Глава 12
Когда я снова проснулась, Лора уже встала и была одета. Она подошла к кровати и спросила:
— Как ты себя чувствуешь?
Я села в постели и потянулась. Тело ныло от ушибов, и я подозревала, что на нем появятся синяки. Но как только начну двигаться, мне сразу станет легче, — решила я.
— Прекрасно, — ответила я. — Как ты?
— Лодыжка почти не болит. Сегодня утром спущусь к завтраку. Мне надоело, что со мной так носятся. Гуннар приедет не раньше одиннадцати. У тебя есть какие-нибудь планы на утро?
— Я договорилась с Иреной пойти с ней на рынок. Но может быть, мне лучше не оставлять тебя одну?
— Я пойду с вами, — не раздумывая долго, решила Лора. — Конечно же тебе надо побывать на рыбном рынке в Бергене, и я тоже с удовольствием поброжу по нему. Знаешь, там ведь еще и цветы продают, и фрукты, и овощи, и… обмениваются городскими сплетнями.
Я выбралась из постели и накинула халат.
— Как ты спала? — небрежно поинтересовалась я.
Она ответила с безоблачной улыбкой:
— Замечательно. Рядом с тобой я чувствовала себя в безопасности. Никаких хождений во сне, никаких голосов и дурных снов.
— Это прекрасно, — отозвалась я и отправилась в ванную.
Из своей комнаты вышла Ирена и остановила меня у двери. Приложив палец к губам, она глазами показала на закрытые двери других комнат. Ее худое лицо было, как всегда, неулыбчивым и замкнутым.
— Зайдите на минутку ко мне в комнату, мисс Холдинг.
Я собиралась умыться и одеться, прежде чем разбираться с проблемами — старыми или новыми, — но вид у нее был такой настойчивый и таинственный, что я с неохотой последовала за ней.
Закрыв дверь в холл, она обернулась и жадно спросила:
— Как прошла ночь?
— Она ходила во сне, — ответила я. — Но сама этого не помнит. Мне удалось уложить ее в постель не разбудив. — Я запнулась, раздумывая, рассказать ли ей об остальном.
— В какое время это было?
— Точно не знаю. Но уверена, что после полуночи.
— Как вы думаете, могла она выйти из комнаты? Я хочу сказать, до того, как вы ее обнаружили?
— Не знаю. Я крепко спала.
— Ночью кто-то открывал дверь в мою комнату. Я ждала, заранее зная, что за этим последует.
— Этот кто-то прошептал только одно слово: "Слушай".
— Он и к нам в комнату приходил. Я услышала этот голос, как раз когда Лора стояла рядом с моей кроватью.
— Раньше я никогда не верила в этот голос, — призналась Ирена. — Но сегодня ночью я сама его слышала.
— Вы предполагаете, что это Лора могла шептать? — спросила я.
— Возможно. Но она утверждает, что тоже слышит этот голос.
— А вы никогда его прежде не слышали?
— Никогда. Я считала, что у мисс Уорт не в порядке нервы и все это плод ее воображения.
— Вчера вы так решительно заявили, что мы имеем дело с убийцей. И вот теперь вам, вероятно, угрожают.
— О себе я сумею позаботиться. Я боюсь только за нее. У меня нет сомнений, что тот, кто убил режиссера в Голливуде, находится сейчас в этом доме.
— Значит, это тот же человек, который столкнул меня с лестницы.
— Скорее всего, так, — согласилась Ирена.
Но похоже, ее не столько заботила я и мое падение с лестницы, сколько Лорина безопасность.
— Кто же это из них? — не отставала я от нее. — Я могу представить, что подобные шутки вытворяет Дони, но никак не доктор Флетчер. Однако ни она, ни он не были в ту ночь в студии в Голливуде. И в прошлом у них нет ничего такого, чего надо было бы бояться.
Ирена какое-то время мрачно смотрела на меня, потом сменила тему:
— Вы идете со мной на рынок сегодня утром?
— Да, собираюсь, и Лора тоже пойдет с нами, чтобы не оставаться одной, пока нас не будет.
Ирена с одобрением встретила изменение в планах и добавила:
— Вчера вечером с лестницы хотели столкнуть не вас, мисс Холлинз. На самом деле метили в мисс Уорт, приняв вас в том карминном платье за нее. Может, это и к лучшему. Она не так молода, как вы, и могла бы пострадать гораздо серьезнее.
— Тем более мы не должны оставлять ее одну, — сказала я и пошла в ванную.
День только начинался, и не хотелось забивать себе голову разными тревожными мыслями.
Когда я оделась, мы с Лорой спустились вниз к завтраку. Она захватила с собой подсвечник с драконом, который был вчера вечером частью реквизита ее спектакля, и водрузила его в столовой на стол рядом с дверями в сад. Ясно, зачем она это сделала, догадалась я. Она хотела, чтобы он стоял не у нее в спальне, а на самом видном месте, — пусть все знают, что она его больше не боится.
Дони и Майлз уже сидели за столом, но Майлз поднялся, чтобы усадить нас. Он поинтересовался у меня, как я себя чувствую, и осведомился у Лоры, хорошо ли она спала и не беспокоит ли ее вывихнутая лодыжка. Я оставила ответ Лоры, что она великолепно выспалась, без комментариев и ничего не рассказала о том, что видела и слышала ночью. Мы обсудили наш план отправиться на рыбный рынок вместе с Иреной, но уяснить, одобряют ли его Дони и Майлз, не смогла. Наша беседа была нарочито легкой и беззаботной, однако я чувствовала скрытое напряжение. Никто не забыл о вчерашнем происшествии.
Я была рада, когда завтрак закончился и мы смогли подняться с Лорой наверх, чтобы переодеться в брюки и свитеры.
На рынке Лора купила охапку бледно-лиловых рододендронов и, покинув нас с Иреной, пошла отнести их в машину.
Когда Лора была уже далеко и не могла нас слышать, Ирена резко повернулась ко мне.
— Я решила рассказать вам, — объявила она. — Вам лучше об этом знать, чтобы быть начеку и обезопасить себя. В ту ночь двадцать лет назад они оба были в студии.
Я оторопело уставилась на Ирену, она продолжала:
— В тот вечер у миссис Жаффе были билеты на спектакль, но приятельница, с которой она собиралась пойти, подвела ее, и в последний момент Дони попросила своего брата составить ей компанию. Он же уговорил ее по дороге в театр завезти его на студию. Входила ли она за ворота или нет, я не знаю. Он направился в съемочный павильон, где мисс Уорт оставалась на ночь в своей гримерке. Майлз, должно быть, пошел следом за мистером Элроем на съемочную площадку. Что произошло дальше, я не знаю.
— Но разве вход на студию не охраняется? Как он мог войти и выйти, чтобы его никто не заметил? В газетах писали, что Кэс Элрой отметился при входе, но не было никакого упоминания о докторе Флетчере. Его алиби никто никогда не подвергал сомнению.
— Никаких других подробностей я не знаю, — пожала плечами Ирена.
— Откуда же вам известно все остальное?
— Я слышала, как брат с сестрой однажды разговаривали между собой вскоре после того, как переехали в дом мисс Уорт. Они не подозревали, что я дома, и громко ссорились, что, похоже, у них бывает частенько. Доктор Флетчер, по-видимому, оказался у миссис Жаффе в руках. Возможно, ей известно, что произошло в тот вечер.
Я увидела, что Лора пробирается к нам сквозь толпу, запрудившую рынок.
— Все это теперь не имеет значения, — прошептала я Ирене. — Но спасибо за то, что рассказали мне.
— Вы считаете, что за давностью лет можно не придавать значения убийству?! Вы верите, что спустя годы можно обрести покой, совершив такое преступление?
Ответить я ей не успела да и не очень хотела. По-моему, единственным моим желанием было сунуть голову, как страус, в песок и выкинуть из нее все мысли о прошлом, которое Лора хотела забыть.
Вернувшись домой, мы по настоянию Лоры до приезда Гуннара продолжили интервью. На самом деле это мало походило на интервью, ведь я не задавала ей вопросов. Казалось, Лора сама знала, что мне пригодилось бы для книги, и охотно рассказывала истории из своего прошлого. И не только о триумфах. Она не питала иллюзий насчет своей жизни в Голливуде и не пыталась навести на нее глянец.
Во многих отношениях жизнь кинозвезды трудна и горька. Звезды считались собственностью студии, и часто обращались с ними соответственно.
Я не перебивала Лору, слушая с неослабевающим интересом. Я ни словом не обмолвилась о том, что рассказала мне Ирена. Возможно, Лора и так знала. Я ступала по тонкому льду и думала только о том, чтобы не проломить его.
Наконец приехал Гуннар. Поздоровавшись, он озабоченно спросил, как я себя чувствую, и, по-видимому, был очень доволен тем, что мы с Лорой, похоже, ладим и обе находимся в добром здравии. Но я не желала, чтобы меня одобряли только потому, что я вдруг стала внимательна и добра к Лоре Уорт.
В машине мы с Лорой сели на переднее сиденье рядом с Гуннаром, причем я очутилась посредине и постаралась полностью отдаться любованию проносившимися мимо красивыми пейзажами, чтобы на какое-то время забыть обо всем остальном.
Дом Гуннара, где он когда-то жил со своей женой, стоял на самом берегу фиорда в северной части Бергена. Это был одноэтажный современный дом, из окон которого открывался вид на городской фиорд.
Миссис Торесен тепло нас встретила, и я сразу почувствовала себя как дома. Она была высокой, некрасивой, но твердого и решительного вида женщиной, державшейся с не меньшим достоинством, чем Лора. Норвежские женщины весьма независимы и в организации совместной жизни часто бывают на равных с мужьями. Гуннар рассказывал, что его матушка активно занимается городскими делами, и я живо представила себе миссис Торесен возглавляющей разного рода комитеты, решающей, трудные общественные проблемы разумно и умело.
Она превосходно говорила по-английски с тем же британским акцентом, что и Гуннар. По довольному взгляду, которым она следила за сыном, когда он двигался по комнате, было ясно, что она им гордится, но в ее чувстве не было ничего безрассудного или деспотичного. Она давала ему право быть самим собой так же, как она была сама собой и ни от кого не зависела.
Пока мы сидели в красивой гостиной, когда-то принадлежавшей Гуннару и его жене, я обратила внимание на фотографию в серебряной рамке, стоявшую на рояле. Я сразу поняла, что улыбающаяся блондинка на фотографии — это Астрид, жена Гуннара. Я не желала знать, какая она, как выглядит, и больше уже намеренно не смотрела в сторону рояля.
— Прошло немало времени с тех пор, как вы в последний раз были у нас, — говорила миссис Торесен Лоре. — Я рада, что вы хорошо выглядите и счастливы. И мне очень приятно, что вы привезли с собой мисс Холлинз. Гуннар много рассказывал мне о вашем отце, мисс Холлинз.
"Интересно, а что он рассказывал ей обо мне", — подумала я. Но если он и отзывался обо мне не очень лестно, она никак этого не показала. После первых радушных слов миссис Торесен повела нас в обеденную половину длинной гостиной и угостила вкусным легким ленчем, состоявшим из сандвичей по-норвежски.
Лора засыпала миссис Торесен вопросами, и та охотно рассказывала о своей работе по организации городского молодежного центра, где бы юноши и девушки могли собираться и проводить вечера.
Ленч прошел приятно и безмятежно. По крайней мере, я постаралась выглядеть безмятежной. Я все время сознавала, что мое новое отношение к Гуннару не изменилось. Я украдкой наблюдала за ним. Разглядывала его продолговатое красивое лицо, его прическу — откинутые назад со лба каштановые волосы. Слушала его низкий голос, смотрела на руки с удлиненными, как его лицо, тонкими цепкими пальцами, зная, какими нежными и сильными могут быть эти руки. Я потеряла голову и знала это. Но в ту минуту мне было все равно.
После ленча Лора велела Гуннару прогуляться со мной на пляж — она хотела поговорить с его матерью. Выслушав это распоряжение, он улыбнулся мне и проводил меня к стеклянным дверям, выходящим во внутренний дворик. В крошечном садике взошли лиловые и желтые крокусы, а форсайтия была усыпана желтыми бутонами.
Мы спустились по выложенной камнем дорожке, и Гуннар подал мне руку, чтобы помочь перебраться через валун, преграждавший путь к пляжу. Я спрыгнула с камня и на какое-то мгновение оказалась совсем близко от него, почти в его объятиях. Он вежливо отступил, а я, не желая смотреть на него, словно он, отстранившись, нечаянно отверг меня, уставилась на маленькую лодку, вытащенную на берег, и на прозрачную воду, плескавшуюся у наших ног.
Когда Гуннар заговорил, я с возмущением поняла, что речь опять пойдет только о Лоре.
— Что ты думаешь о ее вчерашнем выступлении? — спросил он.
Я дерзко вскинула голову и посмотрела на лежавшие вдали острова:
— Я думаю, она доказала то, что хотела доказать.
— И что не требовалось доказывать. Никто и не сомневался, что она по-прежнему прекрасная актриса.
— Она доказала нечто большее. Теперь Майлзу придется смириться с тем, что она должна использовать свой шанс. Пусть знает, ее ничто не остановит.
— А каково твое мнение по этому поводу?
И тогда я посмотрела на него в упор с вызовом. Для меня было бы лучше, если бы он снова меня разозлил.
— Я считаю, что она должна делать то, что хочет.
— Даже если ей грозит провал?
— Она имеет на него право.
— Ты, я полагаю, по-прежнему была бы только рада, если такое случится, и по-прежнему будешь поддерживать ее на этом пути.
— Что ты полагаешь, меня не интересует, — отрезала я.
— Я знаю, Ли. Ты ясно дала это понять.
Он пошел от меня прочь по песку к перевернутой лодке и остановился, опершись на нее ногой. Я почему-то почувствовала себя одинокой и отвергнутой.
Я заговорила тихо, ощущая непривычную дрожь в голосе:
— Это неправда, будто мне все равно, что ты считаешь. Напротив, меня это очень волнует. Ты был другом моего отца, и мне хотелось бы, чтобы стал и моим тоже. Что-то происходит со мной. Что-то в душе… с тех пор, как я приехала в Берген. Это ново для меня… и пугает. Мне нужно время, чтобы разобраться.
Его взгляд остался настороженным, но голос звучал более мягко:
— Возможно, с тобой происходит то, на что надеялся твой отец, Ли.
Я попыталась выразить свои мысли вслух:
— То, что Лоре безразлично, что я ее дочь, больше не имеет никакого значения для меня. А имеет значение то, что я начинаю узнавать ее, привязываться к ней и могу ее полюбить. Не только потому, что она Лора Уорт, а потому, что она моя мать и имеет право быть женщиной.
Внезапно слезы брызнули у меня из глаз. То были слезы облегчения, источник которых оставался замерзшим большую часть моей жизни. Гуннар подошел и обнял меня, чего я так страстно желала.
Как хорошо было бы, если бы твой отец мог оказаться здесь и обнять тебя вот так же.
Но мне не хотелось, чтобы Гуннар обнимал меня, как отец. Впрочем, это тоже не имело значения. В моей душе, где до сих пор властвовала пустота, появились сразу два человека, к которым я могла относиться с нежностью. Любой из них мог причинить мне боль, унизить-, отвернуться от меня. Ц это тоже ничего не значило, потому что таяние льда было уже не остановить. Я плакала на плече у Гуннара, а он гладил меня по голове и обнимал, пока я не успокоилась. Тогда я сама отстранилась от него и вытерла слезы мужским носовым платком, который он мне протянул.
— Любовь причиняет страшную боль, — озадаченно произнесла я. — Никогда не думала, что это такое болезненное чувство.
Он печально улыбнулся.
— Да, любовь причиняет боль, — проговорил он, и я поняла, что он вспомнил Астрид.
— Все равно, лучше быть живым и чувствовать боль, — сказала я и удивилась, что могу произносить подобные слова и верить в них.
— Значит, теперь, когда ты по-иному относишься к Лоре, — продолжал Гуннар, — ты должна помочь всем нам отговорить ее от авантюры, которую она задумала.
Я беспомощно уставилась на него, обнаружив, что наряду с любовью в моей душе есть место и преданности. Я яростно замотала головой:
— Нет! Я на ее стороне. Если она этого хочет, то должна вернуться, встретиться лицом к лицу со своим миром и стать той, кем может теперь стать и кем не была прежде. Я считаю, сегодня она может стать величайшей актрисой Америки… если настоит на своем.
Вот тогда он рассердился по-настоящему. Я увидела в его глазах бурю, подобную разбушевавшейся стихии в его родном суровом краю. Я поняла, что он как полагал, так и будет полагать, будто я желаю Лоре поражения. Все, что я говорила о любви, не в счет, потому что он по-прежнему думал, что я замыслила наказать Лору, увидеть, как она сама себя погубит.
Я намеревалась рассказать ему, что случилось прошлой ночью и что Ирена рассказала мне сегодня утром. Теперь я ему ничего не скажу. Я отвернулась, такая же сердитая, как и он, и страшно обиженная. Я направилась обратно к дому, и он последовал за мной, обогнав меня перед самым входом, чтобы с ледяной вежливостью открыть мне дверь.
Лора и мать Гуннара безмятежно беседовали в гостиной, там, где мы их оставили. С фотографии на рояле пианино Астр ид улыбалась мне, словно в знак одобрения. Теперь мне бы хотелось узнать о ней побольше. Интересно, как она вела себя, когда Гуннар становился холодным, как норвежская зима? Или с ней он никогда таким не бывал? У нее было ласковое улыбающееся лицо. Какой женой она была ему? Как сильно его любила? Все это мне хотелось знать… но я никогда этого не узнаю.
Теперь, когда я смотрела на Лору, я видела в ней не актрису, которой восхищалась, а женщину. Вспыльчивой, безрассудной, часто поглощенной только собой и потакающей собственным желаниям — однако ее натура была гораздо сложнее, чем я хотела признавать. Она была достаточно сильной, чтобы понимать, что для нее работа стоит на первом месте и что она избавится от любого человека, который станет ей слишком близок. Впервые я осознала, что такие решения давались ей нелегко и принимались не без душевной боли и самопожертвования и только потому, что она знала себя. Кое-кто из кинозвезд пробовал жить по-другому, но очень часто все заканчивалось разводом, и дети при этом страдали еще больше, чем я. Лора, по крайней мере, не пыталась выйти замуж, пока не оставила Голливуд.
Она, должно быть, почувствовала, что я думаю о ней, потому что бросила на меня взгляд с другого конца комнаты и улыбнулась своей знаменитой улыбкой.
— Видишь! — обратилась она к Гуннару с легким торжеством в голосе. — Мы теперь с Ли друзья.
Я прекрасно знала, что она гордится тем, что покорила меня. Но впервые не вспылила. Я научилась принимать все, что она может дать, не прося большего. И готова была предложить, пусть неуклюже, кое-что, чего она никогда не знала и, возможно, не ценила, — дочернюю любовь.
— Яне уверен, что вы друзья, — угрюмо возразил Гуннар. — Может быть, ты слишком доверчива, Лора.
Она улыбнулась в ответ, пропустив его слова мимо ушей, хотя я теперь точно знала, что он мне не верит и будет всякий раз говорить ей обо мне плохо.
— Жаль, — сказала Лора, — Ли не видела танцы в народных костюмах, но у нас нет времени, совсем нет времени.
— Почему нет времени? — не понял Гуннар.
— Я уже отправила несколько писем, — объяснила она, — чтобы подготовить почву для своего появления в Голливуде. Но не стану ждать ответа и последую за письмами сама. А Ли вернется а Нью-Йорк.
— Причинив столько вреда, сколько было в ее силах, — заметил Гуннар, забыв о хороших манерах.
Лора поднялась с дивана и подошла к нему:
— О нет! Ты не прав. Ли возродила меня к жизни. Она сомневалась во мне, осуждала меня и тем самым встряхнула, и я ожила. Она заставила меня понять, что я просто жалела себя и трусила. Теперь я должна воспользоваться шансом и наконец рискнуть. Она вытащила меня из моей раковины, чтобы я снова увидела жизнь.
— И твой брак во всем этом тебе не смог помочь? — осведомился Гуннар.
Его мать подала с дивана недовольный голос.
— Перестань, ты не должен говорить подобные вещи нашим гостям, — твердым тоном проговорила она.
— Сейчас не до учтивости, — столь же твердо возразил Гуннар. — Ты не знаешь всего, что произошло, мама.
Лора потянула меня за руку:
— Нам пора, Ли. Гуннар сейчас не в духе, у него мрачное норвежское настроение. — Она подошла к миссис Торесен и легко коснулась губами ее щеки. — Мы еще увидимся перед моим отъездом и постараемся, чтобы визит прошел удачнее. Гуннар, будь добр, покажи, где наши пальто.
Лора обставила свой уход с большим достоинством и ничем не показала, что его слова насчет ее замужества задели ее.
Он отвез нас обратно в Калфарет, не проронив в пути ни слова.
Выйдя из машины, Лора притянула к себе его голову и поцеловала, как и его матушку, в щеку.
— Ты скоро перестанешь на нас дуться. Я предвкушаю прекрасный вечер в театре. Пожалуй, мы возьмем нашу машину и встретим тебя там.
Ее обворожительные манеры всегда побеждали, и он, криво улыбаясь, согласно кивнул. На меня Гуннар едва глянул, когда я с ним прощалась.
