В течение нескольких недель дела в Аллахапуре шли спокойно. Реджинальд при содействии Бернетта имел возможность осуществить многие из предположенных реформ, хотя и не без оппозиции со стороны некоторых главных туземцев, а то и нередко со стороны тех, которые могли извлечь пользу из этих реформ. Неутомимый Буксу сообщал ему сведения о том, что происходило внутри этой на вид спокойной прослойки общества. Известия эти оказывались далеко не утешительными. Он передавал, что из округа в округ шатались какие-то личности и распространяли возмущение, раздавая народу так называемые чупатти – священные пироги. С поразительной быстротой распространялись пироги эти вдоль и поперек страны. Предполагали, что они появились первоначально из Барракпора. Сторож одной деревни передавал сторожу другой деревни два пирога, приказывая испечь шесть других пирогов, из которых два удержать, а остальные передать в следующую деревню. Какой смысл был в этих пирогах, не знало большинство получавших их; но они вполне понимали, что этим путем распространялось нечто важное и они обязаны были повиноваться приказанию, полученному из центра действий. Реджинальд поручил Буксу узнать, если можно, точную цель распространения чупатти. Что распространение это имело какую-то злонамеренную цель, в этом нельзя было сомневаться.

Тем временем Бернетт ужесточил дисциплину среди своих кавалеристов и старался снискать их расположение. Реджинальд, со своей стороны, увеличил численность своей гвардии, выбирая людей, на верность которых можно было положиться. Между тем Вузир Синг оправился от ран и приступил снова к исполнению своих обязанностей. Реджинальд предлагал ему повысить его в звании, но он просился остаться в рядах, уверяя своего государя, что там он может оказать большие услуги, чем если будет произведен в офицеры.

Само собой разумеется, что Реджинальд и Бернетт часто посещали резидента и с нетерпением дожидались приезда священника, который должен был соединить их брачными узами с девушками, с которыми они были помолвлены. Реджинальд сообщал полковнику Россу все получаемые им сведения. Однако полковник Росс был убежден, что английское управление настолько установилось в Индии, что оно ничем не может быть поколеблено; что какова бы ни была цель чупатти, они не в силах побудить народ к восстанию. Он заявил, что его собственный полк отличается полной стойкостью и ничто не может отвратить его от исполнения обязанностей. То же самое заявил и Бернетт о своей кавалерии и сказал, что его люди все до единого готовы последовать за ним на смерть. Однако же Реджинальд не был в этом убежден, и на следующий же день Буксу доставил ему сведения, подтверждавшие его подозрения. Полки сипаев, состоявшие на английской службе, недавно были вооружены ружьями Энфилда; среди сипаев распространился слух, будто патроны, капсюли которых должны были отскакивать, натерты свиным и говяжьим салом. Сделано это будто затем, чтобы осквернить и извергнуть из касты каждого индусского солдата, так чтобы ему не оставалось другого средства, как обратиться в христианство. Утверждали, будто английское правительство решило принудить всех своих подданных принять христианство.

– Жалкие же они будут христиане, если будут обращены таким способом, – заметил Буксу, – но бедные мои соотечественники, индусы, исполнены столь грубого невежества, что готовы верить самым ребяческим рассказам.

Несколько дней спустя получены были известия, что в Лукнове и других местах войска сипаев взбунтовались, но что бунт был подавлен, и полагали, что порядок восстановлен. Однако же с каждым днем отовсюду приходили самые неудовлетворительные известия, и даже в английских владениях вдруг появились шайки мародеров и стали грабить и жечь деревни. Вследствие этого Бернетту поручено было произвести разведки в окрестностях Аллахапура для того, чтобы прекратить беспорядки. Буксу сообщил Реджинальду, что магометанская часть населения готова восстать, последствием чего будет, вероятно, разграбление и сожжение города; поэтому Реджинальд немедленно же созвал самых влиятельных дворян на совещание. Они явились в полном вооружении; многие из них имели смелый и дерзкий вид и готовы были, по-видимому, оспаривать его власть. Как только все заняли свои места, он обратился к ним в самых любезных выражениях, напомнив то, что он не домогался занимаемого им ныне положения, что его единственная цель с тех пор, как он принял на себя бразды правления, – забота об увеличении благосостояния всех классов и стремление к достижению мира в стране.

В то время как Реджинальд говорил, он заметил, что Вузир Синг пробрался в зал и с пистолетами в обеих руках поместился позади его парадного сиденья; но собравшиеся были в таком возбужденном состоянии, что вход его не был замечен. Реджинальд продолжал свою речь, приглашая одного за другим сказать что-либо в свою очередь. Решительное поведение его произвело должное действие, и ему удалось поддержать внимание собравшихся почти что до конца дня, так что время, назначенное для начала восстания, было пропущено.

На другой день рано утром Реджинальд, полный тревожных ожиданий грядущих событий, поехал в резиденцию, сопровождаемый несколькими из своих офицеров и небольшим отрядом гвардейцев; некоторые ехали верхом, но многие из них следовали пешком. Он ожидал еще утром возвращения Бернетта с его кавалерией; но тот еще не появлялся. Подъезжая к резиденции, Реджинальд услышал вдруг треск непрерывного беглого огня. Приказав пехотинцам следовать за ним как можно скорее, он вместе со своими кавалеристами, между которыми находился также и Вузир Синг, поскакал вперед к месту действия. Он завидел издали клубы дыма и пламени, поднимавшиеся с разных сторон, по-видимому, от горевших зданий; оттуда продолжали раздаваться звуки ружейной пальбы, хотя значительно реже, нежели вначале. Реджинальд пришпорил своего коня и помчался еще быстрее, исполненный большой тревоги за безопасность полковника Росса и дорогих ему существ. Еще минута – и ему представилось зрелище, внушившее еще большую тревогу и отчаяние. Небольшой отряд английских войск, расположенных на квартирах в окрестностях города, подвергся нападению и, после мужественной защиты, был обращен в бегство, так как ему попалось навстречу несколько солдат, пытавшихся скрыться от натиска значительного отряда кавалерии, беспощадно рубившей всякого, кто вздумал сопротивляться, между тем как множество других валялись на земле, настигнутые пулями своих врагов. Реджинальд скомандовал им сомкнуться, и они послушались его, полагая, что к ним идет подкрепление, и смело стали лицом к лицу перед наступавшей кавалерией. Кавалеристы, заметив приближение Реджинальда, повернули и умчались в сторону. К ужасу своему Реджинальд увидел, что кавалеристы имеют большое сходство с отрядом Бернетта, и он ужаснулся при мысли, что солдаты его могли взбунтоваться и убить своего начальника. Реджинальд обернулся к Вузиру Сингу и спросил его, какого он мнения на этот счет.

– Очень возможно, – ответил тот. – Капитан Бернетт полагался на них больше, чем они того заслуживают, потому что хотя некоторые и были верны ему, но между ними находилось немало изменников.

В этот момент, однако, главной заботой Реджинальда была безопасность Виолетты, Нуны и других женщин, а равно безопасность полковника Росса и находившихся под его командой офицеров. Он узнал от одного английского солдата, что полки сипаев взбунтовались и, убив нескольких своих офицеров, находившихся вместе с ними и пытавшихся было привести их к порядку, ушли с оружием, но сожгли несколько бунгало; что европейцы были застигнуты врасплох взбунтовавшейся кавалерией, стремительно бросившейся в войсковые квартиры и отрезавшей всякое сообщение с офицерами, а также с теми из туземцев, которые могли бы оставаться верными. После мужественной защиты, которую они выдерживали, сколько было возможно, они вынуждены были отступить и, вероятно, были бы уничтожены, если бы не явился Реджинальд со своим конвоем.

Никто не мог сообщить ему – подвергся ли нападению дом, занимаемый полковником Россом, и Реджинальд, желая разъяснить дело, готов уже был броситься со своей кавалерией вперед, как Вузир Синг указал ему вдали на значительный отряд возмутившейся кавалерии, готовившейся напасть на него. Поэтому он сдержал свой пыл, чтобы дать время пехоте подойти к нему.

Наконец в отдалении показались здания, в которых находились дорогие его сердцу люди, и Реджинальд, сознавая, что он совершенно бессилен, чтобы оказать какое-либо существенное сопротивление, возложил надежды свои на предположение, что бунтовщики не решились напасть на них. Он поспешил туда, куда влекло его сердце, учащенно бившееся от тревоги. Приближение Реджинальда и его спутников можно было видеть из окон, так что полковник Росс и несколько офицеров, искавших спасения в доме резидента, вышли к нему навстречу. Они горячо приветствовали его и высказали ему свою признательность за то, что он своевременно явился выручить их, так как они ежеминутно ожидали нападения бунтовщиков, будучи при этом вполне уверены в ничтожности их шансов отстоять дом. Завидев восставшую кавалерию, они вообразили, что она спешит на помощь; но надежды эти исчезли, когда увидели, что кавалеристы бросились по направлению к месту расквартирования роты английских солдат. Они опасались, что солдаты подвергнутся нападению раньше, чем будут иметь достаточно времени приготовиться к защите. Надежды их то увеличивались, то ослабевали по мере того, как доносилась до них ружейная пальба. Когда же огонь совершенно прекратился, они стали опасаться – не уничтожен ли весь отряд. Еще сильнее было облегчение, когда они увидели значительное число солдат, прибывших с Реджинальдом. Но несмотря и на эту численность, они не могли надеяться на возможность отстоять дом резидента, если бы бунтовщики произвели правильную атаку, имея при себе несколько орудий, из которых многие были в полной исправности.

– Таким образом, полковник Росс, – сказал Реджинальд, – вам не остается ничего другого, как дозволить мне сопровождать вас до города, в стенах которого, я полагаю, вы и все ваши люди найдут защиту.

После непродолжительного совещания с офицерами полковник Росс принял предложение, и немедленно были сделаны приготовления двинуться вперед. Реджинальд несколько минут поговорил с Виолеттой и Нуной. Бедная Нуна была в сильном беспокойстве, не получая никакого известия от капитана Бернетта. В доме резидента среди кавалеристов признали принадлежащих к отряду Бернетта и выражено было опасение – не погиб ли он. Виолетта всячески старалась утешить Нуну, уверяя, что эти кавалеристы могли быть отделены от отряда для какой-нибудь другой надобности и затем уже были введены в соблазн и присоединились к бунтовщикам, или, быть может, они дезертировали из лагеря, не тронув Бернетта и тех, кто остался верен своему знамени.

Достали несколько слонов для перевозки женщин и самых ценных вещей, а у большинства офицеров были свои лошади. Во все стороны послали разведчиков, чтобы узнать о движениях восставших войск. Двое из разведчиков возвратились с известием, что солдаты одного полка сипаев соединились с другими полками и что к ним примкнули кавалерия и туземные артиллеристы и все идут к резиденции. Таким образом, нельзя было терять ни минуты. Дамы, и в том числе госпожа Молони, были посажены на слонов; оставшиеся полевые орудия также водрузили на слонов, уложили багаж и отдали приказание выступить вперед.

В этот самый момент увидели, как по направлению из города спешил совар, и когда он подъехал поближе, Реджинальд узнал в нем верного своего союзника Буксу.

– Увы, раджа, увы! – воскликнул он. – Я принес вам печальные известия. Едва только вы выехали за городские ворота, как поднялись беспорядки, и дома многих жителей, которых считали вашими сторонниками, подверглись нападению. Несколько человек убили, другие едва успели спастись. Все население взялось за оружие. Раздаются громкие крики против англичан и тех, кто поддерживает их. «Долой чужеземца-раджу!» – слышится отовсюду. Клянутся, что если вы возвратитесь, то они уничтожат вас и всех ваших друзей. Вооруженная толпа ворвалась в тюрьму и освободила всех арестантов; в числе их находился хан Кошю и невольник Бику, и они старались изо всех сил увеличить волнение. Хан объявил, что старый раджа сделал его своим наследником, и обратился к народу с речью, обещая отменить все налоги и дать всем свободу. Значительная масса приняла его сторону, и он торжественно двинулся было во дворец, когда сильная партия вождей, знавших, что хан лжет, напала на него, причем сторонники его обратились в бегство, а самого его изрубили в куски. Видя, как идут дела, и опасаясь того, что вы возвратитесь в город неподготовленным, я переоделся, как вы меня видите, и помчался к вам передать о всем случившемся.

После совещания Реджинальда с полковником Россом решено было, что всякая попытка пробраться в город была бы безумием; но что в то же время невозможно было защищаться в резиденции, а также и в войсковых квартирах. Полковник стал разузнавать – нет ли где поблизости какого-нибудь крепкого здания, которое они могли бы занять и укрепить, если будет провизия, и где они могли бы продержаться, пока не явятся им на помощь английские войска.

– Южнее есть несколько таких зданий, – ответил Буксу, – только повсюду кишат бунтовщики, так как все население взялось за оружие.

По словам Буксу, в нескольких милях к северу есть горный округ, населенный племенем, не принадлежащим ни к магометанам, ни к индусам и которое, вероятно, не получило чупатти. Племя это оставалось всегда верным радже Аллахапурскому, и можно было надеяться, что встретит молодого раджу с распростертыми объятиями. Если бы добраться до этого округа, то там можно укрепиться и защищаться весьма долго против всякой силы, какую только может собрать неприятель в этой местности.

Предложенный план был единственным, на котором можно было остановиться, и полковник Росс немедленно же согласился на него.

Во главе Буксу все немедленно же направились по пути к северу. Взбунтовавшаяся кавалерия Бернетта исчезла, и они нигде не встретили ни одного непокорного сипая; поэтому могли двигаться настолько быстро, насколько позволяли медленно ступавшие слоны. Впереди шли туземные войска, немногие оставшиеся кавалеристы расположились по флангам, а английские войска занимали арьергард. В таком виде они были готовы, насколько это зависело от обстоятельств, выдержать нападение.

Офицеры заметили в свои подзорные трубы несколько вооруженных пеших людей, наблюдавших, по-видимому, за их движением; сразу же вслед за тем к ним присоединился отряд конницы, которая стала приближаться. Ввиду этого полковник Росс немедленно приказал остановиться и приготовить орудия к бою; тем временем Реджинальд, выдвинув вперед свой небольшой отряд кавалерии, готовился произвести атаку тотчас же вслед за артиллерийским залпом. Смелый фронт, выставленный небольшим отрядом, привел в смущение бунтовщиков; они повернули назад и ускакали в безопасное место. Тогда таким же порядком отряд снова продолжал свой путь, и до наступления вечера завидели вдали холмы, до которых надеялись добраться.

Буксу поскакал вперед, чтобы приготовить жителей к прибытию молодого раджи. Он отправился с полной надеждой на успех, но Реджинальд сомневался на этот счет, и действительно, редко случалось ему попадать в такое отчаянное положение. Он мечтал управлять страной с подобающим достоинством и вдруг очутился один, покинутый теми, которым так хотел быть полезным. Но при этом Реджинальд вспомнил, что позабыл свои драгоценные документы, которые ему удалось, после стольких хлопот, раздобыть. Если только подожгут дворец, что весьма возможно, документы безвозвратно погибнут. Таким образом исчезнут все его светлые надежды, потому что хотя полковник Росс и убежден в существовании документов и не может предположить, чтобы Реджинальд обманул его, тем не менее без них он не может доказать прав своих на титул и на имения и вынужден будет снова оставаться тем же нуждающимся искателем приключений. И тогда полковник не согласится вверить ему счастье своей дочери. Склонный, ввиду всего этого, мрачно смотреть на все окружающее, Реджинальд готовился встретить у горцев холодный, а может быть, и враждебный прием.

Он беспокоился также, хотя, разумеется, в гораздо меньшей степени, насчет своей Фесфул. Он оставил тигрицу запертой в ее обычном месте во дворце, под надзором смотрителя; но человека этого могли убить или позабыть о ней, и она погибла бы с голоду; если же бунтовщики ворвались во дворец, то они, несомненно, убили ее. Поэтому у него было мало надежды снова увидеть свою любимицу.

Совсем уже вечерело, а Буксу все еще не возвращался. Быть может, жители ушли из своих домов, и тогда им не оставалось ничего другого, как теперь же расположиться лагерем, заняв возможно сильную позицию и, насколько позволяло время, приготовиться к обороне. Однако же Реджинальд ободрился, увидев большую толпу несколько дикого на вид народа, бежавшего по направлению к ним во главе с Буксу. Как только они завидели молодого раджу, стали прыгать, кричать и стрелять из своих кремневых ружей; когда же он выехал к ним навстречу, народ приветствовал его криками восторга, лобызал его руки и всячески выказывал чувства своей преданности. Так как терять времени было нельзя, то, по желанию Реджинальда, народ проводил их в деревню; здесь полковник Росс, с быстротой военного взгляда, немедленно же выбрал место для лагеря. Он полагал, что, окружив себя окопами, они укрепятся настолько, что в силах будут оказать достаточное сопротивление неприятелю. Тут же находился ключ хорошей воды – обстоятельство весьма важное. При этом жителям поручено было собрать отовсюду как можно больше провизии для гарнизона.

Прежде чем прилечь отдохнуть, полковник Росс со своими офицерами набросали план укреплений, за осуществление которого Буксу и Вузир Синг приступили немедленно же с помощью сельских жителей. Они вызвались добровольно работать и тотчас же собрались в лагерь с ружьями через плечо и кирками за поясом. Всю ночь слышно было, как они работали посменно, а полковник Росс и офицеры чередовались в наблюдении за работами. Еще до рассвета поставлено было на позицию два орудия и вообще работы значительно подвинулись вперед. В то время как одни из жителей заняты были рытьем окопов, другие отправились собирать провизию; таким образом, значительно увеличилась надежда отряда на возможность оказать действительное сопротивление.

Майор Молони и капитан Хоксфорд принялись со своей стороны обучать мужчин, из которых, как полагали, могут выйти порядочные солдаты, хотя их огнестрельное оружие имело довольно жалкий вид. Полковник Росс и Реджинальд были, однако, в весьма тревожном состоянии, так как им было очень хорошо известно – чего не знали другие, – что боевых припасов у них очень мало и что если им придется выдержать продолжительное нападение, то запасы эти быстро истощатся; порох же, какой есть у туземцев, слишком груб для их ружей.

О Бернетте все еще не получали никаких известий, и опасения Реджинальда о его участи увеличивались. Не выходили также у него из головы мысли о его шкатулке. Он пенял на себя, отчего не отправил ее к полковнику Россу на сохранение или же не препроводил с верным человеком в Калькутту. Впрочем, последнее было бы слишком рискованно при нынешнем беспокойном состоянии страны. Реджинальд рассказал о своей тревоге Виолетте, и та старалась утешить его надеждой, что, быть может, бумаги не погибнут.

– А если они будут потеряны, дорогой Реджинальд, и вы лишитесь ваших прав на наследство, то для меня будет радостью и гордостью, если я постараюсь заменить вам потерю вашего состояния, и я вполне уверена в том, что отец мой ни при каких обстоятельствах не возьмет своего обещания назад.

Реджинальд, так же как и прочие, находившиеся в лагере, был занят весь день, и ему почти не удавалось видеться с Виолеттой. Она же, со своей стороны, старалась как можно успокоить бедную Нуну, почти отчаявшуюся увидеть Бернетта.

Реджинальд пытался добыть известия, что делается вокруг, посылая разведчиков по всем направлениям. Но приносимые ими сведения имели все более и более тревожный характер. В Каунпоре, в Дели и во многих других городах происходила страшная резня. В Лукнове туземцы настойчиво осаждали небольшой отряд европейцев и высказывали общее мнение о том, что английскому господству в Индии наступил конец.

– Так пусть же туземцы узнают теперь, из какого материала сделаны англичане, – заметил полковник Росс. – Когда на помощь явятся европейские полки, то у них сложится совсем другое мнение.

Его спокойный характер и хорошее настроение ободряли соотечественников и значительно способствовали сохранению верности среди туземцев. В настоящий момент им нечего было особенно опасаться нападения, так как разведчики доносили, что значительные силы бунтовщиков занимали Дели или же стягивались вокруг Каунпора и Лукнова. Однако же и в других местах их было достаточно, чтобы казаться грозной силой.

Между тем в их небольшом кружке все было мирно. Реджинальд никому не рассказывал о поведении капитана Хоксфорда, но офицер с трудом скрывал свою ненависть к нему и пользовался всяким случаем, чтобы делать о нем неприятные замечания, в особенности в присутствии Виолетты и полковника Росса, хотя замечания эти были такого рода, что Реджинальд мог даже не обращать на них внимания. Впрочем, ему известно было, как относилась Виолетта к капитану Хоксфорду, и он полагал, что отец ее также не лучшего о нем мнения.

Дело в том, что капитан Хоксфорд почти был уверен, что Реджинальд оставил в Аллахапуре шкатулку с ценными документами, и капитан не без основания думал, что ее не вернуть. Поэтому Хоксфорд с трудом мог скрыть свою радость, когда было получено известие о том, что дворец разграблен чернью и сожжен до основания. Реджинальд услышал это известие и содрогнулся, хотя и старался скрыть свои чувства.

– Этого-то я и опасался, – сказал он Виолетте. – Теперь моя единственная надежда – завоевать себе мечом славу и состояние, и я попытаюсь совершить это для вас или же погибну в своей попытке. Что касается меня, то признаюсь, непродолжительный опыт убедил меня, что богатство и пышность не доставляют мне никакого удовольствия, и я скорее предпочел бы жить спокойно в Англии, посвятив себя добрым делам, насколько это было бы в моих силах, чем заставить себя снова играть роль восточного правителя.

– Поверьте мне, Реджинальд, что я скорее готова разделять с вами скромную жизнь, чем сделаться невестой богатейшего дворянина, – сказала Виолетта, нежно смотря на него.

Чего же большего мог желать Реджинальд?

– Я полагаю, моя дорогая, что желания наши осуществятся и что велениями небес мы должны благополучно возвратиться в старую Англию, – ответил он.

Реджинальд подумал о судьбе бедной Фесфул. Это несчастное животное, запертое в своей конуре, должно было погибнуть мучительной смертью в пламени. Он гораздо менее печалился о потере всех своих сокровищ, нежели о гибели его странной любимицы, столь ласковой к нему, несмотря на ее дикую натуру, столь привязанной к нему и оказавшей ему столько существенных услуг.

«Известие о ее гибели разобьет нежное сердце честного Дика, если он узнает об этом, – сказал про себя Реджинальд. – А мне хотелось бы также, чтобы Дик возвратился ко мне. Но я боюсь, что ему придется преодолеть множество препятствий, чтобы пробраться сюда, и я почти уверен, что он не станет пытаться попасть в лагерь».

После всего этого капитан Хоксфорд стал уже настойчивее и вел себя даже оскорбительно, но при этом он держался в отдалении, и Реджинальд, даже если бы желал, не мог при тех обстоятельствах, в которые они были поставлены, найти достаточной причины вызвать ссору с ним.

Хотя Реджинальд, по необходимости, принял на себя звание вождя туземцев, но он исполнял обязанности наравне с английскими офицерами и чередовался с ними в обходе передовых постов и часовых. В лагере соблюдался строжайший дозор, так как в Аллахапуре очень хорошо знали об их положении, и казалось более чем вероятным, что скоро на них нападут.

Однажды ночью Реджинальд был в обходе. Луна ярко светила, и он подошел к одному английскому часовому, стоявшему на передовом посту. Он остановился на мгновение, чтобы полюбоваться воинственным видом солдата, стоявшего с ружьем в руках безмолвно и неподвижно, как статуя. Он собрался что-то сказать, как вдруг заметил, что какая-то съежившаяся фигура крадется в высокой траве, совершенно скрывающей ее от солдата. Это был тигр, готовившийся, по-видимому, броситься на часового. Реджинальд вынул из-за пояса пистолет и собирался взвести курок, шепнув в то же время часовому быть настороже, когда зверь, вместо того чтобы прыгнуть на человека, подбежал к нему с ворчанием, совершенно непохожим на обычное рычание тигра. Он тотчас же узнал Фесфул, которая отыскала его. Реджинальд едва успел крикнуть часовому, взявшему ружье на прицел, чтобы он не стрелял, так как еще одно мгновение – и Фесфул была бы мертва. Она мяукала и ласкалась подле своего господина и всячески выражала радость, что снова видит его, хотя он и подозревал, что она подкрадывалась к часовому с не очень миролюбивыми намерениями. Когда он стал гладить ее по голове и по шее, рука его ощутила цепочку, и он, к своему удивлению и великой радости, нашел, что к этой цепочке прикреплена шкатулка, которую он считал погибшей.

Реджинальд, окончив обход в сопровождении Фесфул, возвратился в форт, чтобы рассмотреть свое сокровище и убедиться – все ли в целости. При свете лампы, горевшей в его хижине, он мог заметить, насколько Фесфул похудела. Зная что, побуждаемая голодом, она может быть опасной для кого-нибудь из его товарищей, он немедленно же послал туземца принести кусок баранины, чтобы удовлетворить ее раздраженный аппетит. Вместе с тем он нетерпеливо отпер шкатулку, ключ от которой находился при нем. Бумаги оказались в целости, и на дне шкатулки он нашел новую бумагу; она была на хинди, в ней сказано было, что тот, кому она попадется, должен доставить шкатулку Реджинальду, за что обещана хорошая награда.

Кроме того, в записке было подробно изложено, как ее автор спас шкатулку из горящего дворца; он высказывал видимое внимание к Реджинальду и уверял, что многие питают к нему то же чувство, но вместе с тем предостерегал его от возвращения в город. Хотя бумага и не была подписана, но Реджинальд сразу же узнал, что она от его христианского друга, Дгунна Синга. К письму была сделана приписка мелким почерком для того, чтобы ее, в случае чего, не мог заметить обыкновенный читатель. В приписке говорилось, что автор письма спас Фесфул из дворца и держал ее у себя дома. «Теперь же время наступило, – заключил он. – Всякому хорошо известно, где вы находитесь, и экспедиция из конницы и пехоты с несколькими орудиями готовится выступить, чтобы напасть на вас. Но, зная мужество ваших товарищей, я уверен в том, что вы в силах будете защищаться, и как только я узнаю, нет ли в окрестностях ваших друзей, то извещу их о положении и буду настоятельно просить явиться к вам на помощь».

Хотя Реджинальд готов был бы ждать до утра, чтобы сообщить полковнику Россу, каким чудесным способом разыскалась его шкатулка, но он считал слишком важным полученное им предостережение насчет задуманного нападения. Он не стал терять ни минуты. Оставив шкатулку на этот раз под охраной Фесфул, будучи вполне убежден в том, что никто не осмелится войти, – он поспешил на квартиру полковника Росса. Реджинальд рассказал ему в нескольких словах о случившемся и передал важные известия. Полковник, горячо поздравив его со спасением документов, принялся тотчас же соображать, каким образом было бы лучше отразить ожидаемое нападение.

– Будь у нас достаточный запас пороху, – сказал полковник, – мы могли бы продержаться столько времени, сколько неприятель вздумал бы держать нас в осаде, и если бы он встретил сильное сопротивление, то потерял бы вскоре терпение и двинулся далее, чтобы напасть на места, защищенные слабее. Но если только враг будет настойчив, то недостаток боевых припасов окажется для нас гибельным. Тогда нам останется одно только – сделать отчаянную вылазку и захватить орудия и зарядные ящики.

На форт могло быть ежеминутно сделано нападение, потому что – так как в бумаге, принесенной Фесфул, не было обозначено число – трудно было сказать, как долго находилась она в дороге. По изморенному виду тигрицы Реджинальд полагал, что она заблудилась, иначе она стала бы искать его в месте, где квартировали войска.

После того как отданы были необходимые приказания и сменили Реджинальда, он возвратился в свою хижину, чтобы заснуть с сердцем более легким, нежели в предшествовавшие дни.