По прелестной долине, мимо целого ряда садов, один другого красивее, друзья наши часа через два добрались до Пандарпура. Построенный амфитеатром город эффектно раскинулся по уступам высокого холма, омываемого стремительной рекой Сатледж. Зубчатая стена полукругом опоясывала город; по обеим ее концам поднимались на далеко вдающихся в реку массивных скалах две цитадели. В одной из них находился дворец. Его стены из розоватого песчаника и золоченые маковки господствовали над всем окружающим.

– Так вот где томится моя сестра! – воскликнул Андре. – Что и говорить: стены крепкие, высокие! Тюремщик знал, куда ее засадить. Кажется, нечего и думать пробраться в эту неприступную крепость.

– Не унывай, Магадева поможет нам, – сказал Мали. – Главное, мы у цели. Будьте осторожны, благоразумны, и пусть каждый помнит, что должен делать.

Было еще совсем светло, когда путешественники вступили в город. Пройдя узкие ворота, они очутились на базарной площади, на которой толпилось множество народа. Впереди шел Мали с красной палкой в одной руке и тумрилем в другой; за ним Андре и Миана несли корзины со змеями, а Гануман, несколько смущенный непривычной толпой, держался поближе к хозяину. Появление на площади чужеземцев возбудило всеобщее внимание. Торговцы и покупатели побросали свои дела и толпой окружили пришельцев. Не обращая ни на кого внимания, Мали важно шел по базару и зорко всматривался в висевшие над дверьми вывески. Перед одной из лавок, где продавалось масло, он остановился, величественным жестом повел рукой и направился через расступившуюся толпу к прилавку, за которым восседал старый индус.

– Салам, Гуссейн! – приветствовал он купца. – От имени нашего друга Тин-То прошу у тебя приюта для меня, сына и слуги.

При имени Тин-То купец быстро встал и направился к путникам.

– Да продлит Брама жизнь доброго Тин-То на тысячу лет! – сказал он. – Его друзья – мои друзья, его гости – мои гости. Входите и будьте как дома. – Потом, обернувшись к толпе, крикнул: – Чего остановились? Расходитесь! Эти чужеземцы – мои соотечественники. Я сам извещу танадара об их прибытии.

Гуссейн провел гостей в небольшую, совершенно отдельную комнату и сказал:

– Его высочество магараджа отдал на днях строгий приказ не впускать в город чужеземцев, прибывающих из английских владений. Понять не могу, каким образом стража пропустила вас в городские ворота. Но не тревожьтесь, друзья мои. Тин-То хорошо сделал, направив вас ко мне, – у меня вы в безопасности.

– Благодарю тебя, – ответил Мали, – но мы воспользуемся твоим гостеприимством лишь на сегодняшний вечер и скоро освободим от всякой ответственности за нас. Мы рассчитываем завтра же отправиться к главному жрецу королевской пагоды.

– Вы говорите о могущественном магадже, жреце Кали, дяде его высочества?

– Ну да, о нем, – ответил Мали. – Мне дано важное поручение к магадже, но я не посмел в такой поздний час беспокоить его, а потому обратился к тебе.

На самом деле Мали хотелось собрать по возможности точные сведения, прежде чем приступить к выполнению плана, задуманного Андре. Ему это и удалось. Словоохотливый Гуссейн много порассказал им нового и интересного. Между прочим, что Берта, или, как ее здесь называли, Дулан-Сиркар, жила с королевой-матерью во дворце цитадели и никогда не выходила иначе как в сопровождении вооруженной стражи. Узнал Андре также, что индусский офицер, капитан Дода, доставивший ее в Пандарпур, только что уехал обратно в армию Нана-Сагиба, откуда уже два месяца не было никаких известий. Последнему сообщению Андре очень обрадовался, так как присутствие капитана могло бы расстроить все его планы.

На другой день наши друзья облеклись в праздничные платья и направились в сопровождении Гуссейна к главному жрецу. Он жил в верхнем городе в обширном доме с мраморными галереями. В двух шагах от его дома, на высоком холме, от которого шла к реке грандиозная лестница с множеством ступенек, гордо красовалась великолепная королевская пагода.

Во дворе у жреца толпилось немало всякого народа; слуги, факиры, брамины, так же как и уличная толпа, они окружили наших заклинателей и с любопытством стали их разглядывать. Один из служителей побежал доложить о них могущественному магадже и через минуту вернулся с приказанием ввести чужеземцев.

Окруженный браминами восседал верховный жрец на бархатном троне в роскошно убранном зале. При виде бедно одетых путников он недовольно сдвинул брови и с досадой произнес:

– Что нужно от меня этим бродягам?

Мали поклонился с чувством собственного достоинства и сказал:

– Мудрец не спешит говорить и, не выслушав, не оскорбляет преданных друзей. По горам и долам, через дремучие леса, в холод и зной, не страшась тигров и дикарей, пришли мы к тебе издалека, но, если наше присутствие неугодно тебе, мы уйдем! – И, поклонившись еще раз, направился со своими спутникам к дверям.

– Подождите, подождите! – поспешил остановить их магаджа. – Простите меня. Человеку свойственно ошибаться; он достигает совершенства только после того, как его существование обновится тридцать тысяч раз… Кто вы такие?

– Я – Мали, могущественный чародей, вызыватель духов, исцелитель болезней, воспитатель и друг Нана-Сагиба. Вот этот – мой слуга Миана, получивший от Вишну дар говорить с обезьянами и понимать их язык, а тот – Андре, мой возлюбленный сын. Поглядеть на него, ни дать ни взять сам Кришна! Так же красив, с синими глазами и со стройным, гибким станом. Он обладает дивным даром – его чары заставляют трепетать тигров и змей, исторгают звуки у каменных идолов. Он мой сын, а я его слуга; это он пришел к тебе и будет говорить с тобой.

– Магаджа, моими устами говорит с тобой сама богиня Кали, – начал Андре. – Когда я священнодействовал перед кумирней богини в Нандапуре, она сказала мне: «Андре, ступай через леса и снежные горы к магадже и объяви ему, что гнев мой велик и мщение близко. Какая польза, что он поклоняется моему изображению и обагряет мой алтарь жертвенной кровью, когда близкая ему родственница, невеста его племянника, не признает меня и отказывается преклониться пред моими святыми алтарями. Если до наступления полнолуния принцесса не будет присутствовать в моем храме при пудже в мою честь, – гнев мой поразит магаджу». Ничего я не понял из этих слов, но все же отправился в путь, и вот я перед тобою.

Побледнел, затрясся весь от страха жрец и говорит:

– А чем ты мне докажешь, что ты не обманщик, подосланный, быть может, нашими врагами.

– Вот мое доказательство, – ответил Андре, протягивая жрецу перстень, подарок нандапурского брамина.

– Перстень Сумру! Любимого жреца Кали! – воскликнул магаджа и, обратившись к присутствующим, торжественно произнес: – Брамины, преклоните колени – чужеземцы эти посланцы доброй богини.

Брамины простерлись перед Андре, а тот продолжал:

– Великий магаджа, почтенные брамины, перед вами лишь смиренный раб могущественной богини; от ее имени благодарю вас за воздаваемые мне почести. Рад буду участвовать вместе с вами в празднестве в честь богини.

– Мы и рассчитывали на твое содействие, благородный Андре, – сказал магаджа. – Сейчас отдам приказание, чтобы тебе и твоим спутникам отвели помещение близ святилища.

В тот же день глашатаи, разъезжая по городу, оповещали народ, что через пять дней главный жрец магаджи при участии трех факиров из Индии совершит торжественную пуджу в честь богини Кали. Под страхом смерти повелевалось жителям всех сословий и каст присутствовать на пудже.

Благодаря покровительству верховного жреца Андре и его спутники свободно расхаживали по всему городу, не возбуждая ничьих подозрений, напротив, народ относился к ним с особым почтением.

Главная забота заговорщиков была собрать как можно больше сведений, необходимых для успешного выполнения их плана.

Утром они расходились в разные стороны, и каждый делал свое дело. Мали, выдававший себя за необыкновенно искусного врача, получил доступ к самому королю и проводил целые часы во дворце, Миана обходил с обезьяной все кварталы, прилегавшие к цитадели, а Андре – местность вдоль реки. Вечером друзья сходились в храме и делились новостями и добытыми сведениями.

Казалось, все шло как нельзя лучше, хотя трудно было еще предрешить исход дела. Вечером, накануне пуджа, друзья собрались в последний раз и совещались, как им быть завтра.

– Сегодня во дворце я узнал от одного придворного, – говорил Мали, – что принцесса Дулан-Сиркар наотрез отказалась присутствовать на пудже, король же решил принудить ее во что бы то ни стало пойти в храм, хотя бы пришлось для этого прибегнуть к силе. По правде сказать, милый мой Андре, ты придумал жестокий способ, чтобы свидеться с сестрой. Что касается меня…

– Сам знаю, что жестокий, – прервал его Андре, – но согласись, в нашем положении ничего другого нельзя было придумать. Берта, как нам говорил еще Гуссейн, выходит из дворца только в сопровождении стражи из тибетцев, а их, как иноверцев, не пускают в ваши храмы; с другой стороны, ни один мужчина не смеет под страхом смерти переступить порога дворца королевы-матери с того времени, как там поселилась сестра. Мой план к тому и сводится, чтобы сестра явилась без стражи в храм, где будет только толпа, легко поддающаяся внушению. Творя заклинание, я дам понять Берте, что ей надо удалиться для молитвы в святилище богини Кали. Пока толпа, поверив в обращение принцессы, будет охать и удивляться чуду, мы незаметно выйдем потайной дверью, ведущей к реке. Там нас ждет лодка с нанятым человеком, он, разумеется, ничего не знает о моих планах. Наш след давно уже простыл, а распростертая перед идолом толпа все еще ждет моего возвращения.

– Все это прекрасно, – промолвил старик. – А если будет погоня?

– Ну тогда мы пустим в ход оружие, припасенное мной в лодке. А убьют нас, не беда. Лучше славная смерть, чем долгая, бесславная жизнь.

– Хорошо сказано! – воскликнул Миана. – Живо представляю себе, как мы летим на всех парусах и – пиф-паф! – стреляем в солдат его высочества.

– Не очень-то скоро их расстреляешь, – заметил, улыбаясь, Мали. – Ну, детки, ваше мужество, пламенная решимость вселяют в меня спокойствие и уверенность в успехе. Трудное затеяли мы дело; малейшая оплошность, и не снести нам головы на плечах… Хорошо ли вы запомнили, что кому надо будет делать на завтрашнем торжестве? Повторим еще раз. Ты, Миана, станешь сюда за идолом…

– И по знаку Андре, – подхватил Миана, – крикну тонким голосом: «Пусть Дулан-Сиркар придет поклониться мне в моем святилище!»

– Так-так! – одобрил его старик. – А дальше что, Андре?

– О, я хорошо знаю свою роль, не бойся, – ответил молодой человек. – Если в Нандапуре я колебался разыгрывать недостойную, как мне казалось, комедию, то только потому, что на карту была поставлена моя жизнь. Но теперь, когда вопрос идет о жизни моей сестры, о ее спасении, о чести нашего имени, я больше не колеблюсь, я уверен, что всемогущий Бог, который видит, что творится в сердце каждого, простит мне мой поступок.

На другой день с восходом солнца забили в гигантские барабаны, и улицы наполнились веселой и нарядной толпой, спешившей на великое торжество. Все знали, что в пудже будут священнодействовать прибывшие издалека индусы-факиры, посланные первосвященником Сумру. И хотя церемония должна была начаться поздно вечером, тысячная толпа теснилась весь день вокруг храма – каждому любопытно было поглядеть на приготовления к церемонии. Многие горожане и крестьяне пользовались случаем, чтобы поклониться изображению кровавой богини, так как, несмотря на обширные размеры храма, трудно было рассчитывать попасть на богослужение – в торжественных случаях для простого народа отводилось немного места. Другим хотелось повидать факиров, но надежды их были напрасны – ни Андре, ни его товарищи не показывались.

Друзья наши, занятые своими приготовлениями, не заметили, как пролетел день. Андре и Мали тщательно загримировались – они боялись, как бы Берта не узнала их сразу и не выдала себя каким-либо неосторожным словом. Кроме того, они несколько раз повторили все то, что каждому из них предстояло проделать.

За два часа до заката солнца высшие государственные чины, знать, старшины каст стали собираться в пагоду, чтобы занять свои места до прибытия короля. Но вот из жерла пушки, выглядывавшей из амбразуры крепости, колечком вырвался белый дымок и грянул выстрел, извещавший о выступлении королевского кортежа. Несколько минут спустя прискакали конные тибетцы и стали ударами алебард очищать площадь от любопытных.

Наконец показался и кортеж. Впереди на слонах ехали члены королевской фамилии, за ними важно шел огромный слон, украшенный парчой и драгоценными камнями. На нем восседал на бархатном троне сам король. Рядом с ним сидела молодая белокурая девушка и печально глядела заплаканными глазами на распростертую ниц толпу.

Перед входом в пагоду королевский слон опустился на передние ноги, король и принцесса сошли вниз и стали подниматься на лестницу. Когда они показались на верхних ступенях, к ним со всех сторон понеслись шумные возгласы, выражавшие восторг и изумление. И правда, картина была чудесная! Юная, редкой красоты девушка в роскошном одеянии, затканном золотом и драгоценными камнями, медленно поднималась по каменным ступеням великолепной лестницы, опираясь на руку короля, величественного старца с длинной, белой как снег бородой. Последние лучи догорающей зари заливали их золотом и пурпуром и придавали всей картине поистине волшебный вид.

У входа в пагоду короля и принцессу встретил сам магад-жа. Поклонившись королю, он сказал Берте:

– Ободрись, дочь моя. Страшатся богини Кали только ее враги.

– Ты хорошо знаешь, – спокойно ответила девушка, – что я ни одного из твоих идолов не боюсь.

– Посмотрим! – буркнул себе под нос верховный жрец и вместе с высокими посетителями вошел в храм, переполненный народом.

Как ни храбрилась Берта, а сердечко ее екнуло, когда под темными сводами храма ее взору представился ряд страшных идолов и среди них ужасная богиня со множеством распростертых в разные стороны рук. Бедная девушка спрашивала себя, какую роль в таинственном обряде заставят ее исполнять палачи, и, вспоминая христианских мучеников, решила скорее умереть, чем отречься от своей веры. Король провел ее вперед и усадил на позолоченный трон. Затем магаджа подал знак, и церемония началась.

Тем временем солнце село и сразу наступила ночь. Темно стало и в храме, слабо освещенном масляными лампами, горевшими перед алтарем и по стенам. Пока хор славил богиню Кали, Андре, спрятавшись за одним из идолов, не сводил глаз с сестры. Да, сердце не обмануло его: это была Берта, и ему стоило немалых усилий, чтобы не закричать сестре, что он здесь, пришел освободить ее. Мали, лицо которого хранило бесстрастное выражение, не отходил от юноши и зорко следил, чтобы он не выдал себя неосторожным словом или движением.

– Андре, сейчас наша очередь! – шепнул он юноше. – Хоры кончают петь молитвы. Бери Сапрани и выходи.

Андре осторожно взял кобру и, прижав ее к груди, твердым шагом вышел из святилища. Следом за ним показался Мали с высоко поднятыми руками; в каждой из них извивалось по большой змее. Народ восторженными криками приветствовал факиров и стал осыпать их цветами. Андре простер над богомольцами золотой жезл, и тотчас водворилась тишина. Молодой факир медленно повернулся к идолу, руки которого, обвитые змеями, казалось, зашевелились по его слову, и затянул гимн богине, а товарищи вполголоса вторили ему.

Как ни страшно было Берте, но она не могла отвести взоров от молодого заклинателя – что-то непреодолимо притягивало ее к нему. Трепещущая, взволнованная следила она за малейшим его движением и жадно внимала каждому слову. Вдруг – не сон ли это! – ей показалось, что факир, заканчивая гимн богине, произнес по-французски: «Берта, внимай!» Бедная девушка с ужасом спрашивала себя, уж не сходит ли она с ума.

Настала очередь старика. Хоть плохо понимала его Берта, а все же с напряженным вниманием слушала. Вдруг слово «Мали», произнесенное в конце песнопения, заставило ее встрепенуться. Она вглядывается в факира и узнает своего гандапурского приятеля. Но что из этого! – прежний друг стал теперь врагом; не доказывает ли это его присутствие здесь, в храме.

Но вот молодой факир снова запел, и голос его, чистый и звонкий, проникает в самую душу пленницы. С тем же спокойным, невозмутимым видом медленно поет он молитву, заканчивая ее следующими словами: «Слава тебе, богиня Кали, царица рая! Слава тебе, богиня смерти, дочь священного Ганга! Внимай, Берта! Я – Андре!»

На этот раз девушка все расслышала, все поняла. Сердце ее трепетно забилось. Не в силах побороть своего волнения, она быстро поднялась, протянула вперед руки и с криком: «Андре! Андре!» – эхом отдавшимся под высокими сводами храма, упала без чувств на руки короля и верховного жреца.

Поднялся страшный переполох. «Чудо! Чудо!» – раздавалось со всех сторон, и толпа окружила принцессу, которую на руках уносили из храма. Скоро храм опустел, к счастью для наших друзей, так как Андре, обезумев от горя, что план его не удался, порывался броситься за сестрой, и товарищам стоило немалого труда удержать его.

– Бог наказал нас за эту нечестивую комедию! – вскричал бедный юноша.

– Тише, умоляю тебя! – уговаривал его Мали. – Если не хочешь погубить все наше дело.

– Все равно, оно уже погибло! – стонал Андре.

– Ничуть не бывало, – возразил Мали. – Народ уверен, что свершилось чудо и что принцесса, назвав тебя по имени, исполнила волю богини Кали. Твое значение в глазах всех еще более поднялось, и увидишь, в один прекрасный день обстоятельства непременно сложатся в нашу пользу.

– Разумеется, – подхватил Миана. – К тому же я придумал такой план, который нам, наверное, великолепно удастся.

Но Андре не мог утешиться – слезы неудержимо текли у него по щекам. Вдруг на паперти послышались быстрые шаги, и в храм вошел дворцовый служитель.

– Святые люди, кто из вас Мали? – спросил он.

– Я! – ответил старый заклинатель.

– В таком случае пойдем сейчас во дворец – его высочество тебя требует.

– А что угодно от меня королю? – спросил Мали.

– Как вам известно, принцессу Дулан-Сиркар унесли в глубоком обмороке во дворец. Придворному врачу удалось привести ее в чувство, но полное сознание все еще к ней не вернулось. Принцесса лежит в полузабытьи, отказывается от всякой помощи, никого к себе не подпускает и не переставая твердит: «Мали! Андре!» Король очень встревожился и испросил у королевы-матери разрешение допустить тебя ввиду твоего возраста в зенанах – он надеется, что твое присутствие успокоит принцессу.

– Разумеется, разумеется, – поспешил ответить Мали. – Ступай, скажи королю, что я сейчас иду.

Как только слуга вышел, старик обратился к Андре:

– Видишь, друг мой, Магадева не покидает нас. Бегу во дворец, а через час буду обратно и все сообщу, что узнаю о Берте. А пока не вернусь – ни ты, ни Миана не должны переступать порога храма; помните, на карту поставлена жизнь нас всех.