Глава 20

Он не мог заставить себя забронировать двухместный номер на имя мистера и миссис Берден. Когда-нибудь Джемма станет миссис Берден, и все изменится. В данный момент эта фамилия принадлежала Джин. Джин была обладательницей этого титула, как чемпион, награды которого не исчезают вместе с его смертью.

Их отелем оказался истоверский деревенский паб, в котором с военных времен были оборудованы также комнаты для размещения полудюжины гостей, и им отвели соседние комнаты, обе с видом на безбрежное серое море. Для купания оказалось слишком холодно, но на пляжах постоянно играли дети. Пока Джемма распаковывала вещи, Берден наблюдал за детьми, пятью ребятишками, которых родители привели сюда играть. Начался отлив, и пляж выглядел серебристо-желтым. Песок был так утрамбован и разглажен морем, что с этого расстояния следы не различить. Мужчина и женщина шли на большом расстоянии друг от друга, и их, казалось, совершенно ничего не связывало. Наверное, давно женаты, тем не менее, предположил Берден, старшей дочери было по меньшей мере лет двенадцать, к тому же дети, то подбегающие к одному из родителей, то бегущие к морю, являлись достаточным доказательством долговременной связи мужчины и женщины. Он видел, как родители, разделенные сейчас широкой грядой ракушек и гальки, время от времени поглядывали друг на друга, и в этом взгляде он усмотрел секретный язык взаимного доверия, надежды и глубокого понимания.

Когда-нибудь так будет и у них с Джеммой. Они приведут своих детей, его детей и их общих, на такой пляж, как этот, и станут гулять с ними между водой и небом, и запомнят эти дни, и будут ждать наступления ночи. Он быстро повернулся, чтобы рассказать ей, о чем думает, но вдруг понял, что не должен говорить ей, потому что если он так сделает, то привлечет ее внимание к этим детям.

— Ты что, Майк?

— Ничего, просто хотел сказать, что люблю тебя.

Он закрыл окно и задернул занавески, но в полутьме дети продолжали стоять перед его глазами. Майк обнял ее и закрыл глаза, но все равно Продолжал их видеть. Потом он ласкал ее со всей неистовостью и страстью, чтобы изгнать образ этих детей, а особенно маленького светловолосого мальчика, которого он никогда не видел, но который был для него гораздо реальнее увиденных на берегу.

Коттедж для тех, кто приезжал на уик-энды, был очень старым. Его построили еще перед гражданской войной в Великобритании, перед отплытием судна «Мейфлауэр» в Америку, может быть, даже во времена Тюдоров. Домик Рашуорта был новее, хотя тоже довольно стар. Уэксфорд решил, что он относился к тому же периоду, что и Солтрем-Хаус с его сторожкой, то есть примерно к 1750 году. В отсутствие Вердена он проводил много времени на Милл-Лейн, рассматривая три маленьких домика, иногда заходя в их сады и задумчиво гуляя там.

Однажды он прошел от коттеджа Рашуорта к фонтанам Солтрем-Хаус и обратно, заметив время. Это заняло у него полчаса. Потом он сделал это снова. На этот раз он задержался, представив, что поднимает плиту, закрывающую резервуар, и кладет туда тело. Сорок минут.

Он приехал в Соингбери и увиделся там с женщиной, у которой должна была состояться встреча с Рашуортом в тот октябрьский день. От нее он узнал, что она не смогла прийти. А как обстояло дело с тем днем в феврале?

Однажды вечером он пошел на Фонтейн-роуд, к Крэнтокам, и, повинуясь какому-то импульсу, постучал сначала в дом номер 61. Он не мог ничего сказать миссис Лоуренс, ничего утешительного, но ему любопытно было увидеть эту несчастную женщину, которая, как говорили, была очень красива, а по своему опыту он знал, что иногда одного его вида, спокойного и отеческого, вполне достаточно, чтобы успокоить человека.

На его стук никто не ответил, но на этот раз он испытал совсем не то чувство, что за дверью дома Бишопа. Никто не ответил, потому что в доме не было никого, кто мог услышать его стук.

Он немного постоял в задумчивости на тихой улице, потом подошел к соседнему дому, в котором жили Крэнтоки.

— Если вы к Джемме, — сказала миссис Крэнток, — то ее нет, она уехала на уик-энд на Южное побережье.

— Вообще-то я хотел поговорить с вами и вашим мужем. О человеке по фамилии Рашуорт и вашей дочери.

— А, вы об этом? Ваш инспектор любезно проводил ее домой. Мы уже выразили благодарность. Поверьте, ничего особенного не произошло. Я знаю, что поговаривают о том, что Рашуорт пристает к девочкам, но я думаю, что люди просто сплетничают, к тому же они не имеют в виду маленьких девочек. Моей дочери только четырнадцать.

В прихожую вышел Крэнток, чтобы посмотреть, кто к ним зашел. Он тут же узнал Уэксфорда и пожал ему руку.

— Между прочим, — сказал он, — Рашуорт заходил на следующий день, чтобы извиниться. Он сказал, что окликнул Джанет только потому, что слышал, что у нас есть пианино, от которого мы хотели бы избавиться. — Крэнток усмехнулся и закатил глаза. — Я сказал ему «продать», а не избавиться, тогда он, разумеется, потерял к этому интерес.

— Глупо было со стороны Джанет так переполошиться.

— Неуверен. — Крэнток перестал улыбаться. — Мы все на пределе, особенно дети, которые достаточно большие уже, чтобы все понимать. — Он посмотрел Уэксфорду прямо в глаза. — И люди, у которых есть дети, — добавил он.

Уэксфорд пошел на Чилтерн-авеню по обсаженной кустарником аллее. Здесь бы очень пригодился его фонарь, и, шагая, он подумал, и не в первый раз, о том, как ему повезло родиться мужчиной, и притом не слабого сложения, а не женщиной. Только днем, притом в ясный день, женщина могла идти здесь без опаски, не оборачиваясь и не ощущая, как у нее сильно бьется сердце. Ничего удивительного, что Джанет Крэнток испугалась. А потом он подумал о Джоне Лоуренсе, который был уязвимым, как женщина, в силу своего юного возраста, и который никогда не вырастет и не станет мужчиной.

Вечерами, во время сильного отлива, они гуляли по песчаному берегу и сидели на скалах у входа обнаруженной ими пещеры. Дождь прекратился, но стоял ноябрь, и по ночам холодало. Когда они пришли сюда в первый раз, то были в толстых пальто, но тяжелая одежда разделяла и изолировала их, поэтому потом Берден брал из машины ковер. Они заворачивались в него, тесно прижавшись друг к другу и крепко взявшись за руки. Толстый шерстяной ковер защищал их от соленого морского ветра. Когда Берден оказывался с Джеммой наедине в темноте на морском берегу, он был очень счастлив.

Даже в это время года в Истовере находилось достаточно много народу, а она боялась людей. Поэтому они держались подальше от шумных мест и даже от соседней деревушки Чайн-Уоррен. Джемма бывала там раньше и хотела пойти туда, но Берден отговорил ее. Он решил, что именно оттуда приходили те дети. Он все время старался, чтобы дети не попадались ей на глаза. Иногда, жалея Джемму в ее горе и в то же время ревниво относясь к причине этого горя, он так хотел бы, чтобы появился какой-то современный дудочник и, играя на своей свирели, увел за собой всех маленьких детей Сассекса, чтобы они не мучили Джемму своим смехом и своими играми и не лишали его радости.

— Смерть в море — это быстрая смерть? — как-то спросила она.

Он вздрогнул, увидев надвигающуюся волну.

— Я не знаю. Никто из тех, кто утонул, не мог потом рассказать об этом.

— Я думаю, что это произошло бы быстро. — Ее голос был голосом мрачно размышляющего ребенка. — Холодно, и чисто, и быстро.

В послеобеденные часы Берден занимался с ней любовью — никогда еще он не ощущал в себе такой мужской силы и не был особенно доволен ею, когда видел, как его любовные ласки успокаивают се. Потом, когда она засыпала, Майк шел на берег или за утес, в Чайн-Уоррен. Солнце все еще немного пригревало, и дети приходили строить замки из песка. Он понял, что они — не одна семья, что пара не была мужем и женой и что четверо детей принадлежали мужчине, а один ребенок — женщине. Каким обманчивым оказалось первое впечатление! Теперь он с отвращением к самому себе думал о своем романтическом, сентиментальном представлении, что эта пара — люди, которые знали друг друга, возможно, только в лицо, — состояла в идиллическом браке. Иллюзии и разочарования, размышлял он. Жизнь, какая она есть на самом деле и какой мы ее себе представляем. С этого расстояния он не мог даже определить, являлся ли отдельный ребенок, играющий на песке, мальчиком или девочкой, потому что он был в шапочке и брюках и обут как все дети.

Женщина время от времени нагибалась, собирая ракушки, и один раз оступилась. Когда она снова выпрямилась, он заметил, что купальщица приволакивает ногу, и подумал, не спуститься ли по покрытым водорослями ступеням на песок, чтобы предложить ей свою помощь. Но это значило бы привести ее в отель, где он должен был бы взять свою машину, и звук детского голоса мог разбудить Джемму…

Они обогнули утес и направились в сторону Чайн-Уоррен. Быстро отступая, волна, казалось, отводила море назад, в сердце багряного заката, ноябрьского заката, самого красивого в году.

Теперь весь просторный пляж был пустынен, по посетившие его юные пришельцы оставили после себя следы своего присутствия. Уверенный в том, что на него никто не смотрит, Берден спустился по ступеням, стараясь идти осторожно. Два песчаных замка гордо вздымались ввысь, словно уверенные в своей прочности, пока море не покорит их, не смоет, вернувшись в полночь. Он помедлил, на время в нем заговорил рассудительный и чувствительный человек, а потом сшиб башенки и топтал зубчатые степы, пока песок, из которого они были сделаны, не сровнялся с окружающим берегом.

И снова пляж принадлежал только ему и Джемме. Джон или его уполномоченные, его представители не должны отнимать ее у него. Он был мужчиной и заменой потерянного погибшего ребенка.

Рашуорт вышел к двери в своем коротком пальто.

— А, это вы, — сказал он. — А я собирался выгуливать свою собаку.

— Не могли бы вы отложить это дело на полчаса?

Не слишком охотно Рашуорт снял пальто, повесил поводок и провел Уэксфорда в гостиную под лай расстроенного терьера. Двое подростков смотрели телевизор, девочка лет восьми сидела за столом, складывая картинку-загадку, а на полу, на животе, лежал самый младший член семьи, Эндрю, который был приятелем Джона Лоуренса.

— Я бы хотел поговорить с вами наедине, — сказал Уэксфорд.

Это оказался довольно большой дом, который Рашуорт, в рекламном объявлении своего агентства по недвижимости, описал бы как дом с тремя гостиными комнатами. В тот вечер ни одна из комнат не была готова к приему посетителей, за исключением разве что какого-нибудь торговца подержанной мебелью. Рашуорты являлись, по всей видимости, склонными к стяжательству людьми, хватавшими все, что могли получить задаром, и Уэксфорд, усевшись в маленькой столовой, совмещенной с кабинетом и библиотекой, заметил собрание сочинений Диккенса, которое точно видел в последний раз в Помфрет-Грандж до того, как его продали Роджерсы, и две каменные садовые вазы, стиль которых очень напоминал другие садовые украшения Солтрем-Хаус.

— Я долго ломал голову, но так и не могу ничего больше добавить о тех париях из поисковой группы.

— Я пришел не за этим, — сказал Уэксфорд. — Вы увели эти садовые вазы из Солтрем-Хаус?

— «Увели» — слишком сильное слово, — сказал Рашуорт, побагровев. — Они валялись там и никому не были нужны.

— Вы положили глаз и на одну из тамошних статуй, не так ли?

— Какое все это имеет отношение к Джону Лоуренсу?

Уэксфорд пожал плечами:

— Я не знаю. Это может иметь какое-то отношение к Стелле Риверс. Короче говоря, я пришел сюда, чтобы узнать, где вы были и чем занимались двадцать пятого февраля.

— Разве я помню то, что было так давно? Я знаю, в чем дело, это Маргарет Фенн вас надоумила. А все потому, что я пожаловался, что моей девочке не слишком много дают уроков верховой езды, как должны бы. — Рашуорт открыл дверь и позвал: — Айлин!

В свободное от работы по напечатайте договоров для своего мужа время миссис Рашуорт одна занималась этим обширным домашним хозяйством, и это было видно. Она выглядела неряшливой и утомленной, и подпушка ее юбки оказалась сзади оторвана. Возможно, и имелись некоторые основания для слухов, что ее муж бегает за девочками.

— Где ты был в тот четверг? — переспросила она. — В конторе, я думаю. Я знаю, где была я. Я все перебрала в своей памяти, когда поднялся весь этот шум об исчезновении Стеллы Риверс. Это были короткие каникулы, и я брала Эндрю с собой на работу. Мы вместе с ним приехали в «Равноправие», чтобы забрать Линду, и… о да, Пол, мой старшенький, приехал тоже, он вышел у коттеджа. Там был один маленький столик, который мог пригодиться нам здесь. Но Стеллы мы не видели. Я Даже не знала ее в лицо.

— Ваш муж был в конторе, когда вы вернулись назад?

— Да. Он ждал, пока я вернусь, прежде чем уехать на машине.

— Что у вас за машина, мистер Рашуорт?

— «Ягуар». Темно-бордового цвета. Ваши люди уже интересовались моей машиной, поскольку это «ягуар» и красного цвета. Послушайте, мы не знали эту Стеллу Риверс. Насколько мы понимаем, то никогда даже не видели ее. Пока она не пропала, я слышал о ней только от Маргарет, которая без конца твердила, какая она прекрасная наездница.

Уэксфорд удостоил их тяжелым неприветливым взглядом. Погрузившись в глубокое раздумье, он складывал кусочки картинки-загадки, не думая о неуместности своего поведения.

— Вы, — сказал он Рашуорту, — были на работе, когда пропала Стелла. Когда пропал Джон, вы были в Соингбери, где ждали клиента, который так и не появился. — Он повернулся к миссис Рашуорт. — Вы были на работе, когда исчез Джон. Когда пропала Стелла, вы ехали из «Равноправия» по Милл-Лейн и вам никто не встретился?

— Никто, — твердо ответила миссис Рашуорт. — Пол все еще был в коттедже. Я знаю это — он зажигает свет — и скажу вам лучше честно, что он побывал и в доме Маргарет Фенн тоже. Я уверена в этом, потому что передняя дверь оказалась чуть приоткрыта. Я знаю, ему не стоило заходить… А вообще, она всегда оставляет заднюю дверь незапертой, и, когда он был маленький, она, бывало, говорила, что он может заглядывать к ней в любое время. Когда только захочет. Конечно, это по-другому теперь, когда он вырос, и я внушаю ему снова и снова…

— Не важно, — вдруг сказал Уэксфорд. — Это не имеет никакого значения.

— Если вы хотите поговорить с Полом… я хочу сказать, это бы прояснило…

— Я не хочу видеть его.

Уэксфорд резко встал. Он не хотел видеть вообще никого. Он знал ответ. Понимание начало приходить к нему, когда Рашуорт позвал свою жену, и теперь ему ничего не оставалось, как сесть где-нибудь в полной тишине и все обдумать.