Чанов лежал в темноте на узкой и чуть коротковатой кровати, упираясь пятками в деревянную спинку. Свет пробивался с улицы все от того же тусклого фонаря. Номер был совсем маленький и без особых примет. Вообще без примет. Разве что – жалюзи на окне. Спать не хотелось.

Только что принятый душ смыл маяту первого дня путешествия, все без разбору смыл – и мусор, и проблески тайны, и знаки будущего, которые Кузьма всю жизнь, с детства всегда невольно улавливал, особенно когда пускался в какую-нибудь дорогу. Он без сожаления чувствовал, что забывает сегодняшний день. Лежал – и все. Не думал и не мечтал. Но в сознании постепенно, как на фотобумаге в свете красного фонаря, что-то проявлялось. Кусенька в детстве печатал с отцом фотографии в ванной… Нет, не сегодняшняя Швейцария проявлялась. На внутренней изнанке век проступала октябрьская Москва… ночь отъезда Вольфа… та минута, когда они вдвоем с Соней, забыв про Павла, стояли на перроне, а «Красная стрела», мелькнув красным огоньком последнего вагона, улетела вдаль, в темноту. Тогда и кончилось одно «теперь» и началось другое. Именно в ночь отъезда Вольфа в Питер.

В Швейцарии в темном, тесном, никаком пространстве, прямо сейчас, он шел с Соней Розенблюм с Ленинградского вокзала к ней домой… Кузьма обнял Соню на Садовом кольце посреди внезапной метели. Пространство-время, все целиком, вместе с огромным снегопадом, вместе с запахом волос Сони, вместе с ее глазами – легко содержалось сейчас и здесь. Что ли – в голове Кузьмы. Голова, в свою очередь, лежала на подушке в крохотном и темном номере гостиницы местности с названием CERN. Воспоминание о том снегопаде было как небольшая жемчужина в волшебной китайской шкатулке! Счастье… Счастье – вот оно! А потом будет Магда, похороны, холод, крематорий, Петр, и, о Господи! – Nord-Ost… И трещина…

Но в шкатулке, сейчас, Кузьма обнимал свою Соню под огромным снегопадом и не хотел будущего! Но ведь – уже содержал его, ведь оно уже произошло!.. Кузьма очнулся, как от собственного крика: – СОНЯ!!! Что же делать? Эта безысходность желания – все, что осталось от счастья?.. Этот унылый непокой, вечное незнание того, о чем она думает прямо сейчас? И вечная тревога за хрупкое, уязвимое, глупое, полное упрямства и волшебства существо… Она так и не принадлежит тебе, идиоту, ни единой ресницей!.. Но она – есть. И вернется. Она приедет. Она обещала.

«Угрюмый, тусклый огнь желанья…» – вспомнил Кузьма. Кто сказал? Что ли, Тютчев? Этот, конечно, знал… Как медленно, но как неотвратимо этот огнь творит то, чего еще не было в мире – новую жизнь, никогда прежде не жившую. Кузьма вдруг подумал хитрую холодную мысль – как спастись, как ее, эту Соню, это нелепое свое счастье привязать навсегда. «В самом деле, что ли, чего-нибудь с нею родить?.. типа, ребеночка? – Как будто чей-то чужой голос зазвучал в его голове. – Но… нет. Я же сам еще жив! Я еще молодой… хотя и пожилой… Моя жизнь – вот она. Зачем другая? Я же сам для чего-то захотел и родился, но до сих пор не знаю – для чего! Неужели только для того, чтоб, как лосось, протолкаться на нерест и на обратном пути к океану превратиться в распухший, горбатый и обугленный страстью трупик? В ничто, в мертвый памятник своей счастливой несчастной любви?!..» Так ответила в душной темноте умная и наглая, отчаявшаяся его голова. Много эта голова понимает!..

Чанов горевал и сокрушался в шкатулке, в Швейцарии, под Женевой. Но в то же самое время чувствовал, как прочно медленный огнь в нем обосновался, не когда-то, а здесь, и сжигает его прямо сейчас, сейчас, в темной чужой комнатенке, как в топке! За что? Почему? Кто велел?! И самое ужасное, что он хочет этого огня, хочет гореть в нем вечно, хочет сжимать в пламенных объятьях тощенькое свое, восхитительное счастье!..

«А дальше-то, дальше, как там было наутро?..» – подгонял он память, пытаясь вернуться в счастье.

Да вдруг и – уснул.

Сколько себя помнил, с самого раннего детства, Кусенька не мог уловить, хотя всегда пытался, тот миг, когда явь сменяется сном. В шкатулке он и не пытался, не надеялся, думать не думал… но у него – получилось. Зазвонил мобильный телефон, такой сильный раздался звонок, что если бы Чанов спал, то он бы проснулся. А тут он не спал, а полымем полыхал, но именно от звонка – мгновенно уснул, как бы сознание потерял. Или даже умер. Он избавился от муки счастья, все вдруг прошло… отпустило. В ту ночь ему снились сны, он их не запомнил. Но запомнил, что был звонок, что уснул от звонка.