Глава 10
– Привет, хлебороб! Едва на тебя не наступил, – салютовал Зуфар Алимович, напоровшись в коридоре управления на своего зама. Не наступить на крошку майора было проблематично – туша Здоровякина загораживала весь проход.
В этом году Зуфаралимыч стал полковником, а Илья наконец-то выбрался из капитанов в майоры и, кроме того, стал заместителем начальника отдела. Но если новый чин прибавил энергии и без того неутомимому Зуфаралимычу, то Илюша весь прилив энергии, вызванный повышением по службе, тратил на семейные проблемы. Семейные проблемы у него не прекращались с тех пор, как в его жизни мелькнула сверкающей радугой Настасья Кармелина.
– Где месячный отчет, юноша? – угрожающе поинтересовался Алимов. Теперь полковник называл «дендритами», «ластоногими» и «гордостью свинофермы» молодую поросль – лейтенантов Евдокимова и Палкина. А к заму обращался вежливо и уважительно: «юноша», «хлебороб», «стахановец». – Где, черт побери, отчет?!
– Почти сделали, Зуфаралимыч, – бесцветно отрапортовал Илья.
– Почти сделали! Май на носу, евклидова геометрия, а они не чешутся!!! – гневно крикнул полковник. Его серо-зеленые глаза живописно искрились. – Илюша, в плане дружеского напоминания: месячный отчет. От-чет!
– Да сделали уже, – кисло выдавил Илья.
– Ну что ты, что ты! – возмутился полковник. – Ну-ка взбодрись! Совсем крыльями не машешь! Что за настроение? Где кровожадная улыбка? Где здоровый оскал готового к бою тигра? Совсем скапустилась, Дюймовочка!
Слонообразная Дюймовочка душераздирающе вздохнула. Полковник за годы знакомства отлично изучил характер Здоровякина. Он знал, что центнер мышц не защищает ранимую душу Ильи от стрел, отравленных кураре. С наблюдательностью мудрой матери он замечал тонкие изменения в настроении подчиненных.
– У меня все в порядке, Зуфар Алимович, – честно распахнув глаза, соврал Здоровякин.
– Ну, иди, иди работай, – отпустил начальник.
В кабинете Илья цыкнул на молодняк, обозвав малышей парнокопытными тушканчиками. Краснощекие, здоровые, Евдокимов и Палкин и так трудились не покладая рук и не были виноваты в плохом настроении Здоровякина.
Виновата была Маша. У Ильи не осталось никаких сомнений в том, что она изменяет ему с Вепрецким. Вчера вечером, заехав навестить семью, Илья заметил во дворе знакомый автомобиль. Машина резво удалялась вдаль, оставляя на сердце Ильи кровавую борозду. Это была темно-зеленая «Ауди А6» Вепрецкого. Он снова побывал в их квартире! И до такой степени измучил его неверную жену, что она, обессиленная, даже не проснулась, когда Илюша янычаром вломился в квартиру. Мария лежала на диване, соблазнительно оттопырив круглую попку.
На кухне ели сосиски брошенные дети. Они и папаше предложили поужинать. Здоровякин в яростном молчании проглотил пять штук. Он произвел дознание и выяснил, что дети более трех часов резвились на улице. Целых три часа! Три невероятно долгих часа Мария развлекалась с Вепрецким!
Пять сосисок стояли в желудке в полный рост, как бакинские комиссары. Илья вылил на них полбутылки водки, найденной в холодильнике. Ничтожная доза алкоголя (в пересчете на килограмм живого веса) не принесла удовлетворения. Все сейчас для Ильи было мучительно. Его глаза живописно налились кровью. Маниакальная мысль задушить Марию занозой торчала в районе гипоталамуса. Но сначала изнасиловать – чтобы сохранить верность жанру. Да, три раза изнасиловать, один раз задушить, подумал Илья. Или три раза изнасиловать и совсем не душить. Чтобы потом еще пару раз изнасиловать. Тем более послезавтра она ведет к стоматологу Антона. Проклятый… стоматолог! (Илья выругался сочно, но почти беззвучно, оберегая детский слух.) Из-за этого урода Илья не может восстановить справедливость и заслуженно покарать Марию.
Тут Илья некстати вспомнил о разводе. Мария вообще-то была свободна от супружеских обязательств. К тому же на маргинальной линии, разделяющей сознание Ильи и полубезумие, неуверенно топталась мысль, что кроме буйных фантазий у него нет никаких иных доказательств измены. Задать Маше прямой вопрос значило нарваться на прямой ответ, лишающий последней надежды на восстановление семьи.
Через полтора часа, прочитав отпрыскам два раздела из энциклопедии «Огнестрельное оружие», Илья отправился домой, то есть к Валдаеву. Измученная козлом Вепрецким Машка так и не проснулась!
…Илья сидел за столом, уставившись в одну точку. Иногда его взгляд скользил по лицам трудолюбивых подчиненных. Парни всем были хороши, но как же Илье не хватало вредного, болтливого Валдаева! Майор даже был готов терпеть его любвеобильную кошку. «Когда вернется, гад? – зло подумал Илья. – Хватит уже шляться по заграницам!»
– Илья Кузьмич, вам жена звонила, – сообщил между тем Ваня Евдокимов.
– И ты молчишь?! – взвился начальник, как всегда нордически сдержанный и справедливый. – Когда?! Почему сразу не сказал? Никакого порядка, черт возьми! Никакой субординации!
– Да только что, Илья Кузьмич! Пока вы в коридор выходили!
Евдокимов преданно смотрел на Здоровякина. Он искренне старался быть полезным.
В последнее время Илья Кузьмич был непредсказуем, как шаровая молния. Способен был удушить за ничтожную оплошность и проигнорировать откровенный промах. У дам подобное поведение объясняют врожденной стервозностью, отягощенной предменструальным синдромом. Про мужчин говорят сочувственно: «Он не в настроении».
Илья достал сотовый телефон и убедился, что проклятая батарея в очередной раз благополучно сдохла. Майор взял трубку стационарного аппарата.
– Маша, привет, – сказал он довольно мирно. – Ты где? Ты звонила? Что-то случилось?
– Здравствуй, – отозвалась коварная изменница. Ее голос был холодным, интонации – предельно официальными. – Я в «Поможем!». Работаю. Ты заходил вчера? Дети мне сказали.
– Заходил. Ты спала.
Многое мечтал Здоровякин высказать Маше! Легионы слов теснились на языке, распирали миндалины, мешали дышать. Но свидетели – Евдокимов и Палкин – не должны были слышать препирательств начальника с женой.
– Да, спала, – подтвердила Мария. – Затеяла генеральную уборку и не рассчитала силы.
«Ладно врать! – чуть было не рявкнул Илья. – Генеральная уборка! Так это теперь называется!»
– Понятно, – выдавил Здоровякин. Он надеялся своей немногословностью дать жене понять, что он ею недоволен.
Но Мария, похоже, сама не питала к Здоровякину нежных чувств.
– Ты чего заходил?
«Соскучился!» – чуть было не признался Илья.
– Детей проведать.
– Дети в порядке. Лучше бы еще раз забрал их с ночевкой. Я устаю.
– Не надо было разводиться.
– Я не ожидала, что все дети достанутся мне. Думала, ты возьмешь парочку, – призналась добрая мать семейства. – Ну что, заберешь?
«Размечталась! – подумал Илья. – А ты будешь кувыркаться в пустой квартире с Вепрецким!»
– Ладно, заберу как-нибудь, – пообещал он.
– Ну, пока, мне надо работать, – холодно сказала Мария и быстро отключилась.
Илья даже не успел вымолвить последнее прости!
В тоне Маши не слышалось и намека на покаяние. Она изменила мужу, который никак не соглашался считаться бывшим, и разговаривала с ним так, будто это он был в чем-то виноват.
Илья огляделся. Его лицо освещал хмурый взгляд Муромца, алчно выискивающего, кого бы ему замочить кистенем и булавой. Евдокимов и Палкин затаились. Здоровякин вздохнул. Убивать было некого. А внутри бушевало пламя обиды и негодования.
Маша спрятала сотовый телефон и трагически посмотрела на Полину.
– Он еще смеет разговаривать со мной недовольным тоном, – сказала она подруге. – Этот бессовестный жеребец, этот подлый производитель аппетитного потомства!
– Да, – согласилась Полина, – потомство у вас аппетитное. Эдика я просто обожаю. Но ты, конечно, в своей гневной тираде делала упор на сочетание «бессовестный жеребец», а не «аппетитное потомство»?
– Отвратительный мерзавец, тайно компостирующий презервативы!
– А почему ты прямо не спросишь его, как он посмел так поступить с тобой?
– Не по телефону же. И вообще. Не хочу его радовать. Его гнусный план удался. И потом. Если считать по календарю, у меня всего двенадцать – тринадцать недель. Еще не поздно сделать аборт.
– Ты шутишь. Варвара Андреевна…
– У Варвары Андреевны маразм. Никак не может быть больше тринадцати недель!
– Раньше ты с такой же уверенностью утверждала, что не беременна.
– Даже если больше, у меня социальные показания для аборта – мать-одиночка с тремя детьми. Куда еще одного?
– Маша!
– Быстро соберу анализы, найду хорошего врача.
– Маша!
– Ну что?!
– Это не ты говоришь.
– Я!
В приступе отчаяния Мария могла говорить все, что угодно, ее слова не имели абсолютно никакого значения. На самом дне ее души, наверное в животе, таилась нежность к неведомому комочку. Это он, ее новенький ребенок, принуждал мамашу лить слезы по пустякам, тоннами поедать торты и шоколад, терять рассудок, говорить глупости. Незнакомый морской конек, розовый и скользкий, заставлял трепетать сердце Маши. Ориентируясь на предыдущие эмиссии, она представляла, как он будет выглядеть в будущем – круглые глаза, пушистые ресницы, взъерошенная светлая челка. Плюс непомерная наглость и страсть к вредительству.
Проклятая нежность нарастала, независимо от твердого решения Маши думать про аборт.
– А вдруг у тебя девочка? – просюсюкала Полина.
Сдержанная, всегда собранная, она растаяла, едва услышала новость, подтвердившую ее давние подозрения.
– Какая чудесная получится девочка! – мечтательно произнесла Полина. – И главное – здоровая! – добавила она со вздохом.
Маша наконец-то вспомнила, что не у нее одной проблемы. И что ее проблема все-таки радостна по сути, означает начало новой жизни и требует не поспешного решения, а, наоборот, бездействия.
Маше тут же стало стыдно за свою черствость. Конечно, Аполлинария искренне сочувствовала подруге. Но кроме статуса подруги Мария обладала еще и статусом начальника, главного финансиста, мозгового центра. Все в фирме «Поможем!» вращалось вокруг нее. И у Полины не было иного выхода, как ежедневно участвовать в обсуждениях тончайших нюансов Машиных переживаний.
– Прости меня, – сказала Мария. – Я эгоистка. Я думаю только о себе. Велика важность – беременна. Не в первый раз. Давай лучше поговорим о тебе и Николаше. Как он?
– Боится умереть во время операции, – ответила Полина.
Ее глаза потемнели, она смотрела в окно. Маша шмыгнула носом. Она тут же представила, что это ее близнецы готовятся к тяжелой операции и, вместо привычных пацанских мыслей о самолетах, тараканах, пистолетах, обдумывают страшную и непонятную мысль о смерти. Слезы хлынули из Машиных глаз.
– О боже! – вздохнула Аполлинария. – Ты моя радость!
Она сама плакала очень редко, и практически никогда – на людях. Последний раз она сорвалась в Мюнхене, в присутствии фрау Келлер. Тогда она отпустила тормоза и разрыдалась на груди у немецкой фрау, как маленькая девочка. А потом долго корила себя за несдержанность.
Сейчас она и вовсе запрещала себе плакать. Николаша, ее напуганный, нахохлившийся птенец, ждал от матери непоколебимой уверенности в удачном исходе операции. Каждый день Полина ехала в санаторий и разыгрывала мини-спектакль под названием «Торжество оптимизма».
– Тебе не выписали валерьянку? – с улыбкой спросила она у Маши. – Или еще чего-нибудь? Все-таки ты ужасно нервная.
– Сказали пить пустырник, – прошмыгала Мария. – Вот. Уже четвертый флакон приканчиваю. Невероятно горькая гадость. Купила сразу упаковку. Хочешь, и тебе дам?
Маша протянула подруге темно-коричневый бутылек. Полина прочитала надпись на этикетке.
– Четвертый флакон! – закричала она. – Он же на спирту!
– Правда? Ах, вот почему он мне так понравился!
Мария вытащила из ящика рабочего стола другой флакон и приложилась к нему, как пират к фляжке с ромом.
– Ты с ума сошла, Маша! Тебе нельзя!
– Попробуй! Попробуй!
Полина глотнула из бутылька. Ее красивые глаза стали еще красивее – потому что увеличились в размерах раз в пять.
– Горько-то как! – просипела она.
– Подожди минутку, сейчас станет хорошо. Чувствуешь?
– Проще сразу купить бутылку водки.
– Водку мне нельзя, я беременная, – напомнила Маша. – А пустырник – Варвара Андреевна прописала.
И она снова приложилась к флакону.
Санкционированное врачом распитие настойки пустырника было прервано визитом Здоровякина. Неудовлетворенный телефонным разговором с женой, не в силах побороть отвратительное щемящее чувство в груди, он заявился в офис собственной многокилограммовой персоной.
– Надо поговорить, – мрачно буркнул он. – Здравствуй, Полина.
Полина кивнула Илье, быстро схватила сумку, бросила взгляд в зеркало.
– Мне в аптеку, – сказала она Маше. – Шприцы кончились. И капельницы.
Илья уселся в кожаное кресло. Изысканный интерьер офиса, созданный стараниями взбалмошной француженки Анн-Мари Деманже, располагал к работе. И к отдыху.
– Мария, – начал Илья. – Мне нужно серьезно с тобой поговорить. А чем у вас тут пахнет?
– Пустырник пью, – с вызовом ответила супруга.
– Зачем? – удивился Илья.
– Нервы успокаиваю.
Илья глубоко задумался. Тон подруги жизни указывал на то, что виновником ее раздражения и обеспокоенных нервов является сам Илья. Это было выше понимания Здоровякина! Чем он ее обидел? Тем, что позволил ей ему изменять?
Здоровякин пристально посмотрел на супругу. Та выглядела чрезвычайно аппетитно. Розовые щеки, ранее никогда не радовавшие округлостью, милые весенние веснушки на носу, тоже необычные для лица Марии… Машка изменилась и нравилась Здоровякину еще сильнее. И она от него ускользала, выбив через суд право отдельного проживания и заведя роман с гадом Вепрецким.
Илья собрался с духом. Он хотел прижать Машу к стенке шрапнелью нелицеприятных вопросов. Но мрачное отвращение в ее глазах не позволило ему этого сделать. Что, если желание Здоровякина добиться истины приведет к окончательному разрыву?
Презирая себя за малодушие и трусость, Илья позорно свернул знамена. Съехал с главной дороги на второстепенную. Он спросил:
– Ты идешь послезавтра к стоматологу с Антоном?
– Уже сходили, – буркнула Мария. – Поставили две пломбы. Покрыли лаком новый зуб.
– Уже? – изумился Илья. – Записывались ведь на пятницу!
– Перенесли.
В его сознании поход к зубному врачу с ребенком был актом жуткого садизма. А Маша говорила об этом буднично. Для нее визит к стоматологу не представлял особых мучений. Она коленом подтолкнула Антошу в кабинет, напомнив ему, что он мужчина и не должен орать. А сама села на диван под фикусом в коридоре роскошной стоматологической клиники и впялилась в любимый ноутбук.
Кто и запомнил это событие навсегда – бедная женщина-врач. Во-первых, пациент явился на прием в костюме вампира. Черная шелковая шапка треугольником закрывала бледный, вымазанный мелом лоб, черный плащ свисал до пола. Губы ребенка были черными, глаза обведены розовыми тенями. А когда стоматолог попросила юношу открыть рот, ее поджидал сюрприз, от которого даму начала колотить крупная дрожь. Нет, не длинные вампирские клыки испугали ее. Во рту милый ребенок держал огромного таракана, и тот шевелил лапками. Конечно, впоследствии выяснилось, что таракан пластмассовый, но врач уже успела получить микроинфаркт.
В довершение всего, к концу визита, когда пломбы уже были поставлены, мальчишка внезапно побледнел, замер, захрипел, и из его горла хлынула кровь. «О господи!» – закричала несчастная женщина, хватаясь за сердце. Пациент, выдержав паузу, достаточную, чтобы довести врача до кондиции, ожил и с хохотом достал изо рта разорванную упаковку «кровавого» шарика…
– И что? И как?
– Что? Нормально. Врачиха только попалась какая-то психованная. Назвала Антона уникальным ребенком. Тоже мне, удивила. Все дети уникальны. Я в этом никогда не сомневалась. Ты об этом хотел поговорить?
– Да… Вернее… Маша, что у тебя с Вепрецким?
– Ты уже как-то раз спрашивал. И я тебе ответила – ничего. Работа.
Маша смутилась. Она внезапно вспомнила, как лежала на диване, придавленная импозантным сотрудником Главного финансового управления. Такая вот работа.
Илья заметил краску на ее щеках. Он едва не спросил гневно, какого черта этот хмырь делал в их квартире. Но Илья вовремя вспомнил, что придется объяснять, откуда ему известен факт посещения Вепрецким их дома.
– Тебе, наверное, бабки во дворе настучали? – предположила Мария. – Да, он заходил к нам дважды. Приносил документы. Что ты так смотришь? Почему я должна оправдываться?! Я ни в чем не виновата!!!
Илья подскочил к жене и навалился носорогом. Ее объяснение звучало убедительно, к тому же Маша совсем не умела врать. У бравого майора гора упала с плеч.
– Машка, милая, давай снова жить вместе! – восторженно предложил он.
Мария вяло отбивалась.
– Отстань! И вообще, проваливай! Видеть тебя не хочу! Я злюсь на тебя!
Счастливый Здоровякин списал обозленность жены на свои несправедливые подозрения.
– Ну, я помчался на работу, – бодро сказал он.
– Давно пора, – хмуро пробурчала Маша. – Все кости переломал. Слон.
Опьяненный радостью, Илья едва не затоптал в дверях Полину.
– Ты ему призналась? – спросила Аполлинария, когда они остались с Машей вдвоем.
– Да нет.
– А почему он так счастлив?
– А он от природы очень жизнерадостный мальчик…
Детсад, куда Виктории удалось пристроить Данилу, считался «продвинутым»: с бассейном, хорошими учебными программами, методикой закаливания. Сегодня Вика пришла сюда с тайной надеждой увидеть радость узнавания хотя бы на одном лице. Именно здесь она два долгих месяца мыла полы, горшки, посуду, носила чайники с соком и кастрюли с борщом. Неужели никто ее не узнает?
Данилина группа резвилась на участке. Лучи солнца ложились на детские мордашки. Воспитательница зычно призывала контингент не плавать по асфальту, не есть землю, не прыгать с качелей.
– Здрасте, Лидия Петровна! – поздоровалась Вика.
– Здравствуйте, – обернулась к ней воспитательница. Она с интересом осмотрела незнакомую даму, вторгшуюся на вверенную территорию.
– Лидия Петровна, вы меня не узнаете? Я Вика. Коробкина. Вика Коробкина.
Женщина некоторое время внимательно и даже с каким-то подозрением осматривала посетительницу. Потом пожала плечами:
– Извините, не припоминаю…
– Мой сын Данила в эту группу ходит! Как же вы не помните? Сейчас он, правда, у бабушки в деревне. Вы кухню ремонтировали, и я его отправила на неделю. Лидия Петровна!
– Кухню? Да, уже отремонтировали. Данила? Да, есть у нас Данила. Даник, подойди, пожалуйста. Вот, Данила Кудрявцев. Других у нас нет.
– Лидия Петровна, вы что?! Данила Коробкин, с декабря у вас в группе! А я – его мама!
– Женщина, вы не кричите, пожалуйста, – рассердилась воспитательница. – Я свою группу знаю. А вас вообще впервые вижу! Да вы детей спросите, они-то не обманут.
Воспитательница взмахнула руками, как квочка крыльями, созывая птенцов:
– Детки, ну-ка быстро подошли все ко мне. Так, встали рядом. Рты на замочек, не отвлекаемся. Гриша, палку опусти. Палку опусти, я сказала. Послушайте, я задам вопрос. Кто знает мальчика Данилу Коробкина? А?
Дети преданно смотрели на воспитательницу. И молчали.
– Дети! Ответьте мне, пожалуйста! Кто знает мальчика Данилу Коробкина? Никто? А кто знает эту тетю?
Дети перевели взгляд на Вику. Естественно, узнать ее в новом образе они никак не могли. Но как же они забыли Данилу – своего боевого товарища?
Виктория смотрела на детские лица. Она всех знала по именам – Лена, Жанна, Альбина, Вова, Слава, Толик…
– Извините, – расстроенно промямлила Виктория. – Извините, я пойду…
Перламутрово-синий «рено-символ» ждал хозяйку за оградой детского сада. Он радостно сверкнул фарами, вскрикнул, щелкнул замками дверей, когда Виктория нажала кнопку на брелке сигнализации.
Вика завела мотор.
– Весь мир сошел с ума, – громко констатировала она. – Или с миром все в порядке? А с ума сошла я?
Внезапно салон автомобиля начал терять форму, расплываться, превращаясь в нечто подвижное, неустойчивое. С потолка закапала липкая зеленая жижа, лобовое стекло стало мягким и побежало волнами. Пространство вокруг Виктории наполнилось звуками – что-то ухало, дребезжало, грохотало, как будто трясли огромным листом железа. Руль увеличился в размерах, стал гуттаперчевым, баранка вытянулась и превратилась в толстую змею. Кожа рептилии была украшена серебряными ромбиками – эмблемой «рено», которая раньше сияла в центре автомобильного руля. Змея, извиваясь, поползла по Вике. Перед глазами девушки побежали хороводы огоньков, замельтешили голубые и красные огни, заметался луч прожектора. Настойчивые чужие голоса препирались в голове, наполняли черепную коробку, норовили вылиться наружу…
…подними ее… на заднее сиденье… нет, не надо… ковбой… не вернемся… дыши, дыши… станет плохо… марк, смотри…
– Нет, – твердо сказала Виктория и тряхнула головой. – Назад!
Наваждение тут же прошло. Руль вернулся на место, лобовое стекло сияло на солнце, огни погасли, голоса утихли.
– Не дождетесь! – горячо воскликнула Вика, обращаясь к невидимому оппоненту. – Я не сумасшедшая! Я нормальная!
Аппаратное совещание у губернатора закончилось в три часа. Рассматривались вопросы социально-экономического развития региона. На совещании присутствовала лишь оболочка Геннадия Климовича. Его мысли витали далеко: проносились над Европой, выбирая целью Женеву и конкретное место в городе – банк, в котором он несколько лет назад открыл пару счетов. Один счет теперь был практически пуст. Пуст, обворован, разорен!
Вольный полет мыслей не мешал Геннадию Климовичу контролировать ситуацию в губернаторском кабинете и делать своевременные ремарки. Когда прозвучали слова о наметившемся восьмипроцентном росте в промышленности, вице-губернатор напомнил, что этот чарующий показатель надо рассматривать в разрезе поставленной президентом задачи – удвоить за ближайшие десять лет валовой национальный продукт.
Геннадий Климович также сфокусировал внимание публики на изменении характера социально-экономической ситуации. Ее особенность – динамичное движение вперед, сказал вице-губернатор, и это является объективным следствием курса, проводимого президентом.
Когда речь зашла об инвестиционном климате, Боровиков тоже не дремал. Он заявил, что долгосрочные и краткосрочные кредитные рейтинги, полученные областью в этом году, являются самыми высокими в рейтинговых категориях. А значит, инвесторы не сомневаются в способности областного руководства своевременно выполнять долговые обязательства.
Дела у области идут неплохо, взял слово второй вице-губернатор. Увеличили обороты топливная, пищевая, химическая отрасли. Двести миллионов рублей бюджетных денег позволили сберечь различные конкурсы на получение областного госзаказа. Развивается малый бизнес, часть процентной ставки по кредитам компенсируется из областного бюджета. Идет подготовка к межрегиональному инвестиционному форуму, на повестке дня – заключение соглашений с «Газпромом», РАО «ЕЭС России». Уверенно осваиваются семьсот миллионов рублей, направленных на реформу ЖКХ…
«Семьсот миллионов рублей, – эхом отозвалось в голове Геннадия Климовича. – Семьсот миллионов рублей».
Он думал о других миллионах – уплывших с его женевского счета в неизвестном направлении. Нули бежали перед глазами, превращались в колеса поезда, бодро мчавшегося в неведомую даль. Где они, его миллионы?
«Алиса, Алиса, куда ты их дела?»
Позавчера он прилетел к ней из Европы. А сегодня опять улетает – в Японию. Не добившись ответа на свои вопросы. Но он, конечно, в конце концов все выяснит. И сделает это не нахрапом, а предельно элегантно.
Боровиков вернулся в свой рабочий кабинет. Он удобно развалился в кресле за столом. На столе дымилась чашка зеленого чая, рядом на тарелочке пугало неприличным видом темно-коричневое цельнозерновое печенье.
Все знали его трепетную озабоченность здоровьем. Лет десять назад он оборудовал тренажерные залы в городской квартире и загородном коттедже. Стал придирчиво изучать этикетки закупаемых прислугой продуктов – калории, витамины, микроэлементы. Бросил курить и пить, на праздничных мероприятиях около него всегда стояла бутылка из-под коньяка, наполненная чаем. Научился делать шпагат. Похудел на двадцать килограммов (правда, все же сохранил девяносто, но это было обусловлено массивным телосложением). Пришла пора – научился играть в большой теннис. Затем освоил горные лыжи и некоторые элементы дзюдо.
Таким образом, всеобщее повальное оздоровление, вызванное подражанием молодому, спортивному президенту, не застало его врасплох. Другие чиновники – жирные и дряблые – только-только привыкали пить на ночь биокефир, отказываясь от телячьей отбивной с жареной картошечкой, а Боровиков уже добрую пятилетку уверенно хрустел диетическими хлебцами, между кофе и зеленым чаем выбирал, не дрогнув, зеленый чай, свободно разбирался в терминах дзюдо.
Вице-губернатор прихлебнул из чашки. Он вспомнил, какая оторопь, недоумение охватили его в женевском банке, когда он узнал, что его счет почти пуст. Он заехал в Швейцарию мимоходом, с промышленного форума. Заглянул в родной банк и получил кувалдой по голове! Какой сюрприз!
Когда в последний раз он испытывал подобное ошарашенное удивление? Он минут пять хватал воздух ртом! Такова была убойная сила слов, произнесенных банковским клерком.
Клерк, обслуживающий его персональный счет в рамках системы «прайвит бэнкинг», сам изумленно хлопал ресницами. Он не понимал возмущения русского господина. Он не нарушил ни единого нюанса в ритуале снятия денег. Деньги сняла Алиса Горностай, и сделала она это в прошлую пятницу.
По требованию клиента клерк описал девушку. Когда фрейлейн так выглядит и снимает со счета такую сумму, трудно ее не запомнить. Роскошная брюнетка в костюме из люминесцентно-малиновой лайковой кожи, в черных высоких сапожках. На девушку украдкой оглядывались. Богатые русские заполонили дорогие курорты Швейцарии, красота их женщин терзала глаза добропорядочных бюргеров, а нескончаемость денежных ресурсов вызывала раздражение. Роскошная брюнетка, повторил клерк. Очень красивая фрейлейн в малиновом костюме.
Боровиков помнил этот костюм. Он сам купил его в убийственно дорогом парижском бутике, зная горячее пристрастие Алисы к кожаным вещам.
Да как она посмела совершить подобное?! А ведь он сам ее спровоцировал. Зачем было открывать ей доступ к счету? Он поддался минутной слабости, сделал широкий жест. Полгода назад они отдыхали здесь, на Женевском озере, и Алиса была настолько мила, такие потрясающие фортели вытворяла в постели, что он расчувствовался. И вот, спустя полгода, поплатился за свой необдуманный поступок, продиктованный не мозгами, а другой частью тела.
– Надо что-то решать с Алисой, – сказал себе Боровиков. Он выпил зеленый чай, съел темно-коричневые печеньки. – Но не убивать же! Глупая девчонка! И зачем ей такие деньги? У нее ведь все было!
…Город, который Вика изъездила вдоль и поперек на общественном транспорте в образе нищей, теперь лежал скатертью-самобранкой у ног богатой синьориты.
– Гвардейцы кардинала – к бою! – громко сказала Виктория.
Логично было предположить, что если невидимый режиссер разыгрываемого спектакля доверил ей квартиру, машину, документы, гардероб, то и деньгами Алисы Вика имела право распоряжаться по своему усмотрению.
Банкноты всех мастей и достоинств в изобилии присутствовали в Алисиной сумочке, аппетитные долларовые котлетки лежали на полках шкафов и в ящиках комода. Вика на глаз определила итоговую сумму: около ста пятидесяти тысяч в пересчете на рубли. «Оу, йес! – задохнулась Виктория. Ее ноздри алчно трепетали. – Деньги, деньги, деньги! Как мне вас не хватало последние три года!»
– Если я поменяю доллары в обменном пункте, – рассуждала Виктория, – то предъявлю паспорт Алисы Горностай. Получается, доллары поменяет она? Если в бутике «Mango», куда я отправлюсь мародерствовать, встретится знакомый продавец, он будет уверен, что деньги тратит Алиса. Если ни один человек не сможет впоследствии доказать мою причастность к растрате ста пятидесяти тысяч рублей, то что меня останавливает? Что? Моральные соображения, – объяснила себе Вика. – Это не мои деньги.
И она преодолела горячее желание кинуться в «Детский мир» и скупить отдел игрушек, зацепив по дороге обувной отдел и отдел одежды для мальчиков. В цокольный этаж этого опасного для родителей магазина они с Данилой ходили регулярно – на экскурсию. Там, на нескольких гектарах пашни, раскинулось волшебное царство автомобилей, велосипедов, конструкторов и прочих недоступных радостей. Данила глазел, хватал руками, задыхался от восторга. Виктория смотрела на ценники и содрогалась…
Мысли о Даниле являлись постоянным фоном ее раздумий. Она скучала по сыну, но сейчас радовалась его отсутствию. Данила был в надежных руках Нины Григорьевны, достаточно далеко от города, чтобы мистическое приключение мамаши как-то коснулось и его.
– Итак, только самое необходимое, – твердо напомнила себе Вика. – Еда. Скромный треугольничек пиццы. Крохотная баночка пепси.
…Она стояла у огромного фешенебельного магазина, откуда только что вывалилась. Неделю назад Вика не рискнула бы зайти сюда. Она предвидела здоровый скептицизм продавцов в отношении ее обмундирования и предполагаемой покупательной способности. Кому нужны любопытствующие оборванцы?
Роскошные манекены, сверкающий мрамором пол, блеск зеркал – сегодня Виктория была, как никогда, уместна в подобном интерьере. Персонал магазина искрился радостью и гостеприимством. Ей почтительно предлагали кофе, пододвигали кресло, подносили для освидетельствования обувь, шарфы, аксессуары из свежей весенней коллекции. Затаив восторженную улыбку, милый юноша в униформе накинул ей на плечи невесомое пальто из жемчужно-белой норки…
Нет, конечно, Вика ничего у них не купила. «Приходите еще, Алиса Витальевна, – сказала ей девушка-продавец. – Через неделю будут новые поступления. Хотите, я вам позвоню?» Алису Горностай отлично знали в магазине, где Виктория побывала впервые.
«Все это уже было в моей жизни, – подумала Вика. – Почему изнанкой роскоши для меня всегда является страх?»
На самом деле, Виктория дрожала от страха, будучи женой обеспеченного бизнесмена Коробкина. Она поворачивала ключ в замке зажигания джипа и ждала взрыва. Она боялась за жизнь ребенка, она боялась стать ценой, которую Коробкин заплатит за свои грязные махинации.
И теперь Виктория тоже не могла наслаждаться своим великолепным внешним видом, не могла бездумно тратить вверенные ей деньги, не могла радостно развлекаться. Она боялась. Вика представляла себя маленькой канарейкой, бездумно усевшейся под ножом гильотины, готовым вот-вот сорваться вниз. Но что ей оставалось делать?..
Утолив зуд тщеславия влюбленностью продавцов, Виктория продолжила день в органном зале. Билет стоил всего двадцать рублей, и целых два часа Вика сидела ошарашенная водопадом звуков. Монументальность и бесконечность Баха, родственная бесконечности Вселенной, подавляла: Вика явственно ощутила свою ничтожность и незначительность.
Выпорхнув из полумрака органного зала на яркую весеннюю улицу, Виктория воспряла духом. Она не переставала напоминать себе, что до сих пор всегда справлялась с любой ситуацией. В мини-маркете она разжилась пиццей. Ею она собиралась сегодня вечером угостить гостя.
Денис. Вспоминая об утренней встрече, Вика улыбалась. А придет ли он вообще? Вид у парня, избавившего ее от приставаний бомжа, был довольно неприступный. Но ведь он обещал прийти!
Каким образом она решилась пригласить его в гости?
У нее была долговременная прививка от желания завести любовный роман. Она владела горьким опытом. Этот опыт, с одной стороны, избавлял ее от возможных ошибок, с другой – лишал шанса устроить жизнь. Любой мужчина был в ее глазах потенциально опасен. Граф де Ла Фер из «Трех мушкетеров» после свадьбы обнаружил на жене всего одно клеймо, и то у него зашли шарики за ролики. А Виктория после свадьбы выяснила, что на ее муже и клейма некуда ставить. Неудивительно, что Вика шарахалась от любого предложения, звучавшего из уст мужчины. В ее жизни был единственный и неповторимый мужчина – сын Данила. И больше она ни в ком не нуждалась…
Поэтому думать о незнакомом мужчине с нотой романтического волнения было для Виктории совершенно непривычно. Свежий ветер, бодрящие запахи весны, воздух, обволакивающий ветви тополей дымчатой пеленой, мохнатые серые почки на деревьях, золотой медальон солнца в прозрачном и подвижном, словно голубой шифон, небе – подобные декорации усиливали приятную взволнованность Вики…
