Чуть забрезжил рассвет, беглецы наши спустились с дерева и, наскоро закусив, зашагали опять по лесу. Мали и Миана, много раз ночевавшие в лесу и привыкшие к его шуму и гаму, отлично отдохнули; Андре же, для которого ночь прошла так тревожно, чувствовал себя совершенно изможденным.

Как старому заклинателю ни жаль было юношу, а надо было непременно двигаться в путь, чтобы поскорее выбраться из Тераи. Время было дорого; промедли они неделю-другую, запасов не хватило бы и пришлось бы питаться плодами, да и тех не скоро достанешь – в Тераи очень мало плодовых деревьев.

Несколько часов шли они лесом, все на северо-запад, но вот деревья стали редеть, впереди засветлело, и они очутились на берегу красивого озера, окаймленного невысокими холмами. Впрочем, не озера, а скорее искусственного большого пруда, если судить по длинной плотине, через которую с шумом переливалась широкой пеленой вода. В самой узкой части озера берега его были соединены между собой насыпью, вымощенной мраморными плитами. По берегам озера и окружающим его холмам были разбросаны очаровательные дома-дворцы с воздушными террасами, мраморными куполами и галереями с изящными аркадами. На самой середине озера стояло большое, массивное здание с четырьмя башнями по бокам и блестевшим на солнце золоченым куполом с трезубцем. Вода, поднявшись выше уровня, наполовину залила нижние этажи домов, а могучая тропическая растительность покрыла их своей роскошной листвой. Цепкие лианы, обвивая аркады, переплелись между собой и образовали сплошную цветущую стену; террасы с выросшими над ними деревьями казались висячими садами. Озеро было полно жизни: снежно-белые пеликаны, розовые фламинго и сотни других водяных птиц плавали и плескались в его спокойных, гладких струях или разгуливали по берегам.

Дворцы, рощи, зеркальная гладь озера, в котором они отражались, были сказочно красивы. Казалось, видишь один из тех заколдованных городов, о которых рассказывается в «Тысяче и одной ночи».

Крик изумления вырвался из груди у наших путников. С восторгом созерцали они дивную картину и боялись шевельнуться, чтобы появившийся прекрасный мираж как-нибудь не исчез.

– Если не ошибаюсь, – первым заговорил Мали, – перед нами Джайя-Талао, озеро Победы. Значит, за теми холмами будет сейчас и святой город Амба.

– Город! – воскликнул Андре. – Какое счастье! Можно будет спокойно провести ночь.

– Да, надо надеяться, что в святом городе мы найдем приют, хотя жителей там не больше, чем в этих пустынных дворцах. Много чудес наслышался я об Амбе и Джайя-Талао, а хоть исходил Тераи вдоль и поперек, никогда не случалось побывать в Амбе. Вот и теперь, отойди мы немного в сторону, нам бы и в голову не пришло, что мы были так близко от города.

– Неужели все эти прекрасные дворцы заброшены и никто там не живет? – спросил Миана.

– С того дня, как последний брамин бросил в озеро прах последнего царя Амбы, предав город проклятию, никто не смеет приблизиться к этим местам – владениям Шивы, хотя там, как говорят, немало золота, серебра и всяких драгоценностей.

– Почему ты назвал город святым? – поинтересовался Андре.

– А вот послушай. Было время, когда Амба считалась одной из лучших жемчужин в короне царя Индра. Доблестный царь Лал-Синг, Красный Лев, изгнанный из своей страны восставшими против него подвластными племенами, удалился со своим народом в мрачные Тераи. Эти смелые люди отвоевали от тигров и змей леса и построили чудесный город. Кругом далеко раскинулись прекрасно возделанные поля, и скоро Красный Лев стал богатейшим и могущественнейшим царем. С одной стороны к городу примыкала низменная, поросшая лесом долина, посреди которой протекала между густыми тростниками заболоченная речка и заражала воздух вредными испарениями. Немало труда и времени потратили жители, чтобы оздоровить местность, но пока за это не взялся сам Красный Лев, тогда уже глубокий старец, ничего поделать не могли. По его приказанию вырубили лес, перехватили реку плотиной и устроили вот этот пруд, названный им озером Победы, в память того, что ему удалось упорным трудом победить непокорную природу. На подымающемся посреди озера островке он выстроил грандиозный замок, о былом великолепии которого говорят уцелевшие еще развалины, и прожил в нем до самой смерти. В большом зале совета в нижнем этаже он приказал поставить черную мраморную колонну. Чувствуя приближение смерти, он призвал в зал своего наследника и вельмож и, указывая на колонну, сказал: «Когда в озере поднимется вода выше колонны, царству Амбы наступит конец».

За Лал-Сингом следовал целый ряд правителей, продолжавших дело основателя царства, и страна процветала. Но им на смену пришли другие цари, цари, не заботившиеся о благе народа, забывшие, каких огромных трудов стоило их предку создать государство. Вместо того чтобы вырубать леса, строить плотины, они воздвигали себе роскошные дворцы, изукрашенные золотом и драгоценными камнями. Народ, достигший высокой степени благосостояния, тоже забыл, как трудились и работали его предки, и понастроил богатых жилищ. А в то время, как один за другим вырастали дворцы, а базары были завалены шелками и драгоценностями, к городу со всех сторон грозно надвигались леса, каналы заболачивались, и воздух становился опять нездоровым. Проходили годы, болота и джунгли подступили к стенам города, и злокачественная лихорадка стала уносить тысячи жертв, не щадя ни грудных младенцев, ни глубоких старцев. И вдруг заметили, что вода в волшебном озере Джайя-Талао прибывает. Скоро она проникла в залу совета и затопила часть мраморной колонны. День ото дня вода все прибывала, и жители, видя, что пророчество сбывается, в ужасе разбегались. Настал наконец роковой день, когда почти вся колонна скрылась под водой и виднелась лишь одна верхушка. В то время последний царь, легкомысленный и расточительный Гунаб-Синг, Лев Роз, умирал от лихорадки. По обычаю, его отнесли в замок Красного Льва, наполовину залитый водой, где он и скончался. Останки его торжественно сожгли на верхней террасе; не успело еще потухнуть пламя погребального костра, как родственники подняли спор о том, кому быть царем. Вдруг, откуда ни возьмись, появился брамин – раньше его никто никогда не видел – и громовым голосом воскликнул: «Пророчество Лал-Синга сбылось – вода озера затопила колонну. Настал конец царству Амба!» Объятые ужасом и изумлением присутствующие окаменели. «Жалкие, ничтожные люди, – продолжал брамин, – вы спорите о том, что вам более не принадлежит. Это озеро, завоеванное ценой стольких жертв, было лишь символом неустанной борьбы, которую вам следовало вести с природой. Ваше благополучие, созданное трудом, только трудом и могло быть поддержано, вы его потеряли из-за собственной лени и нерадения… Уходите отсюда! Пусть эти отвоеванные у природы места будут возвращены ей и навсегда избавятся от таких негодных людей, как вы». И, схватив урну с прахом Гулаб-Синга, брамин кинул ее в озеро, восклицая: «Проклятие, проклятие!» Пораженный ужасом народ разбежался кто куда, и никто не осмелился вернуться в город. С той поры, гласит предание, человеческая нога не коснулась земли Амба. Но так как дело наше правое, – сказал в заключение Мали, – и сам вечный Шива покровительствует нам, войдем безбоязненно в святой город и поищем себе ночлега.

Беглецы наши смело зашагали в город по выложенной мраморными плитами дороге. Андре шел у самого края и любовался на залитые водой дворцы, как вдруг он испуганно вскрикнул и отпрянул назад. В тот же миг из воды высунулась огромная пасть с острыми зубами, а за ней – длинное, зеленоватое, покрытое чешуей, отвратительное тело громадного аллигатора. Но Миана не зевал – что было сил он хватил чудовище по голове палкой, и тот моментально исчез под водой.

– Экий нахал! – воскликнул Миана. – Бросаться на людей в воде – куда ни шло, но здесь, на суше, – извини, не дадимся. Здесь мы господа.

Крик Андре и восклицание Миана вывели из оцепенения всех дремавших в озере чудовищ. Теперь на них со всех сторон глядели свирепые морды. Казалось, гений-охранитель покинутого города выслал своих драконов, чтобы уничтожить дерзких, осмелившихся забраться в его заповедные края. Сначала Андре и Миана, шутя и смеясь, отбивались палками от крокодилов, но скоро их столько выползло из воды, что хладнокровный и всегда невозмутимый Мали вынужден был принять участие в битве. Положение становилось все более и более опасным. Оставалось пройти еще сотню-другую шагов, а уже приходилось пускать палки не только для забавы. Вид лакомой добычи делал крокодилов все смелее; некоторые из них вылезли из воды и чуть не по пятам следовали за беглецами. Последним приходилось обороняться теперь на все стороны: один неверный шаг мог им стоить жизни.

– Не робейте, детки, – кричал им Мали, – гады эти трусливы! Главное смотрите, как бы не оступиться и не упасть.

К счастью, крокодилы не рискнули на них напасть, и наши путники благополучно добрались до берега. Вдруг Андре заметил, что потерял свой тумриль, – тумриль, который ему был так нужен. Оглянувшись назад, он увидел, что тумриль лежит на дороге, шагах в двадцати. Вернуться за ним не могло быть и речи, и Андре не знал, как ему быть.

– Стойте, я придумал! – вскричал Миана, снял с плеча обезьяну и, указав ей рукой на тумриль, проговорил:

– Ну-ка сходи, Гануман, принеси мне его.

Гануман косился на крокодилов и медлил исполнить приказание своего господина. Тот настаивал, и послушное животное, набравшись храбрости, спрыгнуло на землю и побежало к дороге. Крокодилы приготовились его встретить. Ловким прыжком обезьяна, как мяч, пролетела над широко раскрытыми пастями чудовищ и мигом очутилась на другой стороне. Неуклюжие на суше крокодилы стали медленно, толкая друг друга, поворачиваться, а обезьяна тем временем быстро схватила тумриль, снова одним прыжком перескочила через них и была такова.

Путники отошли от озера и стали подниматься в гору по древней, вымощенной плитами дороге, поросшей высокой, густой травой. Скоро они очутились у главных ворот в Амбу, наполовину скрытых сильно разросшимися деревьями. Ворота были настежь открыты, через них можно было видеть караульню с каменными скамьями и медными решетками. Казалось, жизнь и движение вчера еще царили здесь, так все хорошо сохранилось.

Призвав на помощь всемогущего Шиву, старый заклинатель смело переступил порог проклятого города. За ним робко последовали Андре с Миана – у них на душе вдруг стало как-то жутко и неприятно.

По другую сторону ворот густой чащей росли высокие, могучие деревья; их огромные корни выступали из развалин стоявших тут когда-то зданий. Пройдя несколько шагов, путники снова очутились на открытом месте, и перед ними, как на ладони, раскинулась великолепная панорама долины Амбы.

Представьте себе огромную воронку, скаты которой поросли темным угрюмым лесом; посреди – зеленый конусообразный холм, а на нем мраморный дворец волшебной красоты, перед которым бледнеют все чудеса архитектуры Севильи и Гренады; вокруг холма – покинутый молчаливый город сплошь из домов-дворцов, красивые фасады которых отражаются в темных водах озера. Высокая стена с вырисовывающимися на синем небе зубцами опоясывала долину и, казалось, отграничивала ее от всего остального мира.

Молча глядели путники на чудную фантастическую картину и спрашивали себя, не есть ли все это обман зрения. Особенно поражал их колоссальный дворец сына Красного Льва с его куполами, крытыми пластинками из золота и голубой эмали, мраморными башенками, принявшими от времени желтоватый оттенок слоновой кости, золочеными балконами и висящими над пропастью верандами, – настоящий волшебный замок из сказок Шахерезады.

По тропинке, круто сбегавшей в долину, путники спустились к священному пруду Таль-Кутора. По берегам, низко склоняя под тяжестью плодов ветви, стояли фруктовые деревья – остатки бывших садов, и белели небольшие мраморные беседки.

Полакомившись плодами и утолив жажду, наши друзья сели отдохнуть в одной из беседок и стали созерцать раскинувшийся на другом берегу пруда город. Тихо и торжественно было все кругом: ни зверя, ни птицы, ни крокодила в пруду – словом, ни одного живого существа нигде не было видно.

Безотчетной тревогой наполнилось сердце Андре – он готов был пожалеть, что покинул дикий, дремучий лес. Там хоть порой и страшно было, а все же жизнь кипела кругом; здесь же, казалось, смерть никого не пощадила и угрожала всякому, дерзнувшему нарушить покой ее владений. Жутко было и Миана. Молодые люди поделились своим настроением с Мали.

– Кто ходит без страха перед Господом, тот не должен бояться призрачных опасностей, – сказал старик. – Жители Амбы прокляты за свои грехи; наши сердца чисты, и нам опасаться нечего.

Отдохнув, путники зашагали по пустынным улицам мертвого города. По обеим сторонам тянулись высокие дома с резными арками и высеченными над дверьми гербами. Заглянув в открытые двери, можно было видеть просторные залы, сохранившие еще следы былого великолепия. Попадались им обширные пустыри, поросшие травой и кустарниками; мусор и множество разных обломков указывали на то, что здесь раньше был базар или стояли какие-нибудь небольшие постройки. За пустырями, ютясь в густой зелени манговых рощ, снова потянулись величественные дворцы с колоннадами, резными фронтонами и изящными арками. Нигде, кажется, природа не приложила столько стараний, чтобы как можно лучше украсить дивные произведения рук человеческих; предоставленная самой себе, она украсила стены лианами и цветами, засадила дворы тенистыми садами и перевила лозами дикого винограда решетки мраморных веранд и террас. По таинственным тропинкам, под зеленым сводом густо разросшихся деревьев путники прошли к небольшим прудам, в зеркальной поверхности которых отражались портики и высокие каменные шпицы великолепных храмов.

Всеразрушающее время пощадило эти священные здания, построенные почти исключительно из камня и железа. На мраморных ступенях виднелись еще отпечатки ног многочисленных богомольцев, а на алтарях уцелели изображения богов и богинь, перед которыми некогда повергалась ниц набожная толпа. Многие из храмов поражали изумительной роскошью, и в них сохранились еще золотые и серебряные сосуды. Путники могли бы легко завладеть этими сокровищами, но даже и Андре это показалось бы святотатством.

Мали думал было устроиться на ночлег в одном из храмов, но молодежи хотелось поскорей посмотреть на волшебный царский дворец, и старику пришлось уступить.

– Ну что ж, пойдемте, – согласился он, – я и сам не прочь убедиться, так ли великолепны чертоги царей Амбы, как о том рассказывают.

Дворец, как сказано, был расположен на возвышенности. К нему вела пробитая в горе дорога, через некоторые промежутки попадались ворота с толстыми железными дверями; ворота были все открыты, и нашим путникам ничто не мешало продвигаться вперед. Уже завиднелась массивная арка главных входных ворот, как вдруг Миана вскричал:

– Глядите, глядите, там кто-то есть!

И правда, множество голов показалось вдруг на крыше, над зубцами. Среди обитателей дворца царило, по-видимому, большое смятение, они сновали взад и вперед, собирались группами, тревожно перебегали с места на место и вскоре наводнили все балконы, террасы и окна.

Испуганные путешественники бросились бежать. Вдруг раздалось протяжное «гу-гу», тотчас же подхваченное тысячью сиплых голосов. Откликнулся и Гануман, сидевший у хозяина на плече.

– Лангуры! – вскричал Миана. – А я невесть что вообразил.

– Должно быть, в пустом дворце действительно поселились обезьяны, – заметил Мали. – Идти туда все же рискованно.

– Разве эти обезьяны опасны? – спросил Андре.

– Лангуры смирные и безобидные существа, но когда их соберется много, они становятся опасными. Вам, без сомнения, известно, что лангуры живут всегда стадами и беспрекословно повинуются своему вожаку. Когда они проживут долго на одном месте и им станет трудно добывать себе пропитание, они перекочевывают в новые места и прогоняют оттуда более слабого противника. И эти обезьяны, вероятно, поселились во дворце после того, как из него ушли люди, – лангуры любят селиться в покинутых жилищах, а тут вдобавок и плодов всяких видимо-невидимо. Делать нечего, придется отказаться от осмотра дворца – обезьяны вряд ли нас пустят.

– Какая досада! – сказал Андре. – Мне так хотелось побывать во дворце.

– А вот что я придумал, – вдруг осенило Миана. – Хоть дрессировщик я и опытный, а все же не берусь скоро приручить всех этих лангуров, зато Гануман понимает меня с полуслова, вы сами сегодня утром в этом убедились. Так вот я и пошлю его к лангурам, он объяснит им, что мы хорошие люди и не собираемся причинить им зла, – они нас и пустят.

– Придумать-то ты хорошо придумал, да только сильно сомневаюсь, что случится так, как ты говоришь, – возразил Мали.

– Не знаю, как он поведет речь со своими сородичами, – обиделся за своего друга Миана, – но уверен, что они поймут его.

– Ну, попробуй. Посмотрим, что выйдет из твоей затеи, – сказал старик.

Миана посадил против себя обезьяну и, глядя ей в глаза, стал что-то нашептывать. Затем, выпрямившись, показал рукой на Мали и Андре, на восседавших на стене лангуров и, хлопнув в ладоши, скомандовал: «Ступай!»

Гануман постоял с полминуты, глянул умными, добрыми глазами на Мали и Андре, как бы укоряя их в недоверии, и со всех ног пустился во дворец. Соскочили со стен и окон обезьяны, встретили посланца у ворот, стали оживленно что-то толковать на своем непонятном языке, потом вместе с Гануманом скрылись в воротах.

Прошло несколько минут. Миана стал было уже беспокоиться, не случилось ли чего с его любимцем, как вдруг послышался шум, и обезьяны появились снова; с ними был и Гануман. В сопровождении двух самых больших обезьян Гануман направился к своим господам. Робкие животные, пройдя полдороги, остановились; Гануман же продолжал путь и, добежав до Миана, ловко перекувырнулся несколько раз.

– Нам можно войти! – не задумываясь истолковал этот прыжок по-своему Миана.

Мали усмехнулся:

– Если так, идем. Но повторяю, будьте осторожны!

Путники направились ко дворцу, Гануман бежал впереди. Обезьяны робко сторонились, но ни малейшей враждебности не выказывали. Твердым шагом прошли приятели ворота и очутились в большом просторном дворе, на который с трех сторон выходили фасады зданий красивой, своеобразной архитектуры, а с четвертой – великолепная мраморная терраса. К террасе примыкал огромный зал с высоким золотым сводом, поддерживаемый чуть не сотней яшмовых колонн. Поразили путников и монументальные, выложенные мозаикой ворота – венец строительного искусства индусов.

На крыше невысокого павильона сидела старая-престарая обезьяна. Мали признал в ней вождя, почтительно поклонился и сказал:

– Привет тебе, божественный потомок бессмертного союзника Рамы! Мы осмелились проникнуть в твои владения, но, поверь, не с дерзким умыслом овладеть сокровищами, хранителем которых поставил тебя сам Шива. Молодежи моей очень хотелось поглядеть на замок и его чудеса. Дозволь им войти и провести ночь под твоим высоким покровительством.

Внимательно поглядел старый король на Мали, потом на его спутников, но, по-видимому, ничего не понял из красноречивой тирады старого заклинателя. Когда последний умолк, король поднялся, дружелюбно махнул раза два длинным хвостом и, обогнув медленными шагами крышу, скрылся со своей свитой. Словно по сигналу державшиеся до того в почтительном отдалении обезьяны ворвались во двор и обступили наших путников. Улыбающиеся рожицы, веселые ужимки и прыжки ясно указывали, что намерения у четвероруких были самые дружелюбные. Особенным вниманием они отличили Ганумана, а тот, видимо, все пытался разъяснить своим сородичам, кто эти странные существа, столь похожие на представителей благородного семейства обезьян.

Путешественники со своей стороны с любопытством разглядывали новых знакомых. Особенно забавляли Андре детеныши; более смелые, чем взрослые, маленькие проказники заигрывали с ним и дергали за платье. Матери, нежно прижимая к груди малышей, робко держались в сторонке, подальше от чужеземцев.

Мали, облюбовав себе удобное местечко, расположился на отдых, а Миана и Андре отправились в сопровождении новых друзей осматривать дворец. Пройдя ворота, они вступили в обширный двор с прелестным садом посредине. Налево стоял дворец; нижний его этаж огибала широкая веранда с мавританскими резными арками. Зал, в который вошли путники по невысокой, в несколько ступенек, лестнице, был от потолка до пола богато отделан позолоченной лепниной, инкрустацией и мозаикой из самоцветных камней, бирюзы, агата и кусочков зеркального стекла. Трудно передать словами эффект этого зала, когда в него проникали солнечные лучи и, играя на стенах, придавали хрустальным цветам блеск алмаза.

Верхний этаж, куда поднялись наши друзья, представлял собой изящную мраморную беседку. С одной стороны из огромных окон – вместо стекол в них были вставлены решетки, очень искусно высеченные из мрамора, – открывался роскошный вид на долину; широкая терраса с другой стороны выходила в сад и осенялась ветвями апельсиновых и гранатовых деревьев. Удивительно поэтичным был этот уголок и так пришелся по душе молодым людям, что они решили просить Мали позволить им устроиться здесь на ночлег.

За садом тянулся ряд дворцов, тоже замечательных строгой красотой линий и великолепными скульптурными украшениями. В одном из них стены были обделаны дощечками сандалового дерева с инкрустацией из слоновой кости и серебра; в другом обширные залы пересекались каналами, изливавшими свои воды в широкие бассейны, дно и стены последних были покрыты инкрустацией самых причудливых форм, изображавшей рыб, водяные растения, лотосы и разного рода фантастических чудовищ. Другие бассейны были выложены белым мрамором, окаймленным рамами из ляпис-лазури и агата, либо разрисованы миниатюрами, изображавшими охоту, сражения и мифологические сцены. Словом, в каждом дворце было на что посмотреть и чем полюбоваться.

На ночлег наши друзья расположились в мраморной беседке, куда обезьяны, следуя примеру Ганумана, натаскали им разных плодов из сада. Но вот стало смеркаться, и обитатели дворца разбрелись по своим местам. Остались бодрствовать лишь сторожевые обезьяны; путники заметили, что они всю ночь не слезали со стен, окружавших город.