Глава 8
Маленькая фигурка в красной куртке прилепилась к скамейке, установленной на берегу. Деревья расступились, и перед Полиной открылось фиолетово-серое озеро.
Николаша смотрел на водную гладь, и озеро отражалось в его глазах – слишком огромных для маленького прозрачного личика. Ребенок имел вид измученного ангела, случайно оказавшегося на земле. «Не жилец!» – деликатно шептали вслед дворовые бабки. Полине всегда хотелось крепко прижать его к груди и не отпускать, словно ее взрослое и сильное сердце могло поделиться энергией с пульсирующим продырявленным комочком внутри Николаши.
– Медсестра сказала, ты почти не обедал, – сказала Аполлинария. – Второе не съел.
В ее голосе звучала не укоризна, а грусть.
– Я пытался, – вздохнул Николаша. – Но устал. Здесь огромные тарелки.
Усталость была его естественным состоянием. Он уставал ходить, дышать, смотреть. И говорить уставал, ограничивая размер предложений тремя словами. В шесть лет он выглядел на четыре, а рассуждал, как старик. Какие грехи изгонял Бог из его души, поместив тело в расплавленное олово страданий? Полина недоумевала. «Это наказание не для него, а для меня», – догадалась она. Но за что? Странная мысль пришла в голову Полине – а вдруг ее наказывают авансом? Индульгенция наоборот, наказание за грех, который еще не совершен. Но какое же глобальное преступление должна была совершить Полина, чтобы соотнести его размеры с этим ужасным наказанием – несчастьем иметь смертельно больного ребенка?
– Мама.
– Что, милый?
– Я не умру? Во время. Операции.
– Что ты! – воскликнула Полина. – Я разговаривала с врачами, зайчишка. Обыкновенная операция.
Николаша пристально посмотрел на мать. Полине казалось, он видит ее насквозь. А она, глядя в лицо сыну, видела сейчас не эти измученные глаза. Другая картина рисовалась ей воображением – маленькое тело, распятое на операционном столе, разверстая кровавая рана, металлические расширители, вздохи работающих аппаратов, короткие фразы немецких хирургов…
– Пойдем в корпус, котенок. Ты замерзнешь.
– Пойдем, – согласился Николаша. – Мистер паук. Тоже замерз.
– Кто? – не поняла Полина.
Сынуля вытащил из рукава ничтожный кулачок и протянул руку под нос маме. На ладошке валялся, усиленно прикидываясь сувениром, здоровенный паучище.
– Ай!!! – вскрикнула Полина и отшатнулась.
Николаша улыбнулся. Он собирался доверительно сообщить мамуле, что шесть медсестер из семи имеющихся реагировали так же, что он предложил мистеру пауку мертвую муху, но тот почему-то проигнорировал десерт, что он хотел бы иметь и другого паука – огромного, лохматого… Но сил хватило лишь на два слова:
– Классный, да?
– Потрясающий, – выдавила Полина. – Какая гадость!
– Шевелится!
– Здорово.
«Хорошо, что у меня он один, – подумала Полина. – Если он умрет, я тоже умру. Никто не будет удерживать меня на земле».
Шланг пылесоса змеился и обвивал ноги Маши. Отсутствие в квартире детей позволяло ей прямолинейно выражать чувства, испытываемые в отношении данного предмета бытовой техники.
Студентка-домработница сдавала сессию, злостно бросив Марию на произвол судьбы. Когда дом погряз в кубиках «Лего» и мандариновых корках, как страна в коррупции, рачительная хозяйка поняла, что от уборки не отвертеться.
Конструктор, видеокассеты, машинки удалось пристроить по углам сравнительно легко. Программистка мобилизовала детишек, непедагогично пообещав им по десятке на рыльце. Выполнив указанный объем работы и получив деньги, Леша, Антон и Эдик быстренько свалили на улицу, оставив мать барахтаться одну – то есть поступили как настоящие мужчины с их вечной идиосинкразией к генеральным уборкам.
А Мария взялась за археологические раскопки в том районе, где по приблизительным расчетам находились кресло и комод. Мебель «всплыла» на поверхность после часа напряженного труда. Процедура раскопок оказалась безумно интересной. Сорок процентов вещей, обнаруженных Машей, были ей вообще незнакомы. Еще десятая часть – те, найти которые она уже не надеялась. Сваливая в мусорный пакет два рваных свитера, ржавый чайник, кабины старых игрушечных автомобилей, мумифицированное кольцо краковской колбасы издания 1999 года, восемнадцать непарных носков, сломанный роликовый конек и прочие полезные предметы, Маша впервые задумалась о том, что, возможно, ее манера вести домашнее хозяйство несколько экстравагантна.
Для оживления процесса уборки Маша поставила диск Джо Дассена, но француз не помог. Во-первых, каждые три минуты уборщица отлучалась на кухню, где с вожделением вгрызалась в съестные припасы. Во-вторых, вскоре из глаз Марии закапало. Но она плакала не от несправедливости судьбы, заставлявшей ее заниматься неблагодарным трудом домработницы. Ей было страшно жаль, что умер Джо Дассен. У него был невероятный тембр голоса.
Да, в последнее время Мария внезапно обнаружила, что многие классные парни уже давно умерли. Шопен, например. Лермонтов… «Антон! – сказала Мария одному из близнецов, всхлипывая и роняя слезы на синий томик поэта. – Ты знаешь, Лермонтов погиб в двадцать семь лет!» – «Столько не живут», – меланхолично заметило сокровище. «Что ты говоришь! Ты вообще знаешь, кто такой Лермонтов?!» – «Конечно. Он поэт. И неплохой. Мы с Тамарой ходим парой. Санитары мы с Тамарой…» – «Так. Свободен», – выставила Мария из комнаты образованное дитя…
Благозвучно шмыгнув красным носом, Маша утерла бриллиантовую девичью слезу и вновь отправилась на кухню. Подкрепиться тортом. Воздушный, ванильный, он был куплен в кофейне «Лимон» и уже полдня интриговал Марию. Она проявила поразительную твердость характера, не съев его в первые двадцать минут после приобретения…
Две обертки от презервативов, вынырнувшие из какого-то уголка в результате погрома, учиненного Марией, серебристыми квадратиками легли на ковер около ее ног. Подобрав обертки, она машинально отметила странную шероховатость их поверхности. Маша нахмурила брови и поднесла квадратики к глазам. Естественно, они были надорваны с краю рукой Здоровякина, жаждавшего скорее напялить смокинг на боевого друга. Но кроме этого, на фоне окна четко высветились аккуратные дырочки в каждой из оберток. Кто-то заботливо продырявил презервативы перед употреблением. Этот таинственный доброжелатель, видимо, считал, что Маша недостаточно накайфовалась в роддоме и ей рано списывать себя со счета.
– О нет! – взмолилась Мария.
В ее вопле слышался ужас. Ревностная католичка, обнаружившая в тумбочке порножурнал, закричала бы менее громко.
Аполлинария, с проницательностью участкового гинеколога, вмиг вычислила причину Машиной неадекватности. Теперь Мария и сама понимала, что плаксивость, тяга к сладкому и раскабаневший бюст – естественные признаки ее нового состояния. И не нужно выдумывать сложных объяснений, все просто, как меню пенсионера: Маша залетела.
Ужас сменился гневом. «Задушу предателя!» – мстительно заскрипела зубами программистка.
Беременной даме не пристало злобствовать. Она должна сиять счастьем и прокручивать в голове кадры с изображением розовых малюток, крошечных свитерочков и чепчиков. Она вправе тихо всплакнуть, увидев телевизионную рекламу памперсов. Но шипеть, кидать в стену диванные подушки и пинаться – не ее удел. Очевидно, Маша так не думала. Она отвела душу. Средневековая инквизиция с готовностью ангажировала бы ее на роль изобретателя новых мучений – так изощренно и талантливо глумилась Маша над Здоровякиным.
Из всех простых и доступных способов вернуть себе сердце женщины – например, подарить остров в Тихом океане, или каждое утро на истребителе вычерчивать в небе перед ее окном слова «Я тебя люблю!», или горстями бросать в прекрасную даму изделия ювелирной промышленности – Илюша Здоровякин выбрал самый оригинальный. Продырявил презервативы и забацал жене еще одного ребеночка.
«Скотина пуэрто-риканская!» – грязно выругалась Мария, используя терминологию Валдаева.
Звонок в дверь прервал ее буйствование. За дверью обнаружился роскошный букет, составленный замысловато и изящно. К букету крепилось бесплатное приложение – Ян Вепрецкий собственной vip-персоной.
– Привет, Мария, – поздоровался гость. Его взгляд полировал голые коленки программистки.
«Дева Мария», – мрачно подумала Маша.
– Переезжаешь? – Ян кивнул на груду пластиковых пакетов в прихожей.
– Нет. Занялась фэн-шуй. И для начала решила освободить квартиру от хлама.
«Какая глупость! – мысленно возмутилась Маша. – Какой на фиг фэн-шуй! Хрен-шуй! Зачем мне перед ним выпендриваться?»
– А это тебе, – вспомнил Вепрецкий о букете.
– Спасибо, – как-то безрадостно кивнула Маша. – Пахнет чудесно.
Ян Николаевич, наверное, ждал более восторженной реакции. Он удивленно сдвинул брови.
– И это тоже тебе. – Вепрецкий вынул из портфеля увесистую папку. – Новые данные.
– Отлично. Я разберусь.
Ян Николаевич призадумался. За время сотрудничества с Марией он привык видеть девушку веселой и импульсивной. Сегодня программистка выглядела понурой и разочарованной. Кроме того, он уже отвел Маше строчку в своем списке сексуальных побед. И эта строчка до сих пор оставалась пустой.
Вепрецкий многозначительно посмотрел на Марию. Он ждал приглашения пройти в комнату. Он хотел закрепить вчерашний успех. А Маша задумчиво нюхала букет и не торопилась проявлять чудеса гостеприимства.
– Думаешь, разберешься сама? С цифрами?
– Конечно. Разве я давала вам повод сомневаться в моей сообразительности? – усмехнулась Маша.
Ее усмешка ознаменовала новую веху в отношениях с Вепрецким. Раньше усмехался один лишь Ян Николаевич. А Мария краснела и смущалась. Теперь же Вепрецкому показалось, что за день разлуки Маше удалось сбросить с себя оковы очарованности. Один удачный ход конем кардинально изменил ситуацию на шахматной доске. Из добычи – пойманной, связанной и приготовленной к разделке – Мария превратилась в облачко эфира, растворившееся в руках. Интерес в ее глазах сменился равнодушием.
– Надо было позвонить, – безучастно сказала Маша.
– Да, извини, не предупредил. Понимаю, уборка – страшное дело. А так могли бы выпить кофе, обсудить детали…
«Полежать опять на диване…»
– Если бы вы мне позвонили, я сама бы заехала в управление и забрала бумаги. Зачем вам делать лишние движения?
– Я проезжал мимо, – буркнул Вепрецкий. Он не понимал, что случилось. Вчера ему не хватило крошечного усилия, чтобы уломать девицу и пересечь финишную планку. А сегодня он отброшен далеко назад, за линию старта. – Мне было не трудно. Ну, я, пожалуй, пойду. У тебя фэн-шуй, уборка.
– Хорошо. Я вам позвоню, когда будет готова демоверсия, – вежливо улыбнулась Маша. – Еще раз спасибо за цветы. До свидания.
Ошарашенный Вепрецкий очутился на лестничной площадке. Спускаясь вниз по лестнице, он раздраженно думал о женской непоследовательности. Нет, он не был без ума от Маши. Для Вепрецкого женщины были инвентарем в выбранном виде спорта. Но, отступив от разработанного Вепрецким сценария, Мария повысила свою ценность в глазах Яна. Теперь он не позволил бы себе двигаться дальше, не завоевав этой высоты.
Шумная троица одинаковых круглоглазых пацанов ввалилась в подъезд навстречу Яну Николаевичу. Они неуловимо кого-то ему напомнили.
– Молодой человек, дайте закурить, – нагло попросил один из мальчишек, на вид лет шести.
«Молодой человек» недавно справил сороковой день рождения.
– Курить вредно, – отрезал Вепрецкий.
– Кулить вледно… – эхом отозвался самый маленький и самый чумазый чингачгук. Шестилетние братья тащили его за собой прицепом.
Отказ обидел детей. Они гордо проследовали мимо Вепрецкого вверх по лестнице. Они несли с собой шпаги, сделанные из палок, три картонные коробки из-под телевизоров и упаковочный пенопласт, гнутое велосипедное колесо, обрезки линолеума и рулон толстого черного кабеля. Учитывая весеннюю распутицу, драгоценная добыча парней, а также их куртки и штаны были щедро заляпаны грязью.
«Везет кому-то», – с содроганием подумал Ян Николаевич. Он брезгливо посторонился, чтобы дети не запачкали его элегантный плащ, красивые ботинки, дорогой портфель. У Вепрецкого, к счастью, не было ни жены, ни детей. Вепрецкий выступал в различных номинациях – «вольный стрелок», «одинокий охотник». Амплуа верного семьянина и заботливого отца его не прельщало.
Ян Николаевич бодро прыгнул в автомобиль и отчалил на работу. Все мысли его были заняты Машей. «Да куда она денется!» – подвел Вепрецкий итог размышлениям.
За три минуты, разделявшие уход Вепрецкого и вторжение грязных мамонтят, Мария успела подумать о многом. Создатели современного компьютерного оборудования удивились бы, какой объем информации способны обработать за три минуты извилины Маши Здоровякиной. Мысли Марии представляли сейчас переплетение тугих мангровых зарослей. Здесь было все – возмущение подлостью Здоровякина, беспомощность, страх, отчаяние. Неудовлетворенное любопытство – теперь связь с Вепрецким была для Марии невозможна по этическим соображениям (внутри сидел новый здоровякинский детеныш, исполняющий роль молчаливого цензора).
От диссонирующего хорала мыслей Марию отвлекли дети. Шумно дыша, ругаясь, крича, они ввалились в прихожую, сбросили на чистый пол две тонны грязи и непонятных предметов.
– А ужин готов?! – заорали они так громко, словно мамаша находилась от них по крайней мере в пяти километрах. – А что мы будем есть?! Мама, ты что, ничего не сварила?! Мама, мы есть хотим!!! Ма-ма!!!
– Отстаньте от меня, – сказала Маша. – Я устала.
«И беременна», – добавила она про себя.
– Не забудьте помыть руки.
Мария легла на диван, носом к стене, попой ко всему внешнему миру. Дети как-то молниеносно утихли, рассосались по углам. Через пару минут Маша, утомленная уборкой, визитом Вепрецкого и непосильными думами, уже крепко спала.
Здоровякин, появившийся в квартире спустя полчаса, застал пасторальную картину. Мария сопела на диване, а на кухне Леша и Антон засовывали в маленького Эдика вторую (самостоятельно сваренную) сосиску со словами «Жри, а то не вырастешь!». Все трое были густо измазаны кетчупом.
