Глава 18
— Привет, мальчики! — Олеся, только появившись в театральном фойе, по очереди прильнула к каждому из своих боссов. — Что такие серьезные? Сирот же здесь не будет. Терпеть не могу акции, когда этих несчастных детей вытаскивают на сцену петь песни о качелях-каруселях. А нам остается сидеть в зале и ерзать в своих креслах. Как будто это мы — алкашки с фингалом под глазом, которые от них отказались. Кстати, не такие уж они и несчастные. Я недавно читала исследование про психологию сирот. Эти детишки привыкают, что им все должны: наши — коробками поставлять игрушки и бананы, иностранцы — усыновить и свозить в Диснейленд. Потом они вырастают и вместо того, чтобы работать, сидят и ждут, когда им что-нибудь дадут…
— Похвально, Олеся, что тебя интересует и это, а не только психология правильной охоты на мужчин, — заметила Суровцева.
— У меня вообще обширные интересы, — многозначительно улыбнулась та.
— А психология игры вас интересует? — встряла Катя.
Конечно, под прозрачной блузочкой Олеси вряд ли можно спрятать винтовку с оптическим прицелом, но под подозрением находятся все.
— О, я бы с удовольствием провела исследование игр больших мальчиков — бизнес, политика, яхты, что там еще?
— Гольф, но это уже исследовала я, — вступила в разговор Светик. — Кстати, некоторые женщины в него тоже играют. На самом деле! Приходят в гольф-клуб ради клюшек. Вообрази?!
У Олеси и Светика оказалось много тем для разговоров.
— Ой, я тоже рада, что все ограничится деньгами на счет сироток, — согласилась исследовательница гольфа. — Что все носятся с этими детдомовцами? Это на сцене перед спонсорами они опускают глазки и ведут себя как ягнята. В прошлый раз двоих оболтусов застукали в женском туалете, помните? Они закрылись в одной из кабинок и подглядывали в соседние. И уверяю вас, они не маму себе высматривали…
Как-то незаметно Катя осталась в одиночестве. Приехала Елизавета Алексеевна, и Горчаков с Черкасским поступили в ее полное распоряжение. И Валерия отправилась проверять список приглашенных. Олеся и Светик заметили какого-то известного актера и наперегонки рванули строить ему глазки.
Катя же не знала, что ей делать. Но маячить на входе она устала. В конце концов, Малый театр — один из ее любимых. Не Ла Скала, конечно, но двести пятьдесят лет — это вам не шутки. Это какой-то Херасков. Ведь именно он стоял у истоков. Ей нравилось здесь все: и множество ступенек, и маленькие балконы, и таблички про прием в гардероб зонтов и галош. И репертуар не смущал обнаженкой и матом.
Катя даже представить себе не могла, чтобы в этих стенах произошло преступление. Все-таки годы политического террора — это далекое прошлое. Сейчас выстрелы в театрах звучат лишь на сцене. Но Петр мертв. И к сожалению, нет гарантии, что убийца на этом остановится.
Катя предупредила Горчакова об опасности, потому что, проанализировав два предыдущих тайма игры, предположила, каким будет третий. Но конечно же ее предположения строились на косвенных уликах. Это как определять численность кавалерийского полка по количеству овса в обозе. Есть и такой метод исторических исследований. Но ведь лошади могут и травой перекусить…
Однако Катя четко видела две параллельные цепи событий. Только очередная жертва янтарного маньяка в них не вписывалась. И оказалось, действительно, это другое. У Петра было свое шоу. Но его убийство замыкает те самые цепи. И если Черкасский, Волконский и Горчаков не репетировали свои геймы, задушив девушку, предложив милиционеру-однофамильцу застрелиться и превратив в мишень Петра Аркадьевича, значит, все это сделал кто-то другой. Тот, кто в курсе их игры, но не включен в нее официально. Он играет параллельно и, кажется, пытается всех обойти.
Как же вычислить этого таинственного игрока? Посмотреть списки погибших в авиакатастрофе борта «ВольАвиа»? Вдруг еще кто-то не может смириться с потерей, но не имеет любовника, готового ради тебя сотворить мерзость-месть.
А если не этот мотив, то какой? Вдруг мишень — не Петр, а Горчаков? Но ведь не только он. Уже пострадали и Черкасский, и Волконский. Кто-то ополчился на всю компанию? Как в детской песочнице. Меня не взяли в игру, так я устрою свою и всем вам покажу… Кому насолила вся троица?
Ладно, у Кати явно не хватает информации, чтобы установить злодея логическим путем. Значит, нужно заняться оперативной работой. Поговорить с театральными осветителями, например. Им сверху видно все. Они могли заметить, кто шастал по техническим проходам, занял позицию напротив ложи и выстрелил в Вольского. Впрочем, этот вопрос уже должны были задать компетентные органы. Но Катя все равно отправилась на поиски работников софита и рампы.
Через пять минут она почти бегом бежала за маленьким, юрким человеком в униформе.
— Мне поручено проверить безопасность сегодняшнего мероприятия, особенно в свете вчерашнего, — тараторила Катя. — Вы же понимаете…
— Еще раз повторяю, девушка, никого постороннего мы к своим приборам не подпускаем. Да посторонний и сам сюда не пойдет. Заблудится, свалится еще, чего доброго.
— Но убийца же прошел.
— Ничего не знаю про убийцу, — отмахнулся парень и куда-то свернул.
Катя попыталась понять куда, но не смогла. В растерянности остановилась на какой-то лестнице.
— Ты чего тут? — услышала знакомый голос.
— Влад! — обрадовалась она. — Как выйти-то из этих лабиринтов?
— Пойдем со мной, — пригласил фотограф. — Хочешь, устрою тебе экскурсию? Я тут часто снимаю. Для афиш, портреты артистов. Подрабатываю. Все интереснее, чем неверных жен с поличным ловить.
— Ты бы, конечно, предпочел зазвать в студию красоток и почти раздеть их под предлогом получения удачного кадра, — улыбнулась Катя.
— Есть такие певцы женской красоты. Все отдадут за возможность живописно расположить локон на пышной груди. Но я прошел другую школу, — последовал ответ.
— С раздельным обучением мальчиков и девочек, что ли?
— Да, девочкам там делать нечего, — согласился Влад. — Я был военным фотокорреспондентом, Катя.
— В Чечню в командировки ездил? Ничего себе! По своей воле — на войну…
— Я снимал смерть. Но я снимал и победу. Там все настоящее, а здесь — сплошной фотошоп, — скривился он. — Три дня в солярии, с ног до головы облиться маслом, выставить антицеллюлитный свет. А в результате в журнал все равно пойдет голова безголосой певички, а тело — какой-нибудь стриптизерши. Иначе на ее концерт никто не придет…
— Как тебя из горячих точек в нашу фирму-то занесло? — поинтересовалась Катя.
Они остановились на самой верхней ступеньке возле какой-то двери. Влад достал пачку сигарет, предложил Кате, но та отрицательно покачала головой.
— Ранило меня. Подорвались мы на фугасе. Все в УАЗе насмерть. А я живой. Заштопали, зашили. Как новый стал. Но на войну меня больше не пустили: мол, надоело твои больничные оплачивать, да и на командировочных стали экономить. И жена двойню родила, вцепилась: никуда тебя не отпущу, детям отец нужен. А потом и война вроде как кончилась.
Он сказал это почти с сожалением. Катя, конечно, слышала, что есть упоение в бою, но сама в это не верила. Да, экскурсия получилась вовсе не по театральным закоулкам…
— Короче, разругался я со своим начальством, пришлось искать другую работу, — продолжил вечер воспоминаний Влад. — Везде испытательные сроки и копеечные гонорары. У Горчакова хоть платят нормально. Правда, работа не совсем по специальности. Слежка, скрытая камера, охота за компроматом. Обслуживание ВИП-тусовок в «ГоряЧем». От моделек уже зубы сводит. Ты знаешь, третий тост своего розового «Кристалла» эти блондинки пьют «За любовь!» и при этом глупо хихикают. Понятно, что любовь для них — не вздохи на скамейке, а вздохи в бунгало на Мальдивах. А ты знаешь, какой у нас третий тост? Тот, который не чокаясь. За тех, кто не вернулся из боя. А четвертый: чтоб за нас не пили третью рюмку…
— Из войны в гламур — контраст слишком резкий, — поняла Катя.
— Не то слово. Там все настоящее — и люди, и звездочки, и награды. А здесь одно фуфло…
Итак, у фотографа Влада оказалось прошлое военного корреспондента. А это значит, во-первых, он презирает весь этот глянец и «золотую молодежь». Во-вторых, он — человек из ближнего круга. Фотографов вообще в какой-то момент перестают замечать. И он вполне мог слышать обрывки разговоров и узнать про игру. В-третьих, из «горячей точки» он без проблем мог привезти что-то типа снайперской винтовки. В-четвертых, этот парень свой в этом театре. Он снимает спектакли для афиш и делает портреты актеров, которые висят потом в фойе. И у него, как у любого фотографа, есть кофр — большая сумка с аппаратурой, с которой его пустили сюда явно без всякого досмотра. Он же свой…
Катя уставилась на этот кофр. В нем вполне может лежать оружие. Настоящее, которое убивает. Владу ведь не привыкать. Он снимал смерть. Влад — идеальный кандидат на роль таинственного игрока. Жаль, что Катя слишком поздно это поняла…
Елизавета Алексеевна Горчакова встречала гостей в театральном фойе. В том числе невестку с сыном. Вечер обещал быть гламурным, поэтому они чувствовали себя здесь, как шахтеры в метро.
Сергея Михайловича Горчакова, как обычно, окружили длинноногие красотки. Он тут же пригласил их с собой на кубок по конкуру в Завидово в следующие выходные. Светик, расцеловавшись с будущим свекром, взяла под ручку будущую свекровь.
— Слава богу, вы опять вместе, — обрадовалась Алла Станиславовна. — Мне было неприятно видеть тебя с этим толстяком, дорогая. Особенно в свете того, что его вчера застрелили…
— Это недоразумение, Алла Станиславовна, — с жаром заявила Светик. — В смысле наши с ним отношения. Пару раз поужинали в «Галерее» и все. И то я согласилась только ради «Галереи», а не из-за Петра…
— Но еще неприятнее мне было видеть Алешу с этой бледной молью. Надеюсь, здесь ее нет?
— Вы про Катю Чижову? Ха! Да она преследует его, как какая-нибудь маньячка из триллера. Но я стараюсь быть начеку…
И тут возле них остановилась Елизавета Алексеевна.
— Светлана? — Она сделала вид, что удивилась. — Не ожидала увидеть тебя в театре. Думала, с искусством тебя связывает разве что арт-кафе «Галерея».
Светик и Алла Станиславовна переглянулись. Обе были уверены, что бабушка никак не могла слышать их предыдущие реплики. Она же только что подошла.
— Кстати, а где та милая девочка, которую Алексей привозил в те выходные? С удовольствием пообщаюсь с ней опять, — продолжила Елизавета Алексеевна.
«Они что, сговорились?» — занервничала Светик. Что за соревнование? Одна опускает Катю и ждет внуков от Светика. Другая считает Светика недостаточно милой девочкой.
Алле Станиславовне тоже не понравилось высказывание свекрови.
— Я предпочитаю, когда Алексей привозит к нам на выходные более ярких барышень, — заявила она и ободряюще улыбнулась Светику. — Хотя множественное число здесь ни к чему. Ему давно пора остановиться на одной. И я, кажется, догадываюсь, кто это будет…
Влад бросил окурок в урну, нажал какие-то кнопки на кодовом замке и буквально втолкнул Катю в помещение за дверью.
— Это специальный осветительский балкон, — пояснил он. — Я слышал, ты спрашивала. Вот это он и есть. Здесь зрительный зал как на ладони. И сцена, конечно, тоже. Поэтому меня сюда и пускают. Я отсюда спектакли снимаю, когда нужен общий план.
То есть он как бы экскурсию ей устроил. Рассказывает, показывает. Сама доброжелательность. Как будто Катя — санитарный врач, возжелавший заглянуть на кухню образцового пионерлагеря. Ей обрадовались, схватили под белы руки, открыли все двери, сняли все крышки с кастрюль. Вот, мол, нам скрывать нечего, у нас дети отдыхают, а не бактерии.
Так и Влад. Вызвался проводить, показать, рассказать. Причем о себе. Зачем он это делает? Хотя почему бы не поделиться с коллегой своим боевым прошлым? Катя, в отличие от Светика, не скривится: «Кошмар! На войне же нет жидкого мыла, а хозяйственное так сушит кожу…» Не так уж много людей в фирме «Горчаков и партнеры» вообще помнит, кто, с кем и зачем воевал. Хотя, может быть, Олеся и изучит публикации про «чеченский синдром», если решит выйти замуж за какого-нибудь генерала.
Но почему-то Катя была уверена, что фотограф не просто так привел ее именно сюда, как будто про боевое прошлое нельзя поговорить в буфете…
Она огляделась. Осветительский балкон — небольшой, узкий, заставленный аппаратурой — нависал над партером слева от сцены. Высоко. Но вид действительно хороший, особенно в оптический прицел.
Что ж, отступать поздно, да и некуда. Если что, можно очень громко закричать. Пока действо на сцене не началось, ее услышат. Ну не будут же ее убивать на виду у музыкантов, которые как раз устанавливают и настраивают свои инструменты. У членов оргкомитета, которые снуют туда-сюда. У бабушек, которые называются страшным словом «капельдинеры», так и норовят всучить вам программку и всегда подозревают, что вы сели на чужие места.
— Влад, ты вчера был в театре? — бесстрашно спросила Катя.
— Ага, — не счел нужным скрывать он. — Вчера же был первый день благотворительного фестиваля. Мне заказали фотки.
— Вчера здесь убили Петра Вольского. Говорят, стрелял снайпер. Интересно знать, где же он находился. Может быть, здесь? Раз уж отсюда зал как на ладони…
— Ну, это тебе баллистическая экспертиза скажет. Специальное исследование проведут, траекторию полета пули определят.
— Ты-то что думаешь? Ты же профессионал. Ведь у фотографа и снайпера много общего. Тут оптика и там тоже. И важно в нужный момент нажать на спуск…
— Действительно, — одобрительно покачал головой Влад. — Интересное наблюдение. Только разница все же есть. Снайпер убивает, а фотограф останавливает мгновение. Иногда на века. Своеобразное бессмертие. Вот выставят мои работы через двести лет…
Он не понимает или делает вид, что не понимает? Она не светскую беседу с ним ведет, а допрос.
— Значит, ты, Влад, не в курсе, кто и откуда стрелял?
— С чего мне быть в курсе? — вполне искренне удивился он.
— Но может быть, ты что-то заметил натренированным взглядом?
— Не знаю. Блики от оптического прицела по залу не бегали.
Неужели он ни при чем? Парень просто прогулялся с Катей до софитов. А теперь они спустятся вниз и разойдутся по своим делам. Он обессмертит второй день благотворительного фестиваля, а она продолжит всех подозревать.
— Спасибо за экскурсию, — сказала Катя. — Пойду искать свое место…
— Подожди, — остановил он ее. — А тебе зачем все это надо?
— Что «все»? — напряглась она.
— Ну зачем ты все эти вопросы задаешь? Выспрашиваешь, высматриваешь, вынюхиваешь?
Да, тон у Влада стал не как у экскурсовода. Нет, он — все-таки очень подходящая кандидатура.
— Я уже и так все знаю, — заявила Катя и посмотрела на него в упор. — Долго думала, как же убийца вчера принес в театр снайперскую винтовку. А потом увидела твой кофр и поняла. Ты принес оружие, ведь так? Ты здесь часто бываешь, тебя не досматривают. Охрана думает, что метал-лодетектор пищит из-за твоего объектива.
Влад тоже ее разглядывал. Словно решал, блефует или нет. Стоит воспринимать ее всерьез? Колоться или смеяться над шуткой?
— Ну принес, ну и что? — пожал он плечами.
Катя так и не поняла, это признание или как?
Влад сказал ей, что пронес в театр винтовку, из которой застрелили Вольского. Значит, он и есть убийца!
— Меня попросили, я и принес. Ко мне часто с такими просьбами обращаются. Если кому ствол нужен — ко мне. Есть у меня с войны заначка. И связи всякие. Могу достать…
Это прозвучало как реклама. Мол, и тебе достану, только скажи. Как будто фотограф не слышал об уголовной ответственности за незаконный оборот оружия.
— И кто же к тебе обращался? — уточнила Катя.
— Волконский, например. Задал он мне задачу. Почему-то он задумал застрелиться непременно из револьвера. Хотя не все ли равно, если край пришел. Я, конечно, ему ствол достал, но удивился.
Вот это да! Одной загадкой меньше. Что ж, в этом эпизоде все сходится. Может быть, Влад — не неизвестный игрок, а всего лишь оруженосец. Во всяком случае, признался он именно в этом. А мог бы ни в чем не признаваться. Или, наоборот, рассказать весь расклад и прикончить слушателя. Неужели все-таки не он? Но кто же тогда главный злодей?
— А кто тебе снайперскую винтовку-то заказал? — не унималась Катя.
— Вообще-то я своих клиентов не выдаю, иначе они бы ко мне не обращались. Я про Колю Волконского трепанул только потому, что он у меня больше уже ничего не купит. А тебе болтать про это не советую. Буду все отрицать, а ты ничего не докажешь. Впрочем, не удивлюсь, если у тебя не получится наболтать лишнего. Потому что клиент попросил не только винтовку в театр, но и тебя на этот балкон доставить. Что я и сделал…
Катя похолодела. Все-таки это ловушка. И сейчас ее будут убивать. А она даже не в курсе кто.
Между ней и дверью Влад присел на корточки. Расстегнул свой кофр, достал из него какие-то металлические штуки и стал их привинчивать друг к другу. Винтовка, как и было обещано.
Неужели все-таки Влад? Впрочем, глупо стрелять из снайперской винтовки в упор. Или Катя не единственная мишень?
— Зачем твоему клиенту сегодня винтовка? Вчерашнего мало? — огрызнулась она.
— Он мне о своих планах не докладывает, — спокойно ответил Влад. — Он задания дает, я выполняю, он платит.
— Тебе мама в детстве не объясняла, что убивать нехорошо? — беспомощно спросила Катя.
— А вам, Катенька, никто не объяснял, как опасно совать свой нос в чужие дела?
Катя пропустила тот момент, когда на балконе появился третий. Видимо, дверь открылась и закрылась бесшумно.
И конечно, это был не осветитель, случайно забредший на свое рабочее место. Он не сказал: «Что это вы тут делаете? Посторонним не положено. Идите-ка в зал».
И Влад, конечно, не стал бы спорить, а тем более стрелять, и Катя была бы спасена.
Нет, перед ней стоял Олег Черкасский. И как тогда в архиве, Катя сразу поняла, что он опасен. Он — убийца…
