Глава 13

Я совершал суд и правду… ненавижу ложь и гнушаюсь ею.

Уэксфорд взял книгу — официальное ли издание? К стыду своему, Арчери этого не знал, — и громко прочитал:

— «Государственные генеральные акты и законы, 1950». Вы хотите, чтобы я здесь что-то посмотрел?

Чарльз нашел нужную страницу:

— Вот.

Уэксфорд начал читать. Тишина стояла напряженная, почти мучительная. Арчери украдкой оглядел остальных: Чарльза, с которого слетел весь задор; Кершоу, старающегося держаться небрежно, но чьи яркие острые глаза выдавали беспокойство; Тэсс, которая выглядела уверенно и безмятежно. Из-за матери, которой она столь абсолютно доверяла, или из-за Чарльза? Изрядная доля самообладания покинула Чарльза, когда, пять минут назад войдя в кабинет, он должен был представлять Тэсс старшему инспектору.

— Мисс Кершоу, — сказал он, — моя… девушка, на которой я намерен жениться.

— А, да. — Уэксфорд был очень вежлив. — Добрый вечер, мисс Кершоу, мистер Кершоу. Не хотите ли присесть? Жара, кажется, наконец спадает.

И в самом деле, на не по-английски ярко-синем небе происходили перемены. Они начались сразу после ленча с появления облака, которое поначалу было поистине не больше человеческой ладони, но принесло с собой внезапные порывы ветра. Сейчас, когда Уэксфорд, слегка хмурясь, спокойно читал, Арчери смотрел в окно, желтую штору на котором полностью подняли, и сквозь него на кучевые облака, комковатую, неспокойную массу, пока несерьезную, с пятнами серого.

— Очень интересно, — сказал Уэксфорд, — и ново для меня. Я не знал, что сестры Примьеро были приемными. Подходяще для Примьеро.

— Подходяще? — уточнил Чарльз. Арчери вздохнул про себя. Он всегда мог сказать, когда его сын собирался быть невежливым или, как Чарльз сам это называл, «решительным». — Это все, что вы можете сказать?

— Нет, — ответил Уэксфорд. Некоторые люди имеют уверенность и самообладание говорить «нет» или «да» без подготовки. Уэксфорд был громоздкий, тяжелый и некрасивый, его костюм знавал лучшие дни (слишком многие из них были жаркими и грязными), но от него веяло силой. — Прежде чем мы двинемся дальше в этом деле, мистер Арчери, — сказал он Чарльзу, — я хотел бы сообщить вам, что у меня имеется жалоба на вас от мистера Примьеро.

— Ах, это.

— Да, это. Я осведомлен, что ваш отец несколько дней поддерживал знакомство с ними. Возможно, это было неплохой идеей, и уверен, что знакомство с миссис Примьеро не было неприятно. — Арчери чувствовал, что побледнел. Его затошнило. — И позвольте мне сообщить вам, — продолжал Уэксфорд, — я сказал ему, что все в порядке, поскольку я имел контакт с людьми, интересовавшимися делом Примьеро. — Он бросил быстрый взгляд на Тэсс, которая даже не пошевелилась. — Контакт, сказал я, не причинит неприятностей. Ваша небольшая проделка в пятницу — это то, что я называю «причинение неприятностей» и чего я иметь не желаю!

Чарльз угрюмо буркнул:

— Ладно, извините. — Арчери видел, что он оправдывается перед Тэсс. — Вы же не собираетесь утверждать, что ваши люди не изобретают иногда истории для прикрытия, когда хотят добраться до того, что им нужно.

— Мои люди, — огрызнулся Уэксфорд, — имеют закон на своей стороне, — и добавил напыщенно: — Они сами — закон. — Гнев растаял, брови разошлись. — Теперь, когда лекция окончена, лучше просто расскажите мне, что вы и ваш отец обнаружили.

Чарльз рассказал. Уэксфорд слушал терпеливо, но, когда улики против Примьеро были предъявлены, его лицо вместо удивленного стало странно невыразительным. Крупные черты ожесточились, как у старого быка.

— Конечно, вы скажете, что у него было алиби! — воскликнул Чарльз. — Я понимаю ваших людей, вынужденных проверять его алиби; по прошествии стольких лет трудно будет его расколоть, но…

— Его алиби не проверялось, — сказал Уэксфорд.

— Что вы сказали?

— Его алиби не проверялось.

— Не понимаю.

— Мистер Арчери… — Уэксфорд встал и уперся массивными ладонями в стол. — Я вполне счастлив обсудить с вами это дело, ответить на какие-то ваши вопросы, которые вы захотели бы задать, — он остановился, — но не в присутствии мисс Кершоу. Если я могу так выразиться, думаю, что вы были неблагоразумны, приведя ее с собой.

Теперь была очередь Чарльза подняться на ноги.

— Мисс Кершоу намерена стать моей женой, — горячо заявил он. — Все, что вы скажете мне, вы можете сказать ей. Тут у меня нет от нее секретов.

Уэксфорд небрежно сел опять. Он вытащил из стола пачку бумаг и начал их изучать. Потом медленно поднял глаза и сказал:

— Я извиняюсь за то, что беседа оказалась для вас бесполезной. При небольших совместных усилиях, думаю, я мог бы спасти вас от массы напрасных расспросов и наведения справок. Но, простите меня, я очень занятой человек, так что я прощаюсь.

— Нет, — вдруг сказала Тэсс. — Я пойду. Я буду ждать в машине.

— Тэсс!

— Конечно, дорогой, я пойду. Разве ты не видишь? Он не может говорить о моем отце в моем присутствии. О, дорогой, веди себя соответственно возрасту.

Он ведет себя соответственно возрасту, печально подумал Арчери. Уэксфорд что-то знает — что-то, что будет ужасно. Но зачем эта игра в кошки-мышки со всеми ними, зачем он все время играл с ним, Арчери? Закрытость и неприступность — но не скрывался ли за этим жестокий снобизм, опасение, что Арчери мог бы поколебать его авторитет и возмутить застывшие воды его района? И все же он сдерживался и был, вне сомнения, хорошим, справедливым человеком. Он никогда не солгал бы, даже не переставил бы акценты, чтобы скрыть оплошность.

— Не нужно оставлять здание, мисс Кершоу, — сказал вдруг Уэксфорд. — Если ваш… ваш отец проводит вас по лестнице — прямо по коридору и налево, до двойных дверей, — вы найдете вполне сносную столовую, даже для леди. Я посоветовал бы чашку крепкого чая и пирожное.

— Спасибо. — Тэсс повернулась и просто тронула Кершоу за плечо. Тот сразу поднялся. Уэксфорд закрыл за ними дверь.

Чарльз глубоко вздохнул и, сделав смелую попытку небрежно развалиться в кресле, сказал:

— Хорошо. Так что насчет алиби, которое по какой-то загадочной причине никогда не исследовалось?

— Причина, — сказал Уэксфорд, — не была загадочной. Миссис Примьеро была убита между шестью двадцатью пятью и семью часами вечера в воскресенье, 24 сентября 1950 года. — Он остановился, пропуская неизбежное и сердито-нетерпеливое «Да, да» Чарльза. — Она была убита в Кингсмаркхеме, а в шесть тридцать в пяти милях, в Суинбери, видели Роджера Примьеро.

— А-а, его видели, да? — глумливо усмехнулся Чарльз и закинул ногу на ногу. — Как ты думаешь, отец? Не кажется ли тебе хоть в какой-то мере возможным, что он мог заранее позаботиться о том, чтобы быть «увиденным»? Всегда найдется какой-нибудь ловкий малый, который за двадцать фунтов стерлингов готов будет клятвенно заверять, что он тебя видел.

Теперь Уэксфорд даже не старался скрыть свое веселье.

— Кто-то видел его. Ладно. Кто видел? — продолжал наседать Чарльз.

Уэксфорд вздохнул, улыбка изгладилась.

— Я видел его, — сказал он.

Это был удар в лицо. Любовь Арчери к сыну, дремавшая в течение последних дней, поднялась в его груди горячей волной. Чарльз ничего не говорил, и Арчери, который в последнее время многое для этого сделал, старался не слишком ненавидеть Уэксфорда. Столь точно выбранное им время для того, чтобы дойти до сути дела, конечно, было его местью.

Мощные локти попирают стол, переплетены и неумолимо стиснуты пальцы. Воплощение Закона. Если Уэксфорд видел Примьеро тем вечером, то в том сомневаться не приходилось, поскольку он был сама неподкупность. Это все равно что если бы Примьеро видел Бог. Потрясенный, Арчери пошевелился в кресле и сухо, страдальчески кашлянул.

— Вы? — наконец произнес Чарльз.

— Я, — сказал Уэксфорд, — собственными глазами.

— Вы могли бы сказать нам раньше!

— Мог бы, — сказал Уэксфорд мягко и, как ни странно, доверительно, — если бы имел хоть малейшее представление, что вы подозревали его.

Вежливый теперь, жесткий и очень официальный, Чарльз спросил:

— Не могли бы вы рассказать нам подробности?

Любезность Уэксфорда не уступала вежливости Чарльза.

— Разумеется. Я и собирался. Однако прежде я кое-что скажу, чтобы не оставалось никаких вопросов о прошлом. Я знал Примьеро. Я много раз встречался с ним и его шефом в суде. Он обычно приходил с ним, чтобы изучать все ходы и выходы.

Чарльз кивнул с застывшим лицом. Арчери понимал, что происходит в его душе. Он тоже знал, что такое проигрыш.

— Я находился по работе в Суинбери, — продолжал Уэксфорд, — у меня было приглашение на встречу от одного человека, который иногда давал нам информацию. Из тех, кого вы назвали бы «ловким малым», только мы никогда не платили ему за сведения по двадцать фунтов. Назначено было на шесть в пабе под названием «Черный лебедь». Ну, я перекинулся парой слов с моим… моим приятелем и должен был вернуться в Кингсмаркхем в семь. Я вышел из паба ровно в половине седьмого и столкнулся с Примьеро. Он сказал: «Добрый вечер, инспектор», и я подумал, что он выглядит несколько растерянно. Я выяснил впоследствии, что он собирался встретиться с некими приятелями, но перепутал паб. Они ожидали его в «Черном быке». «Вы на службе, — спросил он, — или я могу купить вам глоток?»

Арчери чуть не улыбнулся. Уэксфорд очень точно имитировал нелепый сленг Примьеро, проявлявшийся и через шестнадцать лет богатства.

— «Спасибо, — сказал я, — но я уже опаздываю». — «Тогда всего доброго», — сказал он и вошел в бар. Через десять минуть после того, как я явился в Кингсмаркхем, меня вызвали в «Дом мира».

Чарльз медленно поднялся и протянул жесткую, негнущуюся руку:

— Благодарю вас, старший инспектор. Я думаю, это все, что кто-либо мог бы сказать по данному предмету, не так ли?

Уэксфорд перегнулся через стол и взял его руку. Слабая искра сочувствия смягчила его черты и тут же исчезла.

— Прошу извинить меня, я только что был не очень вежлив, — признал Чарльз.

— Все в порядке, — сказал Уэксфорд, — это полицейский участок, а не церковный праздник в саду. — Он поколебался и добавил: — Вы тоже извините.

А Арчери знал, что извинения ничего не исправят в плохих манерах Чарльза.

Тэсс и Чарльз начали спорить еще до того, как они все разместились в машине. Несомненно, то же самое или что-нибудь подобное они говорили и прежде. Арчери безучастно их слушал. Он уже с полчаса хранил молчание, и ему все еще нечего было сказать.

— Нужно быть реалистами, — сказал Чарльз. — Если я не возражаю, отец и мать не возражают, почему мы не можем просто пожениться и забыть о ее отце?

— Кто сказал, что они не возражают? Во всяком случае, это не реализм. Реалист — я. — Тэсс кинула Кершоу быструю улыбку. — Тут есть одна малость, в которой я должна разобраться.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Только одно… ну, смешно было даже представлять себе, что мы могли бы пожениться, ты и я.

— Я, видишь ли, любопытен, — с горьким сарказмом откликнулся Чарльз. — Я хотел бы точно знать, не приняла ли ты обет вечного целомудрия. О господи, это похоже на статью в «Санди планет» — осудила себя на одиночество старой девы за преступления отца! Поскольку получается, я морально пока выше тебя, то хотел бы знать характеристики, которые должен иметь удачливый мужчина, который бы тебе подошел. Дашь мне спецификацию, а?

Мать постепенно создала веру Тэсс, но семья Арчери с их сомнениями поколебала ее; тем не менее она, эта вера, жила, пока ее окончательно не уничтожил Уэксфорд. Ее глаза остановились на Кершоу, на том, кто дал ей нечто реальное. Арчери не удивился, когда она сказала со слезами:

— Я полагаю, у него в семье должен быть убийца. — Она задохнулась оттого, что впервые в жизни позволила себе допустить сомнения. — Как и у меня.

Чарльз ткнул отца в спину.

— Просто заскочить и прикончить кого-нибудь, — возмущенно сказал он. — И мы с Тэсс на равных.

— Ох, заткнись, Чарли, — сказал Кершоу. — Дай отдохнуть, а?

Арчери коснулся его руки:

— Думаю, я выйду, если вы не возражаете. Мне нужно подышать воздухом.

— Мне тоже, — сказала Тэсс. — Не могу больше оставаться законсервированной здесь. У меня тяжелая голова, мне нужен аспирин.

— Здесь нельзя останавливаться.

— Мы пройдемся до отеля пешком, папа. Если я не выйду, то потеряю сознание.

Потом, когда они все трое оказались на улице, лицо Чарльза было чернее тучи. Тэсс слегка шатало, и Арчери, чтобы поддержать, взял ее под руку. Редкие прохожие бросали на них любопытные взгляды.

— Ты сказала, что тебе нужен аспирин, — сказал Чарльз.

До аптеки было всего несколько ярдов, но Тэсс дрожала в своей легкой одежде.

Казалось, Чарльз готов начать снова, но она бросила на него умоляющий взгляд:

— Давай не будем об этом больше говорить. Мы сказали все. Мне не нужно видеться с тобой ни до октября, ни после, если мы заботимся…

Он молча нахмурился, сделав легкий протестующий жест. Арчери придержал открытой дверь магазина для проходящей Тэсс.

Внутри Тэсс оказалась не одна. Там были помощница хозяина и Элизабет Крайлинг.

Она болтала с продавщицей. Была середина недели, полдень, а она ходила по магазинам. Что сталось с работой по производству одежды в «Ледис»? Арчери интересовало, узнает ли она его, и как можно этого избежать, ему не хотелось представлять ее Тэсс. Его привело в легкое волнение сознание того, что в этом городском магазинчике через шестнадцать лет происходит встреча ребенка, дочери Пейнтера, с ребенком, обнаружившим его преступление.

Пока он замешкался возле двери, Тэсс подошла к прилавку. Они были так близко, что могли коснуться друг друга. Потом Тэсс потянулась мимо Лиз Крайлинг, чтобы указать на одну из упаковок аспирина, и при этом задела ее рукав.

— Прошу прощения.

— Все нормально.

Арчери было видно, что у Тэсс не имелось банкнотов мельче десяти шиллингов. Его трепет, его опасения привлечь к Тэсс внимание в этот момент были столь велики, что он чуть не вскричал: «Не важно! Оставьте это! Только, ради бога, давайте уйдем и спрячемся!»

— У вас мельче нет?

— Простите.

— Я только схожу и посмотрю, нельзя ли разменять.

Две молодые женщины стояли бок о бок. Тэсс пристально смотрела прямо перед собой, а Лиз Крайлинг нервно переставляла небольшие флакончики духов, как будто это были шахматные фигуры.

Потом из задней комнаты вышел фармацевт в белом халате:

— Есть здесь мисс Крайлинг, ждущая лекарство?

Тэсс повернулась, на ее лицо хлынул поток красок.

— Я боюсь, что этот рецепт больше не действителен.

— Что вы имеете в виду, «больше не действителен»?

— Я имею в виду, что он может быть использован только шесть раз. Без нового рецепта я больше не могу выдавать вам эти таблетки. Если ваша мать…

— Старая корова, — процедила Лиз Крайлинг.

Появившееся было на лице Тэсс оживление сразу погасло. Не открывая кошелька, она бросила сдачу в сумку и поспешила из магазина.

…Старая корова. Это ее вина, все плохое, что бы ни произошло с тобой, — это ее вина… начиная с прекрасного розового платья.

Она шила его для тебя и работала за швейной машинкой весь день в том холодном мокром сентябре. Когда оно было закончено, ты надела его, мамочка причесала твои волосы и вплела в них ленту.

«Я только заскочу к ней, а потом покажу тебя бабусе Розе», — сказала мамочка, и она заскочила, но вернулась рассерженная, потому что бабуся Роза спала и не услышала, как она постучала в окно.

«Подожди полчаса, — сказал папочка, — может быть, она к тому времени проснется». Он и сам наполовину спал, лежа в постели на подушках, белый и тонкий. Так что мамочка осталась с ним наверху, подала ему лекарство и начала читать книжку, потому что он был так слаб, что книжку держать не мог.

«Оставайся в гостиной, детка, и постарайся не запачкать платьице».

Ты сделала то, что тебе велели, но все равно плакала. Разумеется, ты расстраивалась не потому, что не увидишь бабусю Розу, а потому, что знала — пока она разговаривает с мамочкой, ты могла бы выскользнуть по коридору в сад, чтобы показать платье Тэсси прямо сейчас, пока оно новехонькое.

Но почему нет? Почему не накинуть пальто и не сбегать через дорогу? Мамочка не спустится еще полчаса. Но нужно спешить, потому что в половине седьмого Тэсси всегда ложится в постель. Тетя Рин была очень строга с этим — «почтенный рабочий класс», говорила мамочка, — и независимо от того, что это значило, тетя Рин могла позволить тебе войти в спальню Тэсси, но никогда не позволила бы ее разбудить.

Ну зачем, зачем, зачем ты пошла?

Элизабет Крайлинг вышла из магазина и машинально, натыкаясь на прохожих, пошла к повороту на Глиб-роуд. Такой долгий путь мимо ненавистных кучек песка, которые в этом освещении были похожи на могилы в пустыне, такой длинный-длинный путь… И когда ты добралась до конца пути, оставалось только одно дело.