Рэйт услышал смех. Скарин, разудалый и разухабистый смех и тут же безотчетно заулыбался.

Он выглянул с крыльца под дождевые капли и увидел ее, идущую по улице. Развевался красивый плащ, капюшон закрывал от мороси. Рядом мать Ауд, вокруг невольники и охрана, подобающее королеве сопровождение. Он подождал, пока свита пройдет мимо, и, заглаживая назад волосы, выскочил на улицу.

– Государыня. – Хотелось непринужденно ее окликнуть, а вышло – проскулил, будто просил подаяния.

Она резко обернулась, и дух его занялся, как в тот миг, когда он увидел ее впервые – только горло перехватило много сильнее, и к встряске быстро подмешалась толика горечи. На лице ее не отразилось ни восторга от негаданной встречи, ни даже подавленного чувства неотвязной вины. Оно лишь болезненно скривилось. Точно он напомнил о чем-то, что ей хотелось забыть.

– Минутку, – бросила она матери Ауд. Та насупилась на Рэйта, словно на бочку, полную чумных трупов. Королева отстранилась от слуг, внимательно зыркающих в обе стороны мокрой улицы, подошла. – Мне нельзя говорить с тобой вот так.

– Может, попозже…

– Нет. Никогда. – Однажды она сказала ему, что слова пронзают глубже клинков, и он расхохотался. Но вот это ее «никогда» воткнулось в него, как кинжал. – Прости меня, Рэйт. Я не могу быть рядом с тобой.

Ему словно вспороли живот, и всю мостовую залила его кровь.

– А то вышло бы не очень пристойно? – прохрипел он.

– «Пристойно» катится на хер! – хлестнула она. – Вышло бы неправильно! Ни для страны, ни для моего народа.

Он отчаянно, из последних сил зашептал:

– А для тебя самой?

Она вздрогнула. Грусть. Или тоскливая вина.

– И для меня тоже. – Она приблизилась, глаза из-под бровей смотрели лишь на него. Однако слова ее были тверды, как железо, и, сколь бы охотно он себя ни дурачил, не оставляли места для иных толкований. – Лучше всего нам вспоминать наше время, как сон. Прекрасный сон. Но настала пора просыпаться.

Сейчас бы ему сказать что-нибудь умное. Что-нибудь возвышенное. Что-нибудь желчное. Сказать бы хоть что-нибудь. Но разговоры – не Рэйтово поле битвы. Он не имел ни малейшего представления, как увязать все это в пару слов. И беспомощно и молча смотрел, как она отворачивается от него. Беспомощно и молча смотрел, как она от него уходит. Возвращается к невольникам, охране и недовольной служительнице.

Теперь он знал, чем все это было. И вообще-то должен был понимать это с самого начала. Ей было хорошо и приятно греться в его тепле, пока шла зима. Но вот наступило лето, и она сбросила его, как старый плащ. И не ему ее осуждать. В конце концов, она же ведь королева, а он – простой убийца. То, что случилось, вышло неправильно. Ни для кого, кроме самого Рэйта. Он был бы рад довольствоваться тем, что уже при нем, если б оно так не жгло, не терзало и не лишало надежды, что вся эта боль когда-нибудь кончится.

Пожалуй, стоило устроить ей мстительное расставание. А то и воздушной походкой отправиться прочь – словно его заждалась сотня баб поинтереснее ее. Но беда состояла в том, что он слишком ее любил, поэтому не сделал ни того, ни другого. До того любил ее, что не сделал ничего – только стоял, потирал больную руку и сломанный нос и голодно пялился вслед, как продрогший пес, которого не впускают домой. Надежда теплилась: она остановится. Она передумает. Она хотя бы оглянется в последний раз.

Но – нет.

– Что между вами двумя произошло? – Рэйт обернулся и за плечом увидел Синего Дженнера. – И не говори мне, что ничего, пацан.

– Ничего, старикашка. – Он попытался улыбнуться, но не смог себя перебороть. – Спасибо.

– За что?

– За возможность исправиться. По-моему, я ее не заслуживал.

Он ссутулился и торопливо пошагал под дождем.

Рэйт стоял напротив кузницы и смотрел, как свет стекает по краям закрытых ставен, слушал мелодичный перестук по наковальне. Не Рин ли там поднимает молот?

С мастерицы станется, куда б ни занесло ее, быстро освоиться на новом месте. При этом хорошо тому, с кем она рядом. Она знала, чего хочет, и не боялась перетрудиться ради своей цели. Создавала нечто из ничего. Соединяла и сращивала сломанное. Была такой, каким не был Рэйт.

Он знал, что не вправе просить ее ни о чем, но все-таки она утешила его, как могла, когда погиб брат. Богам ведомо, ему необходима хоть толика утешения. И больше ему негде было его искать.

Он жалостливо шмурыгнул носом, о бинты вытер соплю и перешел дорогу, направляясь ко входу. Занес кулак постучаться.

– Что привело тебя сюда?

Это оказался тот мелкий служка, Колл. С кривоватой ухмылочкой ученик выпорхнул сюда из тусклых, предзакатных лучей. Эта ухмылочка на одно странное мгновение напомнила ту, привычную, на лице брата. Пацан смотрелся по-прежнему дерганым, хотя появилась в нем и какая-то вольная легкость. Как у человека, наконец помирившегося с собой. Рэйту очень бы хотелось узнать, как.

Он быстро зашевелил мозгами.

– Ну… подумал обзавестить новым мечом. Ведь здесь работает сейчас оружейница, верно?

– Ее зовут Рин, и да – она работает здесь. – Колл прислушался одним ухом и просиял, точно услыхал за дверью сладкоголосое пение. – Лучше Рин никто не сделает тебе меч. Никто и нигде.

– А ты здесь зачем? – спросил Рэйт. – Вроде мечи не по твоей части?

– Нет. – Колл ухмыльнулся до ушей. – Я пришел сделать ей предложение.

Вот тут у Рэйта глаза едва не вылезли на лоб.

– Э-э?

– Стоило давным-давно просить ее о замужестве, но твердо решить было не для меня. Понаделал кучу глупостей. Колебался. Думал только о себе. Слабый был. Не хотел никого огорчать, и кончилось тем, что огорчил всех и каждого. – Он испустил долгий вздох. – Но ведь всех нас ждет смерть. Благодарно принять, что уже обрел на пути, и примириться с этим – такова жизнь. Недовольный тем, что имеет, сдается, не будет доволен и тем, что получит потом.

– Золотые слова.

– Так и есть. В общем, иду молить ее о прощении. Если надо – на колени встану. И, насколько я ее знаю, придется встать. А потом попрошу надеть мой ключ, и страсть как надеюсь, она ответит мне «да».

– А я думал, ты метишь в Общину.

Колл покрутил шеей, почесал в затылке.

– Я тоже долго так думал, но, по-моему, изменять мир можно разными способами. Мать велела мне… быть настоящим мужчиной. – Глаза паренька неожиданно набухли слезами. Он хохотнул, потеребил ремешок на шее – что-то цокнуло под рубашкой. – Как жаль, что до меня все никак не доходил смысл ее слов. Но наконец-то я его понял. Надеюсь, не слишком поздно. Ну, что – заходи?

Рэйт воровато поглядел на окно и прочистил глотку.

– Нет. – Прежде он испытывал к пареньку одно лишь презрение. Сейчас он ему завидовал. – Твой заказ более срочный.

– Снова меня не боднешь?

Рэйт показал на свой расквашенный нос.

– Я уже не так рьяно люблю бодаться, как раньше. Удачи тебе. – И, уходя, хлопнул Колла по плечу. – Завтра приду.

Но понимал – не придет.

Вечерело, и в порту удлинились тени – Матерь Солнце опускалась над Скегенхаусом. Закат прощально сверкнул на стекле у Рэйта в ладони. На склянке, что дала ему мать Скейр – теперь пустой. Было предсказано, что убить Гром-гиль-Горма не под силу ни одному мужу. Однако пара капель в вине превосходно справилась с этой задачей. Колл был, конечно же, прав. Всех нас ждет Смерть.

Рэйт тяжко перевел дух. Сжал руку в кулак. Застарелая боль пронеслась по костяшкам – и его передернуло. Со временем боль должна утихать, но чем дольше ты с ней живешь, тем сильнее она тебя донимает. Прав и Дженнер. Такого не бывает, чтобы вылечил и забыл.

Он был меченосцем короля и телохранителем королевы. Первым бросался в бой и сидел на весле в дружине доблестного героя. А сейчас и сам не понимал, кто он. А кем хотел быть, понимал еще меньше.

Драка – вот и вся его жизнь. Казалось – Матерь Война наградит его славой, сияющей горкой колец-гривен и побратимами по стене щитов. Но она лишь отняла у него брата и не дала ничего, кроме ран. Он обхватил руками свои натруженные ребра, почесал под грязными бинтами обгорелое предплечье, наморщил разбитый нос, и тупая боль растеклась по всей морде. Таким тебя делает драка – если не делает мертвым. Голодным, больным, одиноким – перед копной сожалений высотою с макушку.

– Ничего, значится, не вышло? – Колючка Бату стояла над ним, руки в боки. За ее спиной сиял оранжевый нимб заходящей Матери Солнца, поэтому видел он только черный силуэт.

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

– Чтоб ты там ни затевал, видок твой не похож на того, чье дело кончилось удачей.

Рэйт испустил вздох из самых печенок.

– Пришла меня убить или издеваться? Так и так я тебе мешать не стану.

– На этот раз – ни то ни другое. – Колючка не спеша присела рядом с ним на причал, поболтала над водой длинными ногами. Помолчала, с мрачным взглядом на располосованном шрамами лице. Крепчал ветерок, сухие листья помчались наперегонки по набережной. Наконец она снова заговорила.

– Таким, как мы, живется непросто?

– Похоже, что так.

– Тем, к кому прикоснулась Матерь Война… – Она помедлила, разглядывая переливчатый небокрай. – Нам нечем себя занять, когда приходит черед Отче Мира. Мы те, кто дрался всю жизнь, когда кончаются враги…

– …деремся сами с собой, – молвил Рэйт.

– Королева Лайтлин предложила мне прежнее место ее Избранного Щита.

– Поздравляю.

– Я не приму его.

– Не примешь?

– Если я останусь с ней, то передо мной будут вечно маячить утраты. – Она уставилась в никуда с печальной полуулыбкой. – Бранд не захотел бы, чтобы я себя изводила. В нем не было ревности и капли. Он пожелал бы сквозь пепел прорасти новым всходам. – Она шлепнула ладонью по камню. – Отец Ярви дарит мне «Южный ветер».

– Роскошный подарок.

– Ему сейчас плыть на нем некуда. А я задумала снова пуститься вдоль по Священной реке, потом по Запретной, до Первого Града, а может, и дальше. Если отчалю через пару дней, наверно, успею вперед заморозков. Поэтому я набираю команду. Мой старый друг Фрор будет кормчим, старый друг Доздувой – хранителем припасов, а старая подруга Скифр проложит нам курс.

– Ты, такая недружелюбная, одарена множеством верных друзей. – Рэйт следил, как заходящая позади Матерь Солнце играет золотом на воде. – Ты поднимешь парус и оставишь свои печали на берегу? Ну что ж, удачи.

– Я не поклонница веры в удачу. – Колючка глубоко сморкнулась и сплюнула в море. Но уходить не спешила. – Третьего дня я выучила нечто стоящее.

– Что мой нос ломается так же легко, как у всех?

– Что я из тех, кому порой надо говорить «нет». – Она искоса зыркнула на него. – А это значит, что кто-то не робкого десятка нужен мне, чтобы говорить это самое «нет». В наших краях с такими людьми туго.

Рэйт вскинул брови.

– А сейчас еще меньше, чем было.

– Паренек с повадкой кровожадного кобелюки мне везде пригодится, а на корме как раз свободное весло. – Колючка Бату встала и протянула руку. – Пойдешь?

Рэйт обескураженно заморгал.

– Ты хочешь, чтоб я пошел в команду гетландцев, которых всегда ненавидел, которые позавчера чуть меня не убили, и уплыл за полмира от всех, кого знал? Бросил все, о чем мечтал, за твердое обещание не разжиться ничем, кроме скверной погоды и непосильного труда?

– Айе, вот именно. – Она окинула его усмешкой. – А ты что, отсылаешь подальше предложения и получше?

Рэйт разжал кулак и посмотрел на пустой пузырек. Потом перевернул ладонь, и склянка выпала в воду.

– Не совсем.

Он взялся за протянутую руку, и Колючка помогла ему встать.