Глава 9

– Что ты собираешься делать? – спросил Саймон брата.

Доминик безучастно смотрел на занавеси, которые отделяли маленькую комнату, где он сейчас, находился, от большого зала. Факелы на стенах уже почти догорели. Неясный шум доносился из зала, но это не был шум пиршества. Столы опустели, гости разошлись. Сейчас слуги начали уборку, но никто не трогал господский стол, стоящий на возвышении, – стол покойного лорда Джона. Остатки пищи, собранные со столов, отдали охотничьим псам.

Доминик пожелал слугам приятного аппетита. Естественно, никто, кроме них, не получил от сегодняшнего пиршества никакого удовольствия.

– Доминик! – окликнул его Саймон.

– Я похороню старого пса по христианскому обычаю, что же еще? – произнес он раздраженно.

– Я не это имею в виду.

Повисло тяжелое молчание.

Рука Доминика медленно сжалась в кулак, и удар этого кулака потряс крепкий деревянный стол.

– Я жалею, что не убил Дункана тогда, когда у меня был для этого повод, – процедил он сквозь зубы.

– Почему? – спросил Саймон. – Он ушел без ссоры, забрав всех своих людей.

– Мне придется, по правилам хорошего тона, позвать его на похороны.

Доминик издал звук, похожий на яростное рычание охотничьего пса.

– Но к тому времени прибудут все остальные твои рыцари, – напомнил Саймон. – Замок не сможет покорить никто, кроме короля.

Нетерпеливым движением Доминик повернулся к брату.

– Ты слышал, что сказал Джон? – За холодом в голосе Доминика скрывалась боль. – Между моей женой и этим шотландским отродьем существует «привязанность». Господи, может быть, она беременна от него!

– Все может быть, – задумчиво проговорил Саймон. – Вот я и спрашиваю: что ты собираешься делать?

– Я не буду торопиться переспать со своей женой.

– Я думал, – хмыкнул Саймон, – тебе интересно узнать о ее добрачной жизни. Всякие там Дунканы…

– Когда – или если – я буду уверен, что она не беременна, – продолжал Доминик, не обращая внимания на слова брата, – я буду знать наверняка, что я – отец ребенка, которого она когда-нибудь родит.

Саймон понимающе кивнул.

– А пока я не получу этому подтверждения, я буду изучать неприступную крепость, кбторая зовется моей женой.

Я узнаю о ней всю правду, все ее секреты и тайны, изучу все ее слабости. Вот тогда я начну осаду и проведу ее по всем правилам. Опыт у меня есть: я осаждал немало крепостей.

– И успешно, надо заметить.

– Так будет и в этот раз, – категорически заявил Доминик. – Смирить Глендруидскую ведьму доставит мне огромное удовольствие. Я не оставлю от так называемой привязанности даже воспоминания.

– Мне почти жаль девушку, – заметил Саймон. Горящие глаза Доминика вопросительно уставились на брата.

– Она не догадывается, какого демона разбудила, бросив тебе вызов, – пояснил Саймон.

Пожав плечами, Доминик вновь принялся рассматривать громадный зал. Эти стены часто слышали, как прежние хозяева проклинали новых хозяев. И все-таки проклятие умирающего – это не шутка. О нем нелегко думать даже такому грозному человеку, как Доминик Ле Сабр.

– Доминик!

Он обернулся к Саймону.

– Что, если она уже воспитывает отродье Дункана? – резко спросил Саймон.

Доминик пожал плечами:

– Я отправлю его в Нормандию. А затем…

Саймон ждал, глядя на брата большими черными глазами.

– А затем я заставлю свою жену, будь она Глен-друидская ведьма или кто угодно, покориться мне. Если будет иначе – клянусь! – она взмолится Господу, чтобы он избавил ее от того ада, в который я превращу ее жизнь.

– Но как же быть с глендруидским проклятием?

– Ну и что с ним? – вызывающе произнес Доминик.

– Веришь ты или нет, но другие верят этому. Если ты будешь открыто насмехаться над ним… – голос Саймона затих.

– Если ведьма не даст мне сына, я собственноручно спалю весь урожай и уничтожу все стада, – яростно проговорил Доминик. – Ты знаешь мое мнение. Земля и богатство – всего лишь насмешка, если у человека нет наследника, которому можно передать плоды своей жизни.

Кулак Доминика вновь обрушился на стол с такой силой, что старое дерево затрещало.

– Кровь Господня, меня так нагло использовали! Подойти так близко к своей мечте и увидеть, как все летит в пропасть!

В наступившей за этим тишине все обычные звуки замка показались неестественно громкими: скрип ворота, которым поднимали воду из колодца в соседнем зале, смех и ругань слуг. Сердитый голос выговаривал кому-то, что он не следит за огнем в камине. И все это заглушал шум дождя за окном. Он шептал что-то настолько знакомое, что казалось: еще мгновение, и ты поймешь, что он шепчет.

Вздохи дождя напомнили Доминику дыхание Мэг, затрепетавшей от прикосновения мужской руки.

Он резко выпрямился и вышел из комнаты. В апартаменты Мэг вела винтовая лестница. Во время подъема он бормотал тщательно подобранные стихи из Экклезиаста, напоминая себе, что и до него многие бросались в жизненные водовороты и выходили из них, вооруженные мудростью.

Повторение стихов было тем волшебством, с помощью которого Доминику удалось не сойти с ума в тюрьме султана. Под жестокими пытками он научился держать себя в руках, не давая выхода крикам боли и ярости. Пережитый кошмар изменил Доминика. Он стал прислушиваться к холодному голосу рассудка, а не к своей жестокой крови викинга, которая говорила в нем так же громко, как в Дункане из Максвелла.

Однако сегодня стоическое повествование Экклезиаста о человеческих поражениях и безрадостных судьбах едва сдерживало отчаяние Доминика. Внешне он сохранял спокойствие, а в душе кипело множество чувств. Поднимался гнев на жену, разрушившую все его мечты и планы. Одновременно воспоминание о Мэг, идущей к нему в серебристом тумане, окатило его поясницу волной жара. Это ощущение испугало его. Он и не предполагал, что его самообладание так слабо.

Он также не представлял, насколько желал эту ведьму.

Если бы Доминик не увидел молчаливый, неистовый огонь в зеленых глазах Мэг, он, возможно, попытался бы угрозами заставить ее лечь с ним в постель. Но испугать ее было так же сложно, как его самого. Когда в церкви она ответила согласием на вопрос о браке, она знала, что за этим может последовать. Пытаясь сохранить мир, она рисковала жизнью. Нашлось бы много мужчин, которые одобрили бы ее действия, но мало таких, кто смог бы их повторить. Доминик никогда не сталкивался раньше с женщиной такой беззаветной храбрости.

В раздумье он остановился перед ее комнатой.

Думай, жестко сказал себе Доминик. Что будет более действенным: решительное нападение или упорная осада?

Ничего, ответил он на свой вопрос. Она слишком хорошо защищена родовым проклятием. Грубая сила принесет короткую победу, которая превратится в пожизненное поражение.

Что же дальше? Думай!

Лучший способ взять неприступную твердыню – проникнуть в нее изнутри.

Эти мысли грохотали в его голове, как гром. Когда последнее эхо затихло, тяжесть, сжимавшая грудь Доминика с того момента, как лорд Джон выкрикнул свои проклятия и упал, стала ослабевать.

Проникновение.

Изнутри.

«Я слышу, как она сдерживает дыхание, и вижу, как ее щеки покрываются краской. Она не бесчувственна. Я использую это в своих целях».

К тому моменту, когда Доминик взялся за ручку двери, он снова полностью овладел собой. Он собирался на битву, и знал это. Покорение Глендруидской ведьмы будет самой важной и сложной победой в его жизни.

Но для начала он должен войти в комнату.

В отличие от других залов, где не знали таких тонкостей, на дверях Мэг висела штора, скрывавшая комнату от взгляда, даже если двери останутся открытыми. Однако двери были заперты. Они были окованы тяжелыми медными полосами. Чтобы их взломать, нужен по меньшей мере боевой топор.

Рука в тяжелой металлической перчатке ударила в дверь, и грохот разнесся чуть ли не по всему замку. Поморщившись, он постучал еще раз, но уже потише.

– Кто там? – раздался голос Эдит.

– Муж, идущий к своей новобрачной, – отозвался Доминик.

Мэг слегка вздрогнула, услышав голос Доминика.

– Открой дверь и затем оставь нас, – велела она.

Эдит колебалась.

– Муж имеет право быть со своей женой, – сказала Мэг с безмятежностью, которой совершенно не ощущала. – Иди.

Служанка неуверенно помедлила перед тем, как открыть дверь, склонилась в поклоне и торопливо вышла. Скорость, с которой она бежала по лестнице, показала Доминику, что на лице у него далеко не самое располагающее выражение.

– Я напугал твою девушку? – равнодушно спросил он, входя в комнату.

– Да.

– Но не тебя?

Мэг неопределенно улыбнулась. Доминик с мечом в одной руке и шлемом в другой, одетый в стальную кольчугу, которая звенела при каждом движении его могучего тела, мог напугать кого угодно. Она опустила взгляд на свои руки, которые с притворным спокойствием покоились на коленях. События этого дня почти подавили в ней способность что-либо ощущать.

Почти, но не полностью. Она помнила о нежности Доминика к своему соколу и о том, как затуманился взгляд его серых глаз, когда он шептал ей о своем мече, лежащем в ее ножнах.

Ей бы очень хотелось, чтобы он пришел к ней как друг, а не как полководец, планирующий эту встречу, как планируют сражение.

– Здесь были твои гости, – сообщила Мэг.

Она говорила официальным тоном, отчитываясь перед своим новым господином о состоянии замка так же, как она отчитывалась перед лордом Джоном.

– Мои гости? – мягко произнес Доминик. – Я никого не приглашал на свое венчание.

– Завтра управляющий принесет тебе несколько счетов для проверки, – продолжала Мэг, – если только ты не пожелаешь, чтобы для тебя их проверила я, как я делала это для лорда Джона.

– Я вижу, – проворчал Доминик, – что ты успешно справилась со своей скорбью о его смерти.

– Сейчас, после того как все закончилось, уже не о чем скорбеть. С конца прошлого лета он страшно мучился от болей. Теперь он избавлен от страданий.

– По всей видимости, люди Блэкторна относятся к его смерти так же, как и ты. Один Дункан действительно печален.

– Отец – лорд Джон всегда был с ним другим. Более добрым. – Мэг слегка пожала плечами. – И теперь я знаю почему.

Доминик ничего не сказал. Несколько мгновений он просто смотрел на свою супругу немигающим орлиным взглядом. Этого Мэг выдержать не смогла. Даже не совсем сознавая, она взяла в руку один из гладких речных камешков, которые держала в вазе на своем столе. Она разглядывала причудливый узор и молча ждала, когда Доминик заговорит. Одновременно она покачивала камешек на руке, словно бы читая в нем историю быстрой и чистой реки, огибавшей замок. Начало ей давало огромное светлое озеро, а дальше река, тихо журча, по лесам и лугам бежала к морю.

– На что похоже море, мой господин? – мечтательно спросила Мэг.

Неожиданный вопрос и мучительная улыбка Мэг удивили Доминика.

– Бесконечное, – сказал он просто. Затем добавил, вспоминая:

– Дикое. Красивое. Опасное.

Мэг глубоко вздохнула. Впервые с того момента, когда Доминик вошел в ее комнату, она встретила его взгляд.

И в первый раз Доминик понял, что Мэг боялась его, несмотря на свой независимый вид. Но почему? Ведь она знала, что любое его действие против нее ударит с удвоенной силой по нему самому, по его мечтам и надеждам.

– Что-то ты не очень надеешься на проклятие Глендруидов? – спросил Доминик.

Он не мог полностью скрыть сарказм, прозвучавший в его голосе.

– Надеюсь на проклятие?

– Оно же должно защитить тебя от насилия, – резко сказал Доминик. – От меня.

Рука Мэг судорожно сжалась. Камешек уже не был ни холодным, ни успокаивающим. Очень медленно она заставила свои пальцы расслабиться.

– Я знаю свои супружеские обязанности, – проговорила она. – Тебе не понадобится избивать меня так, чтобы я не смогла убежать.

– Это и есть то, чего ты ждешь от первой брачной ночи?

Мэг легко пожала плечами:

– Да.

– Это и есть то, что Джон делал с твоей матерью?

– Да, однажды.

– Но не чаще?

– О да. Только один раз.

– И что потом случилось? – спокойно поинтересовался Доминик. – Солнечный луч расколол замок пополам?

– Она ушла в лес. Почти сразу началась буря. Град уничтожил пшеницу на поле и пастбища. Из-за того что домашние животные были голодны, они наелись таких трав, которых не коснулись бы в иное время, заболели и умерли.

– И все это из-за того, что твоя мать была избита за супружескую неверность своим господином?

Лицо Мэг приняло непроницаемое выражение.

– Приходской священник не обнаружил на нашей земле присутствия дьявола.

– Итак, буря была простым совпадением.

– Некоторые верят в это.

– А некоторые нет. Простой люд замка… они верят, что их бедствия связаны с судьбой их госпожи, Глендруидской ведьмы?

– Да.

– А ты – ты веришь? – с нажимом спросил Доминик, удивляясь девушке, которая стала его женой.

Она смотрела сквозь него невидящими глазами, чувствуя себя подавленной прошлым, настоящим и будущим; но более всего она была подавлена человеком, который нависал над ней, словно морской вал над утлым суденышком.

– Не имеет значения, во что я верю, – сказала она безо всякой интонации.

Доминик посмотрел на каскад ее волос, которые ниспадали по тунике. Он невольно протянул руку и коснулся золотистого локона.

Мэг отпрянула, не успев овладеть собой.

– Он бил тебя?

Она не ответила. Этого и не требовалось. Обо всем красноречиво рассказала ее скованность, будто она ждала, что на ее плечи обрушится мужской кулак.

– О Господи! – пробормотал Доминик. – Оно и к лучшему, что он мертв. Это избавляет меня от необходимости отправить его в чистилище своими собственными руками.

Тишина наполняла комнату. Доминик пристально разглядывал девушку, казавшуюся столь хрупкой, до тех пор пока…

Пока, непонятно каким образом, эта хрупкая тростинка не разрушила надежд могущественного саксонского лорда. Хотя ее и напугало неожиданное движение Доминика, но она быстро взяла себя в руки. «Запуганной ее не назовешь», – подумал Ле Сабр. Она сидела, сохраняя прямую осанку и высоко подняв голову, и рассматривала его почти так же надменно, как он рассматривал ее.

Доминик неохотно признал про себя, что воля Мэг достойна удивления и что это доставит ему как мужу много хлопот.

«Это либо произойдет по доброй воле, либо не произойдет вообще. Господи, что за пытка для мужчины, который желает только мира для своих земель!»

Затем, почти тайком, появилась другая мысль:

«Я буду наслаждаться ее покорением даже больше, чем странствиями. Хотя я бродяга по натуре. Я услышу стоны удовольствия из ее уст, я прикоснусь губами к каждой частичке ее тела, я выпью ее, как жаждущий пьет воду. Крики ее блаженства скажут мне, что у меня будут сыновья, сыновья от ведьмы!»

Доминик с облегчением стащил сначала одну боевую перчатку, затем другую и швырнул их на стол. Они тяжело упали между вазой с речными камешками и коробочкой, в которой лежали яркие, изящные моточки шелковых нитей для вышивания. Быстро окинув взглядом комнату, он обнаружил, что в ней было только одно кресло и в нем сидела Мэг.

– Это надо исправить, – пробормотал он.

– Что вы сказали?

Доминик засмотрелся в обеспокоенные зеленые глаза.

– Здесь негде присесть мужчине, – пояснил он.

Мэг встала и вежливо указала на освободившееся место.

– Я не такой грубиян, чтобы занимать твое кресло, – возразил Доминик.

– Выслушивать, как вы отчитываете меня, лучше стоя.

Доминик ухмыльнулся, когда понял, что она права. Он действительно уперся кулаками в бока, как будто собирался бранить слугу за то, что тот не почистил должным образом боевое снаряжение.

– Этот день… – Он умолк.

– День, в который свершилось столь многое, что возврата к прежнему нам уже нет.

– Да, но в новой жизни проблем будет не меньше, – сурово произнес Доминик.

Когда Мэг услышала ноты усталости и беспокойства в его голосе, ее сердце наполнилось состраданием. То же она чувствовала ко всем обитателям Блэкторнского замка; отныне Доминик был для нее одним из них.

– Муж мой, ваша кольчуга слишком тяжела. Я могу помочь вам снять ее?

Доминик испуганно глянул на нее и утвердительно кивнул.

Пока Мэг пыталась справиться с застежками, Доминик смотрел на ее склоненную голову. До него донесся аромат роз и васильков.

– Твои волосы пахнут как сад, – сказал Доминик.

Его голос стал вдруг низким и бархатистым. Это изменение напугало Мэг. Она вскинула голову так резко, что ее волосы взметнулись, похожие на языки пламени.

– Это из-за моего мыла.

– Да. Я тоже пахну как сад? – спросил он.

Его улыбка была так же неожиданна, как и сам вопрос. Мэг улыбнулась в ответ и тряхнула головой.

– Вы пахнете сражениями, – проговорила она. – Несокрушимой волей и отвагой. И силой. Этим более всего.

– В следующий раз я израсходую больше твоего мыла.

Мэг недоуменно повторила:

– Больше, мой господин?

– Когда я буду принимать ванну.

– А, так это вы оставили ее в таком беспорядке! Я грешила на бедного Дункана.

Тело Доминика напряглось под железной кольчугой. При имени Дункана в нем мгновенно вспыхнул гнев.

– И часто ты принимала ванну вместе с Шотландским Молотом? – поинтересовался он.

Бархат голоса Доминика мгновенно исчез, как будто его и не было. Руки Мэг вздрогнули и сжались так, что костяшки пальцев надавили на упрямую застежку.

– Вот, – воскликнула она, – эта свободна!

Она поднялась на цыпочки, чтобы снять кольчугу с Доминика. Он неожиданно повернулся, сбросив ее на руки Мэг. Она зашаталась под весом железной рубашки. Доминик мгновенно перехватил ее у жены.

Мэг изумленно смотрела на мужчину, который держал столь огромную тяжесть с такой легкостью. Она и раньше догадывалась, что он достаточно сильный человек, но только в этот момент поняла, насколько он сильнее ее. Под легкой туникой четко обрисовывалось мускулистое мужское тело.

Она почувствовала непреодолимое желание проверить его силу своими пальцами, своими ногтями… своими зубами. Эта мысль так напугала ее, что горячая волна прошла по всему телу.

– Итак, это было? – снова вернулся он к мучившему его вопросу.

– Что это?

– Ванна с Дунканом.

Она нахмурилась.

– Чего ради мне это делать? И у меня, и у него есть свои слуги.

Наступила очередь Доминика хмуриться.

– Как чего ради? Ради удовольствия, конечно.

Щеки Мэг покрылись краской.

– Я не служанка ему и не любовница, чтобы прислуживать, когда он принимает ванну, – произнесла она отчетливо.

– Я слышал другое.

– Значит, ты слушал лживые уста.

Доминик фыркнул:

– Это были те же уста, которые рассказывали о родовом проклятии Глендруидов.

– Зима была долгой. Людям ничего не оставалось, кроме как сплетничать и ждать, когда пройдут бури.

– Лежала ли ты в одной постели с Дунканом из Максвелла? – резко спросил Доминик.

– Невысоко же твое мнение о собственной жене.

– Твоя мать вышла замуж, будучи беременной. Ты одно время была обручена с Дунканом. Ты знала о его вероломных планах и молчала об этом. Какое же мнение я могу иметь о тебе, жена моя?