День первый
Поездка в отель «Заря коммунизма» выпала ему случайно. Вчера вечером телефон в квартире Павла Петровича Седова затрезвонил, пугая сонных мух, и Паше пришлось отвлечься от бутылки пива. Всего четвертой в этот вечер.
— Паш, это ты? — Женский голос был знаком, но забыт.
Паша шмыгнул носом и осторожно ответил:
— Ну?..
— Паш, это Вика! Ежевика, ну, ты чего, забыл меня?
— Опа, — сказал Паша уже другим, заинтересованным тоном. — Вичка! Ты откуда звонишь?
— Пашенька, я же в Боровиковке, с мужем живу, помнишь? Ты же был у нас на свадьбе пять лет назад!
— Это уже смутно…
— Пашенька, у нас неприятности, а я знаю — ты поможешь!
Седов нахмурился:
— Вик, я больше по этому делу — ни-ни. Чем я тебе помогу? Я алкоголик и неудачник.
— Паша, перестань!
Бывшие близкие друзья, с которыми теперь Павел старался не общаться, всегда реагировали на правду одним и тем же образом — они старались от нее отмахнуться.
— Пожалуйста, приезжай! — просила Вика, и голос дрожал. Она никогда не была истеричкой, а тут — голос дрожал. — Не могу рассказать по телефону, но неприятности серьезные.
— В милицию обращайтесь, — посоветовал Паша.
Но подруга детства не унималась: в милицию, конечно, обратились. Только пока безуспешно!
— Гос-споди, да что там у тебя? Я не понимаю!
— Паша, я по телефону не хочу говорить! Но ты мне нужен сейчас. Ты хоть бы совет какой дал! Мне нужно, чтобы рядом был кто-то, с кем бы я поговорила… Но ты же можешь приехать, чтобы просто отдохнуть, — очень хитро и очень наивно предложила Вика. — Я тебе дорогу оплачу, а остановишься у нас в отеле. У моего мужа отель на берегу моря, тут хорошо, правда! Только приезжай!
— Не надо мне дорогу оплачивать, — возразил Паша ворчливо. — Этого не требуется. Я приеду.
Вика всхлипнула в трубку, стала благодарить, просить, чтобы он сегодня вечером садился в автобус и уже утром был на месте.
— Завтра я выеду, не насилуй…
Если бы сейчас, после разговора с Ежевикой, кто-нибудь спросил Пашу: на черта согласился? — он бы смутился и вряд ли ответил. Иначе ему пришлось бы признаться, что Вику он всегда очень любил — и по-дружески, и совсем не по-дружески. Был такой период в их юношеской биографии.
А любовь, пусть даже давняя и уже не такая острая, как в прежние времена, все равно порождает беспокойство. Он откажет, а у Вики случится что-нибудь страшное… Такого себе Седов не простит. И это в его биографии уже было.
И море… Он не видел его лет десять, по крайней мере. Увидеть море и умереть.
И вот оно, море. Как всегда, море превосходит твои воспоминания о нем, оно шире, ярче. Пахнет солью и ластится, как кошка. Оно нежится под солнцем, играет янтарными бликами, ослепляя и дразня, а ты шизеешь, наблюдая за всем этим.
Любить море Пашу научил отец. Он умер много лет назад. Единственному сыну в день его смерти исполнилось всего семь лет. Но Паша помнил его, причем лучше всего — на пляже или плывущим мощным брасом к далеким красным буйкам. Как только Паша видел море, сразу вспоминал отца.
«Это море, сынок».
Паша брел по щиколотку в морской воде и щурился на блестящую, опаловую от белого солнца ребристую даль. Солнечные очки он купить забыл. Хорошо еще, плавки взял и крем с какими-то фильтрами прихватил в аптеке возле дома.
Оглядывая себя, свои ноги, руки, живот в откровенном солнечном свете, Паша думал, что он самый белый человек в мире. Следы ожогов на руках выглядели по-настоящему уродливо.
Будучи рыжим — со всеми вытекающими последствиями, он знал свою судьбу: обгорать на солнце за несколько минут, краснеть до невероятного малинового оттенка, спустя сутки снимать с себя кожу, словно змея, и… обгорать снова. А, отразившись в стекле холодильника с напитками, стоящего возле пляжного кафе, Седов к тому же обнаружил, что выглядит не просто худым, а отощавшим до измождения. Он не замечал этого раньше.
Пляж тут, в Боровиковке, состоял из двух участков, разделенных песчаной косой, далеко уходящей в море. Левая сторона пляжа, если стоять лицом к морю, делилась на три части. Первый из них — самый пестрый от людей — относился к отелю «Заря коммунизма», в середине был пляж для приезжих, поселившихся в съемных комнатах в поселке, а на третьей части пляжа отдыхали вольные поселенцы, живущие в палатках, живописно разбросанных в небольшом лесочке.
Пляж отеля выглядел цивилизованно. Тут были небольшие деревянные причалы и пирсы, вышка спасателей, тенты, ряды шезлонгов под навесами, несколько кафе и магазинчиков с товарами для загорания и купания, чистые туалеты с кондиционерами. Причем цены в кафе и ларьках были сравнимы с ценами в каком-нибудь Сан-Ремо.
На волнах возле пляжа «Зари коммунизма» качались прогулочные катера, «бананы», «таблетки». Был тут и уголок для дайвинга, но заведомо неудачный: из-за ракушечного дна морская вода в Боровиковке никогда не была прозрачной. Взвесь в ней присутствовала даже в самый мертвый штиль.
Пляж отеля шумел и галдел, и основные децибелы доносились от городка из пластиковых горок, где веселилась молодежь. Совсем маленькие посетители пляжа с мамами и бабушками проводили время в лягушатнике — самой яркой зоне, где под широким надежным навесом размещался пятиметровый бассейн-утенок.
Рядом с этим чудесным уголком пляж для отдыхающих в поселке выглядел скромнее — меньше развлечений, но и больше простора. А порядок тут тоже поддерживался, по-видимому, строго — никаких вам пустых бутылок, рваных упаковок и обглоданных кукурузных початков.
Здесь же проживала веселая стая собак, развлекавшихся воровством сланцев и всякой снеди, которую люди обязательно тянут за собой на пляж. Паша понаблюдал за стаей, удивленно отметив про себя, что псы пили морскую воду — видно, она была не такой соленой, как он думал. Он любил собак, и они отвечали ему взаимностью.
Последняя треть побережья показалась Паше самой интересной. Грели кости тут люди молодые и привлекательные, раздетые до полного безобразия. Вдалеке, на стоянке, притулились мотоциклы демократичных пород и всякие забавные машины, свидетельствующие о том, что их владельцы — люди творческие и одновременно небогатые. Палатки, в основном одноместные, были сшиты из темно-зеленого брезента и очень соответствовали всей атмосфере этой части пляжа.
Погуляв там и тут, Пашка решился вкусить прелесть морского купания. Место для этого он выбрал в приграничной зоне, между второй и третьей частями пляжа. Снял шорты, уложил их загорать на ракушки, пошел в воду.
Народу тут было не много и не мало. Пять мальчишек плескались у самого берега, парни с дикого пляжа стояли по грудь в воде и играли в мяч, громко комментируя на развитом матерном русском успехи и неудачи игры. Метрах в пяти от Паши и в десяти от грубиянов-парней бултыхались кумушки в розовых плавательных шапочках, другие пловцы старались держаться от берега подальше.
Седов шел по дну, удивляясь забытым ощущениям организма, до тех пор, пока вода не стала доставать ему до подмышек, а потом нырнул. Подводная невесомость и легкость тела снова напомнили ему о детстве. Он вынырнул и поплыл расслабленным кролем, пытаясь дышать в такт движениям рук.
На берег Паша еле выбрался — с непривычки плавание оказалось небывалым по сложности спортивным мероприятием. Упал на песок, перевернулся на спину и тихо рассмеялся, увидев, что все его тело, как дно морского судна, покрылось ракушками. Полотенце, кстати, Паша тоже забыл.
Небрежно отряхнул ракушки, не открывая глаз, он взял в руку горсть этого странного ракушечного песка — шелковистого, иногда колкого из-за битых панцирей отживших сотни, а то и миллионы лет назад очень маленьких животных. Все, что осталось от них, — вот этот берег.
В целом Седову здесь понравилось. Дувший с моря настырный ветер освежал, не позволяя солнцу душить пляжников своей любовью. Людей было много, но места хватало всем. А главное — было море.
Однажды обратив внимание на окружавших его отдыхающих, Паша уже не мог оторваться от скрытого наблюдения за их повадками. Приходилось признать: за последние годы так много разных по возрасту, весу, социальному положению и всяким другим признакам людей он видел впервые. А уж такое количество едва прикрытых тел — тем более.
Паша мало удивился тому, что люди в трусах и купальниках были довольно неказисты. Гораздо более странным ему показались другие вещи: бесстыдство бабушек в стрингах. Всеобщее свинство, когда никому не стыдно бросать в море пустые пластиковые бутылки и пакеты с мусором. Грубость — когда отец орет на сына матом, мама с папой не стесняются в выражениях, держа на руках маленьких детей. И все на этом пляже постоянно едят…
Удивлялся он странным вкусам стройных молодых мужчин, явно заботящихся о своей физической форме, — он заметил не одну пару, в которой спутницей такого принца была женщина с тяжелой формой ожирения. Не без брезгливого любопытства он видел, как плотоядно эти мужчины тискали своих роскошных подруг, заходя с ними в воду.
Забавно было наблюдать, как компании женщин флиртуют с компаниями мужчин, как ревнивые жены пытаются отвлекать своих мужей от созерцания прелестей юных красоток. Как мужчины, чьи жены молоды и привлекательны, гордо смотрят по сторонам, ловя восхищенные взгляды, и удовлетворенно ухмыляются.
Пляж был маленькой картинкой всего мира. Придя к такому умозаключению, Паша нацепил наушники, врубил погромче сольный концерт Сержа Танкяна и отдался солнцу.
Нирвана продлилась минут пятнадцать. Волнуясь о состоянии своей молочно-белой шкуры, Седов встал, выключил плеер. Именно в этот момент мимо прошла торговка пирожками. Ее резкий голос ворвался в уши Павла Петровича, заставив его наморщить нос.
Осмотрев окрестный пейзаж, Паша вдруг стал замечать некую суету. На пляже появились молодые парни и девушки в шортах и майках. Они волокли какие-то доски, листы фанеры, свернутые в трубку рулоны бумаги. А также стремянки, лестницы, плотницкие инструменты. Через пять минут молодежь застучала молотками, засновала туда-сюда, весело переговариваясь и обсуждая что-то важное.
— День Нептуна, — сказал кто-то на пляже.
Его слова подхватили, разнесли вокруг отдыхающие, с беспокойством наблюдавшие за действиями молодых людей и девушек. А тем временем на пляже возводили подмостки.
Седов подумал, что ему это все скучно, и пошел в номер.
После моря Седов ощутил небывалый подъем сил. Он был уверен, что от усталости не сможет и рукой махнуть, но бодро добежал до отеля.
В его планах значилась вечерняя встреча с Викой, а до этого времени она, видите ли, была занята. Паша немало удивился такому поведению подруги, учитывая напор ее приглашения. Но, похоже, у Вики имелись объективные причины откладывать свидание с другом детства: в отель приехали на корпоративный отдых сотрудники какой-то крупной организации, а забронированных номеров на всех не хватило. Случилась суета и беготня.
Несколько часов назад, покидая отель, Седов заметил Ежевику в компании солидных дядек и дам, все поголовно были одеты в белые штаны. Гостей встречали возле отеля красивые девушки в темных юбочках, белых блузочках и красных галстуках. «Пионерки» провожали приехавших к стойке регистрации, где Вика и крепкий плечистый мужчина кавказского типа вручали им ключи от номеров, приветственный адрес и буклет отеля. С некоторыми из гостей кавказец — как догадался Паша, муж Виктории — и подруга детства фотографировались.
Немного позже Паша выяснил — хозяин отеля фотографировался с прибывающими гостями чуть ли не каждый день, особенно если это были сотрудники крупных госкорпораций или постоянные клиенты отеля.
Около девяти вечера Ежевика позвонила в номер Седова по внутреннему телефону и спросила: ужинал ли он? Паша даже не обедал, у него не было аппетита, но Вике он ответил, что уже сто раз поел.
— Тогда, — сказала она, — пойдем на пляж, на День Нептуна.
— То есть на ночь Нептуна, — поправил ее Паша.
Вика пообещала ждать его на первом этаже.
Седов лениво полез в сумку, достал хитро свернутые в рулон льняные брюки, развернул, восхитился, что выглядят они в меру измятыми. Оделся, вышел из номера.
Направляясь к лифту, подумал, что отель «Заря коммунизма» оказался местом занятным.
Здание отеля было выстроено в счастливые восьмидесятые. В соответствии с канонами эпохи оно имело форму буквы «П», клонированную в шести этажах. Внутри — широкие коридоры, тесные номерки, низкие потолки и красные ковровые дорожки. Первоначально в этом здании располагался пансионат «Голубые зори», приписанный к профсоюзу какой-то большой советской организации. Но прошло всего около десятка лет, как той организации вместе со всей общественно-экономической формацией не стало.
В девяностые отдыхающих тут почти не было. Здание пришло в упадок, и, как рассказала Паше скучающая продавщица книжек и газет, администрация Боровиковки выставила его на торги. Заброшенный пансионат с территорией переходили из рук в руки, пока его не купили несколько собственников, настроенных на серьезный бизнес. Сейчас отель принадлежал Роберту Каспаряну, мужу Вики Ежовой.
Видно, детство и юность у Роберта были самыми лучшими годами в жизни. Видимо, он думал, что и у других людей его поколения все было так же. И скорее всего, он решил, что антураж счастливого детства отцов и дедов придется по вкусу современной молодежи.
Поэтому отель «Заря коммунизма» и напоминал съемочную площадку кинофильма про пионеров. Весь персонал отеля носил октябрятско-пионерскую форму, а на шее — красный галстук. В залах и на территории звучали комсомольские песни, кругом висели лозунги и транспаранты с маленьким Ильичом в кудряшках, будто завтра все горничные и администраторы собирались на демонстрацию.
Всему этому пролетарскому антуражу здорово противоречили цены в меню столовой, а также присутствие платежных терминалов, банкоматов, автоматов со сникерсами, жвачками, сигаретами и чипсами.
Может, Роберт кому-то и угодил со своим коммунистическим дизайном, но вот Седова от воспоминаний о советах отряда и линейках в честь победы Октября тошнило. Морща нос, усеянный веснушками, на атрибуты распавшейся империи, Паша спустился со своего шестого этажа в холл первого.
Тут его поджидала первая любовь.
* * *
Увидев загорелую, чуть располневшую, но очень привлекательную (особенно для друзей детства) блондинку, Седов радостно приподнял брови и улыбнулся.
В последний раз он видел Вику лет пять назад, когда она приезжала домой в Гродин к матери. Тогда они едва перекинулись парой слов, случайно встретившись на улице. Она выглядела просто замечательно — уверенная в себе, спокойная, приветливая и сочувствующая.
Это последнее качество бывшей подруги пришлось Паше не по душе, как не по душе была и мещанская сытость дорогой подруги Вики. Да, он так о ней и подумал в тот вечер. Мысль была стыдной, а стыд отлично смывается алкоголем.
Сегодня же Вика пребывала в другом настроении. Она стояла посередине просторного холла, вокруг нее весело сновал народ. Люди смеялись, разговаривали, кивали друг другу, вели себя как нормальные отдыхающие. И более того, многие из них были наряжены в костюмы русалок, чертей, пиратов и всяких разных обитателей морского дна — от осьминогов до морских коньков. Большинство нарядов были самодельными и от этого особенно забавными. Отдыхающие возбужденно и радостно обсуждали свои и чужие костюмы, громко смеялись, пританцовывали под «Яблочко», звучавшее в холле, и спешили к морю.
А Ежевика напряженно поеживалась и кусала губы.
— Вичка! — Небрежность должна была скрыть ту теплоту, которая вдруг затопила душу Седова. — Ты чего это такая кислая? Фу, такая красотка — и такая кислятина!
— Седой! — Ежевика припомнила очень давнее прозвище Паши, забытое уже им самим.
Они шагнули друг к другу, и Паша неожиданно для себя самого привлек Вику к груди. Она пахла какими-то небывалыми духами, была такой теплой, близкой, своей.
Вдруг ее руки обхватили его за шею.
— Пашечка, как же я рада, что ты тут… — прошептала она ему в шею и отпустила.
Он тоже разомкнул объятия, только теперь сообразив, что обнимал чужую жену на глазах у ее подчиненных. Какие тут у них порядки? Вдруг это не принято?
Но, увидев влажные глаза Ежевики, понял, что бог с ним, с тем, что там принято-непринято.
— Пойдем вниз, на пляж, — сказала она, шмыгнув носом, как девочка, — мне обязательно надо поприсутствовать на празднике. Роберт не может прийти…
— Вика, ты мне объяснишь, зачем я тут?
Паша стоял перед подругой детства, склонив голову набок и иронично разглядывая ее. Она виновато улыбнулась и развела руками, словно приглашая — посмотри вокруг!
— Я не могу при людях… — тихо сказала она. — Мы чуть позже прогуляемся по пляжу, так чтобы нас никто не слышал, и я все расскажу. Пойдем вниз, опаздывать неудобно…
У Вики в руках был небольшой пакет.
— Подержи его, это сухая одежда. И возьми пока мои часы…
Скорчив рожицу удивленного клоуна, Седов взял пакет.
На Боровиковку спустилась ночь, а пляж горел огнями, гремел музыкой, разносившейся из динамиков, пестрел костюмами веселящихся и вообще жил удивительно насыщенной жизнью. Виктория с другом детства протолкалась ближе к сцене. Ее тут все знали, здоровались, улыбались. С кем-то она перекинулась парой слов, кто-то спросил про Роберта Аванесовича, другие передавали ему благодарность за праздник, за хороший номер и даже за отличную погоду.
На сцене шло представление — выступали профессиональные актеры, представляя какой-то сюжет, наподобие «Садко», а может, и что-то другое. Монологи пестрели сальными шутками, которые ничуть не смущали ни взрослых зрителей спектакля, ни их детей. Сцены представления перемежались выступлениями танцевальных коллективов — то народных, то бальных, то рэперских, а также пением местных звезд, исполнявших попсовые песни про море, любовь и все, что с этим рифмовалось.
Представление кончилось еще до того, как Павел Петрович понял его смысл.
На сцену вышел конферансье, наряженный, конечно, Джеком Воробьем, и стал читать какие-то жуткие вирши про море и про Нептуна, который сегодня вечером намерен покинуть свои владения, чтобы навести порядок на суше.
Вика обернулась к Паше. Ее глаза снова блестели, но уже от оживления, а не от слез.
— У нас так каждый год, — сказала она, посмеиваясь обреченно и слегка даже горделиво. — Роберт никогда на берег моря не ходит, а тут надо хозяевам присутствовать. Потерпи полчасика, потом прогуляемся.
— Я потерплю, — согласился Паша.
Вика отвернулась к сцене. Еще вчера Седов и представить себе не мог, что окажется в толпе наряженных людей, на берегу моря, рядом с ней. Никаких к тому не было предпосылок. Но она позвонила — и он приехал, даже не зная зачем.
Много лет прошло со времен их прекрасной юности, так много, что он и забыл, какая она, Вика Ежова. А ведь знал каждую черточку ее лица, каждое его выражение. И даже вкус ее губ. Но сейчас воспоминания эти были ни к чему.
Он уже почти отвлекся на другие мысли (где бы купить чего-нибудь выпить?), как вдруг подумал: та женщина, которую он будет оплакивать до конца своей жизни, была неуловимо похожа на его первую любовь. Неуловимо и явно. Теперь он уже не сможет этого объяснить, как бы ни старался.
Вскоре на сцену взошел сам Нептун со свитой. Он стал зачитывать свою речь, а Вика, жестом попросив друга подождать, вышла в первый ряд зрителей.
Павел Петрович додумал свои тревожные думы и заскучал. Проводить вечер всухую ему не улыбалось. Он и не помнил в последние годы сухих вечеров. Для чего, спрашивается, они нужны?
Обернувшись, Павел Петрович заметил слева от себя ларек с пивом. Бочком, стараясь не мешать зрителям шоу наслаждаться представлением, выбрался из толпы и стал в очередь у ларька.
Пока стоял в очереди, сообразил, зачем Вике понадобилась сухая одежда. Из динамиков послышалась барабанная дробь, как в цирке, когда укротитель сует в пасть льву голову. Народ на сцене, на пляже и везде вокруг визжал, хлопая в ладоши. А со сцены вниз, а потом в сторону моря уже тащили слабо упиравшегося дядьку, который по дороге снимал часы и доставал из кармана бумажник. Свои вещи он сунул в руки, выскочившей к нему из толпы женщины, ибо Нептун повелел «макать его в море», дабы дядька этот уважал законы морского владыки.
Под эти вопли два дюжих молодца подняли дядьку на руки. Сопровождаемые толпой чертей, они вытащили свою жертву на небольшой крашеный пирс и выбросили в море.
Как сказал кто-то в очереди, это был глава боровиковской администрации. Уровень мероприятия, на которое приходили топиться такие большие люди, Седова очень впечатлил.
Купив четыре бутылки пива, Паша рассовал их по карманам и направился к тому месту, откуда полетел в воду глава. Но не успел он опустошить первую бутылку, как ряженые снова взбежали на пирс, и под улюлюканье в воду полетела Вика.
Сами же черти и вытащили ее, мокрую и смеющуюся, на берег.
Паша проводил взглядом убегавшую к своему хозяину нечисть и подошел к Ежевике. Подмигнув ему, подруга детства взяла пакет с сухими вещами и направилась к кабинке для переодевания.
* * *
— Ночь такая теплая, — романтично сказала Виктория, когда они направились в сторону дикого пляжа по берегу моря. На ней было светлое длинное платье, а на плечах она несла полотенце, которым промокала волосы.
— Ага, — равнодушно согласился Павел Петрович, отпивая из бутылки. — Вика, что тут у тебя происходит? Я для чего приехал?
Она вздохнула, будто спустилась с небес, и произнесла:
— Дочь моего мужа пропала два дня назад.
Достав из кармана платья пачку сигарет, Вика протянула ее другу детства. Он вытянул из пачки одну и закурил. Свои сигареты Паша забыл в номере.
Вика тоже закурила и после этого заговорила:
— Ираиде шестнадцать лет. Она учится в Москве, в одном закрытом пансионате для деток богатеньких папочек. А у нее папочка… — Вика скорчила комическую рожицу, закатив глаза. Это было очень по-детски и очень забавно. — Летом Ира всегда здесь. В этом году — тоже, а тринадцатого июля ее похитили. Мы узнали об этом от самих похитителей.
— Правильно, — кивнул Паша, протягивая Ежевике открытую бутылку пива. — Они не тянут со звонками. Вы не должны успеть обратиться в милицию.
— Спасибо. — Она сделала глоток пенного напитка, поперхнулась, закашлялась. А потом продолжила рассказ: — Завтра Роберт должен отвезти триста тысяч баксов в камеру хранения на автовокзале. Они сначала пятьсот затребовали, но муж сказал, что он так быстро столько денег не соберет.
— Странные похитители. Обычно все наоборот, — задумчиво сказал Паша. — Прости за такой вопрос, но час назад ты чуть не рыдала. Неужели же это по поводу пропажи дочери мужа? Ты относилась к ней как к родному ребенку?
Наблюдая за реакцией Вики, Паша понял — это был плохой вопрос. Она обхватила плечи руками, словно замерзла, отвернулась.
— Ну, хорошо. — Вика без смущения встретила серьезный взгляд Седова. — Тебе врать не буду… Я ее не любила, а переживаю только из-за мужа. Вдруг у него будет инфаркт? Он не спит, не ест, вздрюченный ходит, нервный, а я его люблю…
Паша отвел взгляд от лица Вики и уставился на море, будто потерял всякий интерес к разговору.
— Седой!.. — позвала его Вика, которой вдруг показалось, что она обидела друга.
— А кто у нас мама? — спросил друг детства, не отрывая глаз от темной морской дали.
— Она… Я не видела ее никогда, — призналась Вика. — Слышу только, как она звонит мужу, требует денег. Раз в месяц примерно.
— За что денег требует?
— За то, что он разлучил ее с дочерью.
— Он запрещает им видеться?
— Нет, что ты!
— А где она живет? И зовут-то как?
— Лена. Живет в Гродине, работает парикмахером. Ираида сама не хочет к маме ездить — ей у мамы скучно. А там еще трое сводных братьев. Или сестер.
— Многодетная мать?
Вика усмехнулась и поправила волосы. Тема детей ее чем-то нервировала, и Паша подумал, что о детях самой Вики он никогда не слышал. А ведь ей тридцать пять.
— Ну, — лицо подруги выражало откровенное презрение патрицианки к нравам и обычаям простолюдинов, — Лена этим зарабатывает. Она знакомится с обеспеченным мужчиной, рожает от него ребенка и начинает требовать от него денег на содержание. Первым был Роберт, но он забрал дочь к себе, а другие отцы послали ее на три веселые буквы. Так что она теперь в большой ж… Ну, ты понял.
— На мой взгляд, — поделился Паша, — очень затратный бизнес.
— Но рожает она лучше, чем стрижет, — сказала Вика.
На диком пляже был свой День Нептуна. На берегу пылали три огромных костра, а на сколоченной из деревянных досок площадке четыре парня зажигали самый настоящий рок, причем получалось у них неплохо. Как рокер с двадцатилетним стажем, Паша оценил группу на пять из десяти баллов.
На этом, диком, Дне Нептуна все было наоборот: топили тут самого морского владыку — крупного парня в короне и с искусственной бородой, на котором, кроме плавок, одежды не было. За парнем охотились в основном девушки. Молодые люди подбадривали их криками. Но Нептун так просто девчонкам не давался, а ловко удирал, прыгая через костры и затевая потасовки. Время от времени его все-таки ловили и волокли к воде. Борода царя морей уже вымокла в предыдущих купаниях, а корона постоянно терялась в погоне.
— Что это тут творится? — удивился Паша.
— Это молодежная тусовка. Сюда каждое лето приезжает рок-группа, кажется, даже не одна, и их поклонники. Они тут концерты устраивают.
— А электричество откуда? — Паша кивнул на усилители и электрогитары.
— Переносная электростанция, — объяснила Вика. — Очень крутая, импортная. Я тоже интересовалась — мне рассказали. Роберт их терпеть не может. Говорит, что они мешают нашим гостям.
— Хорошая музыка не может мешать, — возразил Паша.
Тут тоже работал алкогольный ларек. Почтив его своим вниманием, Паша пополнил запасы пива.
— Тут останемся или — назад? Тебя муж ищет, небось.
— Нет, — спокойно сказала Вика. — Он делами занят. Мы, знаешь, друг друга не пасем. Но, — она улыбнулась счастливой улыбкой женщины, чей брак удался, — всегда рады видеть друг друга.
— Рад, что у тебя все хорошо, — сказал Седов, скрывая досаду. Он был пьян, но это приятное состояние никогда не мешало ему контролировать себя. — В таком случае предлагаю погулять.
Они направились мимо костров в ту часть пляжа, где было темно и тихо. Здесь пляж становился двухуровневым. Внизу шла узкая полоска песка — от воды и до невысокого крутого обрыва, которым заканчивался верхний уровень пляжа.
Не сговариваясь, старинные друзья пошли по высокому берегу.
— Что-то стало холодать, — пошутила Вика. Паша рассмеялся и правой рукой обнял ее за плечи. Они остановились на самом краю обрыва.
— Как же тут красиво, — сказал Паша, размышляя о том, что для настоящей красоты не нужно ничего особенного: только много воды, черное небо, глупые звезды и космическое тело, ворующее сияние у звезды по имени Солнце.
Вика молча смотрела на море.
Пашка чувствовал запах ее кожи, волос и соли, которая пропитала ее тело. Ему захотелось не поцеловать, а тронуть губами ее висок, чтобы ощутить вкус моря. Интуитивно предугадав его желание, Вика откачнулась, оступилась, взмахнула руками. Раздался звук, будто клацнуло нечто маленькое и металлическое.
— Часы улетели, — сообщила она, высвобождаясь из объятий Седова. — У них замок такой дурацкий… Черт, даже не поняла — под ноги они упали или вниз?
Паша достал зажигалку, опустился на четвереньки. Вика сделала то же самое, но, бестолково полазив по обрыву несколько минут, сказала:
— Ладно, бог с ними… часы недорогие, просто память. Мне их Янка когда-то подарила. Пойдем уже, я спать хочу.
И старые друзья отправились в обратный путь.
