Тераи – единственная в своем роде местность в мире. Даже тот, кто побывал в девственных лесах на берегах реки Амазонки или расчищал себе топором дорогу в саваннах Гвианы и в непроходимых лесах Габона, не может даже приблизительно представить дикую, величественную красоту страшных гималайских Тераи. Они тянутся на тысячи верст от берегов Сатледжа до реки Брахмапутры и отделяют плодородные равнины Ганга от Гималайского предгорья.

Сплошной горный хребет, почти восемь верст в высоту, словно каменной ширмой отгородил Тераи от северных ветров. Под палящими лучами южного солнца эта огромная местность без сомнения превратилась бы в бесплодную пустыню, не орошай ее многочисленные потоки, бегущие с ледников соседних гор. Горячая, влажная почва поросла могучей растительностью, богатство и дивное разнообразие которой могут дать нам понятие о первобытной флоре в те отдаленные времена, когда наша планета состояла из раскаленной лавы, покрытой лишь тонким слоем почвы, обильно орошаемой дождевыми водами, не успевавшими собираться на суше в моря и реки.

На влажной, богатой перегноем почве растут исполинских размеров деревья; зеленые кроны их достигают такой высоты, о которой и мечтать не могут смелые зодчие наших базилик. Сверху, с непроницаемой толщи листвы каскадами ниспадают воздушные корни; коснувшись земли, они пускают ростки и, в свою очередь, возносятся кверху стройными тонкими колоннами, поддерживающими исполинский лиственный шатер. Бесчисленное множество лиан обвивают стволы и, перекидываясь с одного дерева на другое, сплетаются в воздушные тонкие сети. Цепляясь за них и за ветви деревьев, свешиваются роскошными гирляндами разноцветные орхидеи самых причудливых форм. Рядом с исполинскими деревьями поднимаются чуть не на сто футов в вышину мощные стволы бамбуков, увенчанных изящными метелками. И всюду по болотам, по берегам лесных озер красуются священные лотосы с нежными бледно-розовыми цветами, золотистые, прямые, как стрела, ирисы и несметное множество других цветов.

Эти неприступные дебри полны жизни. Великолепный королевский тигр, леопард и пантера, не решаясь нападать на угрюмого буйвола или свирепого кабана, оспаривают друг у друга лакомую добычу – антилопу или оленя. Стада слонов бродят по лесу, пролагая себе путь через лесные чащи, или нежатся в теплой воде лесных озер, где их покой не смеют нарушить ни аллигаторы, ни крокодилы. В самой глубине непроходимой чащи, зарывшись в сырую листву, прячутся глупые носороги. На деревьях скачут и резвятся тысячи всевозможных обезьян: черномордые лангуры, рыжие генноны, арлекины; в темной листве мелькают птицы с золотистым и серебристым оперением; пугливые павлины, болтливые попугаи и какаду наполняют криком и гамом лес.

Между мшистыми стволами деревьев извиваются страшный питон, черная кобра, коралловая змея и сотни других ядовитых гадов, а в горячей почве кишмя кишат скорпионы, сороконожки, тысяченожки и огромные пауки.

Но тигры, носороги, удавы и скорпионы ничто перед страшным бичом и грозой края – малярией. Под непроницаемым лиственным сводом застоявшийся тепличный воздух, температура которого иной раз доходит до шестидесяти градусов, насыщается вредными миазмами, выделяемыми ядовитыми растениями. Атмосфера эта убийственна для непривычного человека – туземцы и родившиеся в Индии европейцы лучше ее переносят, но и на них в конце концов она действует губительно.

Прельстившись редким плодородием почвы, человек расчистил леса, истребил диких зверей и гадов, понастроил городов и дворцов там, где стояли дремучие леса. Но скоро пришлось уступить грозному врагу – лихорадка победила, и смелым пионерам пришлось покинуть отвоеванные с таким трудом места. В настоящее время лишь одни безлюдные города и опустевшие дворцы свидетельствуют о бесплодных попытках человека селиться в этих опасных нездоровых местах. Впрочем, и у Тераи есть свои обитатели. Это дикари из племени мечисов, стоящие на самой низкой ступени развития. Полуголые бродят они по лесным дебрям и ведут ожесточенную борьбу со зверями и соседними племенами.

Вот в какие дикие места попал Мали со своими юными спутниками – места, где их на каждом шагу подстерегала смертельная опасность.

После трех дней пути наши друзья подошли к темному лесу, за которым сверкали снеговые вершины Гималайских гор. Прежде чем двинуться в глубь Тераи, Мали указал Андре на те опасности, которые ожидали их в пути.

– Нет ли другой дороги? – спросил Андре.

– Нет, сирдар, – ответил Мали. – В Нандапуре я узнал, что бунтовщики захватили западные, восточные и южные области и только Тераи не успели еще занять. Если хочешь, мы останемся здесь и будем ждать исхода событий. Поглядеть на тебя, никто теперь не скажет, что ты не настоявший натх.

– Ты, видно, сам боишься идти через Тераи? – взволнованно проговорил Андре.

– Мали своему слову никогда не изменяет, – спокойно возразил старик. – Ни мне, ни Миана Тераи не страшны – нам не впервой попадать в их дебри. Да наконец какие бы опасности нам ни грозили, поверь, ради тебя мы готовы на все.

– Так неужели же я откажусь в последнюю минуту от своего намерения добраться туда, где меня и моих родных ждет, может быть, спасение, – воскликнул Андре. – Откажусь из страха перед призрачными или действительными опасностями, которыми вы готовы пренебречь ради меня! Нет, Мали, никогда! В путь, в путь скорее, и ты убедишься, что французы так же мало боятся тигров, как и индусы, Мали улыбнулся и обнял Андре. Он и не ожидал от него другого ответа, а если и высказывал свои опасения, то только для того, чтобы испытать юношу.

Немного позже друзья наши дошли до леса и гуськом побрели по узкой, протоптанной слонами тропе. Андре восхищался красотой и необыкновенным богатством растительности и делился с Миана своими впечатлениями.

– Нашел чему удивляться! – сказал Миана, когда Андре остановился перед исполинской смоковницей с бесчисленным множеством стволов, поддерживающих лиственный свод. – Это что! В той стороне, откуда я родом, вот леса так леса, и попади ты туда, увидишь великанов, перед которыми это дерево покажется низкорослым кустиком.

– Сейчас видно, ты патриот, – засмеялся Андре. – Дерево больше этого было бы уже не деревом, а целым лесом… А мы, стало быть, попадем и к тебе на родину?

– Разумеется. Впрочем, я не берусь точно указать, где я родился. Знаю только, что отец мой был натх и по ремеслу бродячий фокусник. Человек он был добрый, хороший и великий искусник в своем деле. Помню, как он ловко жонглировал саблями – они так и летали вокруг его головы. Жили мы тогда в Муссури, была у нас своя маленькая хижина, но дома мало сидели, все больше скитались по ярмаркам. Отец показывал фокусы, мать играла на тамтаме, две сестренки постарше меня плясали, а я водил ручную обезьянку. Однажды мы отправились всей семьей в Гардвар на ярмарку, Ганг берет там начало с высоких гор и славится целебной силой своих вод. В том году в Гардваре собралось более двухсот тысяч богомольцев. Что там творилось, вы и представить себе не можете! Речная долина узкая, а народу гибель, просто чуть не на головах друг у друга ходили. Но отец не жаловался, в добрых людях недостатка не было, и дела наши шли прекрасно. И вдруг вспыхнула холера, по-нашему петмади, и такая сильная, что от нее в каких-нибудь две-три недели чуть не половина всех богомольцев погибла. Не пощадила холера и нашу семью; отец с матерью, сестры, братья, все умерли, и остался я круглым сиротой.

– Да, страшно вспомнить, что было в этот злополучный сорок восьмой год, – вмешался в разговор Мали. – В одном Гардваре умерло около ста тысяч человек, затем холера захватила всю Индию и в какие-нибудь три-четыре месяца унесла три миллиона жертв.

– Помню, отец мне рассказывал, – заметил Андре, – что болезнь из Индии перекинулась в Европу и там тоже сильно свирепствовала.

– Остался я в шесть лет без отца, без матери, – продолжал свой рассказ Миана. – Никому-то до меня не было дела, и я, наверное, погиб бы, не пожалей меня один добрый человек. Увидал, что я один-одинешенек брожу по городу, подозвал меня, расспросил, откуда и кто я, и взял с собой. С той поры он заботится обо мне, как отец родной. Скажу тебе прямо, спас меня от голодной смерти наш хозяин Мали.

– Мали, славный Мали! – воскликнул Андре, пожимая старику руку. – Я никогда не сомневался в твоей доброте и не верил, когда ты, помнишь, нам рассказывал в Гандапуре, что прожил век свой, не сделав никому добра.

– Ну, что там старое вспоминать, – отозвался Мали, – не любил старик, когда его хвалили. – Послушайте-ка лучше, что я вам скажу. Случится вам сбиться с дороги, держите путь на северо-запад, иначе ни за что не выбраться из этих дебрей. Днем идите по солнцу, ночью – по звездам и все в одну сторону, как я вам говорю, на северо-запад. Да берегите продовольствие, его вам надолго хватит… А теперь, детки, пора и в путь.

Медленно продвигались вперед наши друзья. Не раз им преграждал дорогу густой, непроходимый кустарник, и надо было сворачивать то вправо, то влево или возвращаться назад, чтобы как-нибудь выбраться на торную тропу. А то попадали в такую топь, что приходилось по колено идти по грязи. И жутко становилось Андре при виде тысячи отвратительных насекомых, кишмя кишевших кругом. За час до заката солнца Мали подал знак остановиться.

– Придется дальше идти днем, в самую жару, – сказал он, – когда дикий зверь забирается глубже в чашу. Ночевать будем на деревьях; но если это избавит нас от ядовитых змей, все же мы рискуем попасть на зубок пантерам – им нипочем вскарабкаться на любое дерево. Как заберемся на ночь на дерево, надо будет разводить костер и смотреть, чтобы он горел всю ночь.

Для ночной стоянки Мали выбрал довольно большую лужайку, посреди которой журчал веселый ручеек. Андре с Миана собрали валежник и сучьев, развели костер и напекли лепешек. Поужинав, все трое взобрались на гигантское фиговое дерево и только успели расположиться на ночлег, как зашло солнце. Наступила непроглядная темнота; обезьяны и болтливые попугаи мигом смолкли, и тихо-тихо стало в лесу.

Первые часы ночи прошли спокойно. Костер горел ярко, кругом царили тишина и безмолвие. Вдруг из глубины лесной чащи донесся похожий на громовые раскаты рев, за ним другой, третий, и вскоре весь лес огласился страшными звуками. Андре проснулся и со страхом стал прислушиваться к ужасной музыке, которой вторили резкие испуганные крики проснувшихся павлинов.

– Никак господа тигры охотятся, – прошептал Миана, также разбуженный шумом. – Верно, выследили какого-нибудь крупного зверя и собираются напасть на него.

– Вот как! – удивился Андре. – Я думал, тигры охотятся всегда в одиночку.

– Обыкновенно так и бывает, – ответил Миана. – Но когда дичи становится мало, тигры сообща нападают на крупного зверя, одолеть которого в одиночку им не под силу.

Все ближе и ближе слышались громовые раскаты. Теперь к злобному реву тигров примешались какие-то странные звуки, напоминавшие звук трубы.

– Это слон! – воскликнул Миана. – Видно, отбился от стада, а тигры тут как тут, и пошла погоня.

Вдруг совсем близко послышался треск сучьев и кустарников, земля задрожала от тяжелого топота, и на лужайку выбежал слон, а за ним несколько тигров. Одни бешено наскакивали на огромное животное, другие вскочили на него и острыми зубами впились в его спину. Вихрем пронесся слон мимо пылавшего костра, зарево которого на минуту осветило необычайное зрелище, и быстро скрылся в лесном мраке вместе с преследующей его сворой хищников.

Тревожно прислушивались путники к удаляющемуся гулу. Но вот рев стал громче, грознее; что-то тяжелое рухнуло наземь, и хищники яростно заспорили о добыче.

– Попался-таки бедный слон, – заметил Андре.

– Да, жаль беднягу, – отозвался Мали. – Зато, может быть, мы проведем ночь спокойно. Теперь у зверья пойдет пир горой, не до нас им будет. А все же, Миана, сон у тебя чуткий, поглядывай за костром, погаснет он, и нам, пожалуй, придется плохо.

Огромный костер ярко пылал, разливая по лесу красное зарево. Путники снова завернулись в свои одеяла и скоро уснули. Несмотря на усталость, Андре то и дело просыпался и чутко прислушивался ко всякому звуку, доносившемуся из лесной чащи. Вот слышится сердитое ворчание хищников, терзающих слона… Едва замрет оно, как где-то хрустнет валежник под пятой осторожно крадущегося зверя, зловеще зашелестит сухая листва… Опять минута-другая полной тишины, и смотришь, через ярко освещенную полянку стрелой мчится олень или дикий кабан, а за ним ягуар или пантера. Просыпаясь, Андре с тревогой посматривал на костер, но огонь по-прежнему горел ярко и юноша, успокоившись, снова ненадолго забывался сном. Около полуночи совсем близко послышалось глухое кошачье мяуканье; быстро приподнявшись, Андре испуганно огляделся. Пламя еле мерцало в потухающем костре, а из темноты на него глядели две горящие зловещим блеском светлые точки.

– Тигр! – прошептал дрожащим голосом Андре. – Вставай скорей, Миана!

Молча слез индус с дерева, осторожно подошел к костру, взял большую горящую ветку и швырнул ее в ту сторону, где притаился враг, да так ловко, что угодил ему в глаз. Взвыл зверь от боли и мигом пропал.

– Будешь другой раз знать, как беспокоить нас! – засмеялся Миана, подбросил в костер валежника и опять ловко взобрался на дерево. – Это был не тигр, а пантера, – стал он объяснять Андре. – Глаза у тигра ночью горят, как раскаленные уголья, а у пантеры, как оправленные в золото опалы. Хорошо, что ты разбудил меня. Зверь бы дождался, когда огонь в костре погаснет, взобрался бы на дерево, и тогда поминай меня как звали.

– Почему ты думаешь, что он бросился бы на тебя? – спросил Андре.

– Ну уж, конечно, не на тебя, – ответил Миана. – Наши тигры, известно, не охотники до белокожих людей. Им подавай настоящих индусов, да еще кто помоложе.

Миана был отчасти прав. Тигр, если представляется возможность, всегда предпочтет индуса европейцу, но, если выбора нет, он не прочь полакомиться и белокожим. Таких случаев описано немало.

Первая ночь, проведенная Андре в Тераи, показалась ему бесконечной. Впечатление только что пережитой тревоги было так сильно, что он не мог более заснуть. Наконец ночная тьма рассеялась и свет стал понемногу проникать в лесные дебри. Хищные звери разбрелись по своим лежбищам; лес притих и успокоился. Но едва лишь по верхушкам деревьев скользнули золотые лучи восходящего солнца, как поднялся резкий протяжный крик: «гу-гу»; то обезьяны-лагуры приветствовали появление светила. Им в ответ откликнулись сотнями звонких голосов пернатые обитатели леса.

Проснулись и спавшие на верхушках деревьев павлины, расправили свои пышные перья и с неприятным, резким криком слетели вниз к ручью, где уже разгуливали серебристые фазаны и другие пернатые. Глядя на мирную, полную идиллической прелести картину, не хотелось верить, что здесь в часы ночного мрака происходили такие ужасные кровавые сцены.