассием ранил меня куда сильнее, чем я способен признать, и в глубине души мне ясно, что в их связи было и еще что-то, кроме манипуляции. Он – не чудовище, а если когда-нибудь станет таким, то разве что из-за меня…

Дверь моих покоев с шипением открывается, и тут кто-то кладет мне руку на плечо. Оборачиваюсь и тут же утыкаюсь носом в грудь Рагнара.

– Там внутри кто-то есть.

– Наверное, Теодора, моя розовая служанка. Она тебе понравится, вот увидишь.

– Нет, там золотой, я их по дыханию узнаю.

Киваю, не задавая лишних вопросов насчет того, как такое возможно, бесшумно выхватываю хлыст, превращаю его в лезвие и вхожу. Свет включен, но приглушен. Вместе с Рагнаром мы проходим по всем комнатам и обнаруживаем Шакала, преспокойно попивающего шерри на моем диване. Увидев наши обнаженные клинки, он издает саркастический смешок.

– Признаю свою вину – я действительно выгляжу слишком угрожающе, – разводит руками он, и я вижу, что на нем халат и тапочки.

Отпускаю Рагнара и прошу его пойти в медицинский отсек, чтобы обработать раны. Меченый удаляется с недовольным видом.

– Похоже, на этом корабле никому не спится, – констатирую я, садясь на диван рядом с Шакалом. – Думаю, нам с тобой придется немного пересмотреть условия нашего договора.

– А ты не любишь преувеличения, да? – иронично спрашивает он, делает глоток шерри и вздыхает. – Я уж решил, что утону в этой чертовой лагуне. Мне всегда казалось, что я умру какой-нибудь яркой смертью: катапультируюсь на солнце, лишусь головы от меча политического соперника, а тут такое… – Поежившись, он вдруг смотрит на меня чуть ли не испуганным, детским взглядом. – Там не было ничего, кроме равнодушного холода. Как будто я снова оказался в той шахте в училище, когда меня чуть не завалило камнями.

Да уж, тепла от смерти ждать не приходится. Когда Кассий заколол меня и я решил, что скоро умру, то рыдал как ребенок.

– Разумеется, происшедшее меняет нашу стратегию, но думаю, что наш альянс вполне может оставаться в силе.

– Согласен. Сейчас твои шпионы, как никогда, пригодятся. Считаешь, Плиний так легко стерпит мое возвышение? Да еще ты вдруг появился при дворе отца… Полагаю, политик попытается избавиться от нас обоих, – говорю я.

Сынов Ареса стараюсь вообще не упоминать. Как я и думал, о них все начисто забыли, как только я плеснул вином на колени Кассию.

– Плиния нужно устранить. А пока нам с тобой стоит держаться друг от друга подальше, чтобы он не заподозрил, что мы объединили наши усилия. Пусть лучше считает, будто каждый из нас попытается справиться с ним в одиночку.

– Ты прав. Дальше идут Телеманусы. Со мной, в отличие от тебя, они разговаривают.

– Это правда. Они хотят моей смерти.

– И имеют на то основания.

– А я их и не осуждаю. Просто возникла чертовски неудобная ситуация, – заявляет он, достает из кармана видеоком и протягивает мне. – Держи, он синхронизирован с моим. Вскоре я вызову сюда свои корабли, а ты, судя по всему, останешься здесь со своим новообретенным трофеем. Ну не на челноках же нам друг к другу кататься, в самом деле.

Хочу задать ему вопрос насчет Лето. Зачем он убил его? Хотя к чему Сатане знать, что тебе известны его сильные стороны? Для меня же не секрет, как он поступает с теми, кто, по его мнению, представляет для него угрозу. Лучше притвориться, что ничего не знаю, и заверить его в своей пользе.

– Война дает нам новые возможности. В зависимости от того, насколько далеко мы готовы зайти…

– Думаю, что поддержу тебя в этом.

– Остальные попытаются затушить разгорающийся костер, чтобы сохранить то, что у них есть. Особенно Плиний и твоя сестра.

– Что ж, тогда мы должны оказаться умнее их.

– Она не должна пострадать. Этот пункт нашего соглашения остается в силе.

– Если она и пострадает, то не из-за меня, а, скорее, из-за тебя, – парирует Шакал, и я вынужден с ним согласиться. – Но в целом поддерживаю план: раздуть пламя, развязать масштабную войну, победить в ней и захватить трофеи!

– Я знаю, как это все устроить. Что известно твоим шпионам о верфях Ганимеда?