Глава 12

Разве не вправе я сделать то, что сделаю со своей собственностью?

Мужчина, появившийся в кабинете Уэксфорда в девять утра в понедельник, выглядел маленьким и слабым. Кисти его рук казались особенно тонки, с узкими, изящными, как у женщины, суставами. Надетый на нем темно-серый костюм, очень дорогой и пригнанный, делал его еще меньше, чем он был на самом деле. Он казался окруженным, даже в такое раннее утро и вне своего дома, свойственной ему элегантностью. Уэксфорда, хорошо его знавшего, позабавили заколка с сапфиром, два кольца, цепочка для ключей с тяжелой каплей на конце — янтарь, не так ли? — портфель из кожи какой-то рептилии. Сколько лет, спросил он себя, понадобилось Роджеру Примьеро, чтобы привыкнуть к богатству?

— Доброе утро, — приветствовал его Уэксфорд. — Я только что пару дней провел в Уортинге, и море было похоже на мельничную запруду. Чем могу быть полезен?

— Поймайте жулика, — сказал Примьеро, — паршивого молодого наглеца, изображающего журналиста.

Он щелкнул замками на портфеле и кинул Уэксфорду воскресную газету. Газета скользнула по полированному столу и упала на пол. Уэксфорд приподнял брови и оставил ее лежать.

— Черт, — сказал Примьеро, — во всяком случае, вам там смотреть нечего. — Его стеклянные глаза имели болезненный вид на красивом, но невыразительном лице. Человеческое тщеславие заставило его все-таки отказаться от очков, подумал Уэксфорд, мигая за стеклами своих собственных очков в тяжелой черепаховой оправе. — Послушайте, старший инспектор, я не против сообщить вам, что подпрыгиваю от бешенства. Вот как это вышло. Не возражаете, если я закурю?

— Нисколько.

Из кармана был извлечен золотой портсигар, сопровождаемый зажигалкой с оригинальной черной с золотом мозаикой. Уэксфорд наблюдал за этими манипуляциями, ожидая, когда они кончатся. Человек обставлен, как комната, подумал он.

— Вот как это получилось, — начал посетитель снова. — Этот тип позвонил мне во вторник и сказал, что он из «Планет» и хочет сделать обо мне статью. О моей юности. Улавливаете? Я сказал, что он может прийти в пятницу, и он явился. Я дал ему чертовски длинное интервью, всю информацию, и в результате моя жена пригласила его позавтракать с нами. — Он так сморщился, словно унюхал что-то отвратительное. — Черт, — сказал Примьеро, — я даже предположить не могу, что он когда-нибудь в своей жизни видел такой ленч…

— Но статья не появилась, и, когда вы сегодня утром позвонили в «Планет», вам сказали, что никогда о нем не слышали.

— Откуда вы знаете?

— Случайно, — сухо сказал Уэксфорд. — Я удивляюсь вам, сэр. Человек с вашим опытом… Звонить в «Планет» надо было в пятницу утром.

— Это ставит меня в ужасно глупое положение.

— Никаких денег, осмелюсь спросить?

— Черт, нет!

— Только ленч, значит, и вы рассказали ему массу вещей, о которых лучше бы не упоминать.

— Вот дела. — Он помрачнел, но вдруг улыбнулся, хотя это было всего лишь подобием улыбки. Уэксфорду он всегда, пожалуй, нравился. — О, черт, старший инспектор…

— Однако вы проявили мудрость, придя к нам, хотя и не знаю, сможем ли мы что-нибудь предпринять, если он не будет дергаться.

— Дергаться? Что вы имеете в виду под словом «дергаться»?

— Ну, позвольте мне привести вам пример. Ничего личного, как вы понимаете. Просто предположение, что состоятельный человек, который кое-что значит в глазах публики, сказал что-то не совсем благоразумное солидному журналисту. Десять к одному, что тот не сможет использовать это, потому что подставит свою газету под обвинение в клевете, — Уэксфорд остановился и бросил на собеседника проницательный взгляд, — но если он сказал те же самые неблагоразумные вещи самозванцу, ловкачу… — Примьеро побелел. — Что может остановить самозванца, выведавшего кое-что действительно дискредитирующее? Большинство людей, мистер Примьеро, даже приличные, законопослушные люди, что-нибудь да имеют в своем прошлом, но не хотят, чтобы об этом прознали. Вы должны спросить себя: если он не честен, то к чему подступается? Ответ на выбор: или ваши деньги, или он сумасшедший. — И добавил мягче: — По моему опыту, девять из десяти из них просто сумасшедшие. Однако, если это поможет вам успокоиться, возможно, вы могли бы дать нам описание. Я полагаю, он назвался?

— Это было не настоящее его имя.

— Естественно, нет.

Примьеро доверительно наклонился к нему. Уэксфорд был старый служака и давно уже знал, как полезно быть в курсе дела всего, что касается парфюмерии, и теперь он заметил, что от Примьеро пахнет «Ониксом» от Лентерика.

— Он выглядел довольно прилично, — начал Примьеро. — Моей жене он понравился. — Его глаза начали наливаться влагой, и он очень осторожно коснулся их пальцами. Уэксфорду это напомнило плачущую женщину, которая не осмеливается вытереть глаза из опасения размазать тушь. — Между прочим, я ей ничего об этом не сказал. Оставил без внимания. Не хотел ее расстраивать. Он был учтив. Оксфордский выговор и все такое. Высокий честный парень. Он сказал, что его имя Боуман, Чарльз Боуман.

— Ага! — сказал Уэксфорд, но не громко.

— Я только что кое-что вспомнил. Он был… ну, он чрезвычайно интересовался моей бабушкой.

Уэксфорд почти улыбнулся:

— Из того, что вы мне сказали, думаю, могу поручиться, что для вас никаких серьезных последствий не будет.

— Думаете, он псих?

— Во всяком случае, безвредный.

— Вы сняли груз с моей души. — Примьеро встал, закрыл портфель и поднял газету. Он сделал это как-то неловко, будто был непривычен даже к такому простому самообслуживанию. — Впредь я буду осторожнее.

— Каплю предосторожности, знаете ли.

— Ну, не буду больше отнимать у вас время. — Он состроил, возможно искренне, печальное лицо. Влага в глазах добавила его взгляду меланхолии. — Прямо с похорон, по сути дела. Бедная старая Алиса.

Уэксфорд обратил внимание на то, как мрачно пылает сапфир на галстуке. Он проводил Примьеро до двери. В течение всего разговора он хранил официальное лицо. Теперь он позволил себе совсем тихий смех.

До двух часов делать нечего, кроме как осматривать достопримечательности. Чарльз вышел рано и купил путеводитель. Они сидели на террасе и изучали его.

— Говорят, — сказала Тэсс, — что Форби входит в число пяти самых красивых деревень Англии.

— Бедная Форби, — сказал Чарльз, — хвалят так, что не поздоровится.

Кершоу начал их организовывать.

— Как насчет того, чтобы всем погрузиться в мою машину… — он ткнул пальцем в карту, — и отправиться по Кингсбрук-роуд в Форби, не заезжая в Форби-Холл, а, Чарльз? Бросим беглый взгляд на церковь, а потом в Помфрет. Летом Помфрет-Гранд открыт во все будние дни, мы можем оглядеть его, и обратно в Кингсмаркхем по главной дороге.

— Восхитительно, — сказала Тэсс.

Кершоу устроился за рулем, а Чарльз сидел рядом. Арчери и Тэсс расположились сзади. Они следовали тем же маршрутом, каким ехали они с Имоджин Айд, когда она везла цветы на могилу старой миссис Примьеро. Когда они подъезжали к Кингсбруку, викарий вспомнил, как она говорила о воде, которая, несмотря на все человеческие усилия, продолжает течь по земле в поисках моря.

Кершоу поставил машину на лужайке. Деревня выглядела мирной и безмятежной. Лето еще не заставило потускнеть свежую зелень буков. Группы коттеджей окружали деревья, и на церковной стороне тянулась линия домов в георгианском стиле с арочными окнами, чьи темные стекла блестели, являя ситец и серебро. В деревне имелись только три магазина, почтовое отделение, лавка мясника с навесом и белой колоннадой и лавка с сувенирами для туристов. Выстиранное, как и положено, в понедельник утром, крестьянское белье сохло на теплом безветренном воздухе.

Они сели на скамейку, и Тэсс начала кормить уток галетами, которые нашла на полке под приборной панелью. Кершоу достал камеру и начал фотографировать. Арчери внезапно понял, что в их обществе не хочет все обходить снова. Он почти дрожал от отвращения при мысли о посещении галерей Помфрет-Гранд, вздыхая с лживым восторгом возле фарфора и притворно восхищаясь портретами семейства.

— Вы не возражаете, если я останусь здесь? Мне хотелось бы еще раз взглянуть на церковь.

Чарльз кинул на него свирепый взгляд:

— Мы все пойдем взглянуть на церковь.

— Я не могу, дорогой, — сказала Тэсс, — я не могу в джинсах идти в церковь.

Кершоу убрал фотоаппарат:

— Лучше пойдем и осмотрим величественный дом.

— Я легко могу вернуться обратно на автобусе, — сказал Арчери.

— Что ж, ради бога, не задерживайся, отец.

Если его путешествие чуть более, чем сентиментальное, ему требуется путеводитель. Когда машина отъехала, он направился в магазин сувениров. Викарий открыл дверь, нежно прозвенел колокольчик, и из задней комнаты вышла женщина.

Теперь, когда он был здесь, ему следовало бы что-нибудь купить. Открытку? Маленькую брошь для Мэри? Это, подумал он, будет наихудшим видом неверности — совершение прелюбодеяния в глубине сердца каждый раз, когда ты видишь свою жену, надевшую твой подарок. Он мрачно разглядывал бронзовых лошадок, раскрашенные кувшины, лотки бижутерии.

Маленький прилавок был полностью посвящен календарям и деревянным мемориальным дощечкам с выжженными на них стихами. Одна из них, небольшое изображение пастуха с ягненком, привлекла его взгляд, потому что слова под рисунком были знакомы.

Женщина стояла позади него.

— Я смотрю, восхищаетесь произведениями нашего местного барда, — живо сказала она, — он был совсем мальчиком, когда умер, он похоронен здесь.

— Я видел его могилу, — сказал Арчери.

— Конечно, масса людей, которые приходят сюда, считают, что он был пастухом, знаете ли. Я всегда объясняю, что когда-то слова «пастух» и «поэт» обозначали одно и то же. На самом деле он был очень хорошо образован. Он закончил среднюю школу, и все говорили, что мог бы поступить в колледж. Он погиб в аварии на дороге. Хотите посмотреть его фотографию?

Из-под прилавка она достала кипу дешевых фотографий в рамках. Они все были похожи, и на каждой была надпись: «Джон Грейс. Бард из Форби. Кого любит Бог, умирает молодым».

Прекрасное аскетичное лицо, чувственное, с заострившимися чертами. А еще, рассмотрел Арчери, оно оставляло впечатление, что его хозяин страдал малокровием. У него появилось странное ощущение, что он где-то видел это лицо прежде.

— Какие-нибудь его работы опубликованы?

— Один или два пустячка в журналах, и все. Я не знаю подробностей, потому что я здесь только десять лет, но есть издатель, у которого здесь загородный дом, и он очень хотел выпустить его поэзию книгой, когда бедный мальчик умер. Миссис Грейс — его мать, как вы знаете, — была целиком за, но дело в том, что большая часть написанного им исчезла. Осталось только то, что вы видите здесь. Его мать говорила, что он писал целые пьесы — они не рифмованные, если вы понимаете, что я имею в виду, хотя не уступят Шекспиру. Однако их не нашли. Может быть, он сжег их или отдал. Хотя это досадно, не так ли?

Арчери взглянул в окно на маленькую деревянную церковь.

— Здесь может отдыхать какой-нибудь безгласный, бесславный Мильтон… — пробормотал он.

— Верно, — сказала женщина. — Никогда не знаешь, как может повернуться, вроде «Рукописей Мертвого моря».

Арчери заплатил пять пенсов и полшиллинга за изображение пастуха с ягненком и не спеша пошел к церкви. Он открыл узкую калитку и, двигаясь по часовой стрелке, подошел к дверям. Как она говорила? «Не следует обходить церковь против часовой стрелки. Считается, что это приносит несчастье». Ему нужна была удача — и для Чарльза, и для себя. Ирония, однако, состояла в том, что их стремления не совпадали, один из них неизбежно должен проиграть.

Из церкви не доносилось музыки, но, поскольку двери были открыты, он увидел, что идет какая-то служба. На мгновение он остановился, разглядывая людей и вслушиваясь в слова.

«Если, по обычаю людей, я сражусь со зверями в Эфесе, что пользы мне, если мертвый не воскресает?»

Это была заупокойная служба. Почти середина службы.

«Давайте есть и нить, ибо завтра мы умрем…»

Когда он закрывал дверь, она чуть жалобно скрипнула. Теперь, когда викарий повернулся, ему стали видны за воротами катафалк и три автомобиля. Он пошел еще раз взглянуть на могилу Грейса. Пройдя мимо недавно вырытой ямы, куда этот самый последний гроб должны положить, он наконец уселся на деревянную скамью в тенистом углу. Было без четверти двенадцать. Еще полчаса, и ему нужно будет идти к своему автобусу. Вскоре он задремал.

Его разбудил слабый звук шагов. Он открыл глаза и увидел, что из церкви выносят гроб. Его держали четыре носильщика, но это был маленький гроб, детский или, возможно, маленькой женщины. На нем лежало несколько букетов и огромный венок из белых лилий.

Носильщиков сопровождала дюжина человек, процессию возглавляли мужчина и женщина, шедшие рука об руку. Они шли спиной к Арчери, в том числе и женщина, одетая в черные одежды, в большой черной шляпе, края которой закрывали ее лицо. Но он все равно узнал ее. Он узнал бы, даже если бы ослеп и оглох, по ее осанке и аромату духов.

Они не могли его видеть, понятия не имели, что за ними наблюдают, — эти люди, приехавшие хоронить Алису Флауэр.

Остальные сопровождающие были стары, наверное друзья Алисы, и одна женщина, по виду похожая на больничную медсестру. Они собрались вокруг могилы, и викарий начал говорить последние слова, с которыми предадут земле тело старой служанки. Примьеро наклонился и, довольно аккуратно взяв горсть земли, бросил ее в могилу. Его плечи вздрогнули, маленькая рука в черной перчатке протянулась и легла на его руку. Арчери почувствовал дикий удар ревности, перехватившей дыхание.

Священник прочел короткую молитву и перекрестил их. Потом Примьеро подошел к нему, они поговорили и пожали друг другу руки. Он взял жену за руку, и они медленно пошли к воротам, за которыми стояли машины. Все кончено.

Когда они исчезли из поля зрения, Арчери встал и подошел к засыпаемой могиле. Он почувствовал запах лилий еще за пять ярдов. К ним была прикреплена карточка с простой надписью: «От мистера и миссис Примьеро, с любовью».

— Добрый день, — сказал он могильщику.

— Добрый день, сэр. Приятный день. Было уже четверть первого.

Не зная, как часто ходят автобусы, Арчери заторопился к калитке. Когда он вышел из-под крон деревьев, он вдруг остановился. По песчаной дорожке к нему шагал Чарльз.

— Хорошо, что ты не пошел, — сказал Чарльз. — Там закрыто на ремонт. Мы подумали, что можем подъехать и подобрать тебя.

— Где машина?

— С другой стороны церкви.

Чета Примьеро к этому времени, должно быть, уже уехала. А Арчери хотелось сейчас быть в «Оливе и голубке», есть холодную говядину и салат. Он заставил себя посмотреть в сторону ворот. Примьеро все еще были там. Они разговаривали с медсестрой. У него в горле сразу пересохло.

— Давай срежем под деревьями, — настойчиво предложил он.

Они были уже в нескольких ярдах от Примьеро. Медсестра покачала головой и села в наемный лимузин. Примьеро повернулся, и его глаза наткнулись на Чарльза.

Сначала он стал белым, потом странно багровым. Чарльз продолжал идти ему навстречу, и тогда Примьеро тоже начал движение. Они сближались смешно и воинственно, словно два бандита в вестерне.

— Мистер Боуман, «Санди планет», верно?

Чарльз остановился и холодно сказал:

— Могу заверить вас, да.

Имоджин еще разговаривала с женщиной в машине. Теперь она вышла из авто, и машина тронулась. Они остались одни, четверо, в центре пятой самой красивой деревни Англии. Она смотрела на Арчери сначала в замешательстве, потом с теплотой, прикрытой неловкостью.

— Хэлло, я…

Примьеро схватил ее за руку:

— Узнаешь его? Имоджин, ты будешь нужна мне как свидетель.

Чарльз грубо сказал:

— Вы что?

— Чарльз! — резко остановил его Арчери.

— Вы отрицаете, что пробрались в мой дом под чужой фамилией?

— Роджер, Роджер… — Она все еще улыбалась, но ее улыбка стала жестче. — Разве ты не помнишь? Мы встретили мистера Арчери на танцах. А это — его сын. Он журналист, но использует псевдоним, вот и все. Они здесь в отпуске.

Чарльз, однако, твердо сказал:

— Боюсь, что это не совсем так, миссис Примьеро.

Она моргнула, ее ресницы затрепетали как крылья, а мягкий, но пристальный взгляд остановился на лице Арчери.

— Мы с отцом приехали сюда со специальной целью сбора некоторой информации. Вот что мы делали. Чтобы добиться этого, нам нужно было ваше доверие. Возможно, мы оказались не слишком разборчивы в средствах, но мы считали, что цель все оправдывает.

— Боюсь, я не поняла. — Ее глаза все еще не отрывались от лица Арчери, а он был не в состоянии отвести свои. Он знал, что его лицо выражает мольбу о прощении, опровержение утверждений Чарльза и муки любви. Однако не обязательно, что Имоджин должна прочесть на нем что-нибудь, кроме вины. — Я ничего не понимаю. Какую информацию?

— Я говорил вам… — начал Чарльз, но Примьеро прервал его:

— Раз вы настолько откровенны, то не будете возражать против визита в полицейский участок, и вы прямо сейчас выложите вашу «информацию» перед старшим инспектором.

— Нисколько, — Чарльз подчеркнуто растягивал слова, — если только это не придется на время моего ленча, и в любом случае у меня уже назначена встреча со старшим инспектором. Ровно в два. Я намереваюсь сообщить ему, мистер Примьеро, как вовремя для вас умерла ваша бабушка, как — о, я допускаю, совершенно юридически законно — вы сумели обмануть ваших сестер с их долей наследства и как вы спрятались в «Доме мира» однажды сентябрьским вечером шестнадцать лет назад.

— Вы с ума сошли! — вскричал Примьеро. Арчери обрел голос:

— Довольно, Чарльз.

Он услышал ее слова, произнесенные задавленным, бесплотным голосом:

— Это неправда! — и потом ужасно испуганно: — Это неправда, не так ли?

— Будь я проклят, если буду обсуждать такое на улице с этим брехуном! — взревел Примьеро.

— Конечно, это правда, — довольно спокойно подтвердил Чарльз.

— Все было честно, — вдруг сорвался Примьеро. Им всем, стоявшим на полуденном солнце, было жарко, но только на лице Примьеро выступила настоящая испарина, капли влаги на болезненно-желтоватой коже. — Какого черта! Это был вопрос закона, — бушевал он. — Во всяком случае, как это получилось, что я вас терплю? Кто вы?

Не отводя взгляда от Арчери, она взяла мужа за руку. Оживление оставило ее лицо, и она выглядела почти старой, — выцветшая блондинка, — что еще подчеркивалось черной одеждой. Став некрасивой, она вдруг впервые показалась Арчери досягаемой, хотя никогда не была столь далекой, как сейчас.

— Поедем домой, Роджер. — Губы ее дрожали, и морщинки появились в их уголках. — В ходе ваших расспросов, мистер Арчери, — сказала она, — надеюсь, вы сумели совместить приятное с полезным.

Потом они ушли. Чарльз шумно выдохнул:

— Должен сказать, что я даже доволен этим. Полагаю, что под «приятным» она подразумевала ленч, который они мне устроили. Можете быть уверены, жены этих магнатов высчитывают каждую икринку. Тем не менее, это было жестоко по отношению к ней. Тебе не стоит выглядеть таким убитым, отец: это — слишком средний класс, чтобы бояться сцен.