Мероприятие проводили с размахом.

Многие владетельные дома Гетланда, из тех, кто не пошел на войну, придут в ярость от того, что короля Атиля положили в курган на Мысе Бейла, и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.

Но Лайтлин процедила сквозь зубы:

– Их гнев для меня – пыль. – Смерть мужа сделала ее королевой-регентшей, юный король Друин цеплялся за мамкину юбку – а значит, власть ее достигла невиданной прежде вершины. Колючка Бату высилась за ее плечом, и только самые смелые могли хоть на миг выдержать злобный и мстительный взгляд Избранного Щита. Раз Лайтлин сказала – значит, дело почитай сделано.

В конце концов, погребение короля Атиля не испытывало недостатка в именитых персонах.

Здесь присутствовала юная королева Скара Тровенландская, еще недавно жалкая скиталица, ныне восхваляемая за отвагу, сострадание, а пуще всего – за острый ум. Ее белоголовый телохранитель молчаливо угрюмился за спинкой кресла.

Здесь присутствовал ее нареченный жених, Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей, Творитель Сирот – цепь из наверший разрослась длиннее прежнего. Его наводящая ужас служительница, мать Скейр, застила солнце сбоку от повелителя.

Здесь присутствовала знаменитая чародейка Скифр, которая за несколько секунд убила воинов больше, чем король Атиль за всю кровавую жизнь. Она сидела в плотно запахнутом плаще-рванине и разгадывала приметы-знамения в грязи под ногами.

Здесь присутствовала Свидур, главная жрица народа шендов, с зеленой эльфийской табличкой на шнурке вокруг шеи. Оказалось, некогда после шторма отец Ярви вымолил право быть гостем у ее костра, а уже после уговорил ее заключить союз с праматерью Вексен, а затем, в нужный для него час – расторгнуть его.

Здесь присутствовал, конечно, и сам хитроумный служитель Гетланда. Тот, кто привез эльфье оружие из недр запретного Строкома и уничтожил им воинство Верховного короля и навек изменил море Осколков.

И здесь был его ученик-подмастерье Колл, не по погоде в тоненьком плащике. И этот гость замерз и печалился на морском ветру – кажется, он тут лишний.

Не сравнимый ни с чем в запруженной судами гавани Мыса Бейла королевский корабль, двадцать и четыре весла на борт, отобранные ратники волокли на уготованное место. Киль скрежетал о камни крепостного двора. Тот самый корабль, на котором король Атиль переплыл море Осколков во время знаменитого набега на Острова. Тот самый, который на обратном пути ковылял по воде, проседая от веса рабов и награбленного.

На палубе лежало тело покойного короля, обернутое в захваченный штандарт Йиллинга Яркого. Вокруг него, в особом порядке, какой, по мнению Брюньольфа Молитвопряда, наиболее угоден богам, уложены богатые подношения.

Ральф положил подле тела единственную стрелу, и Коллу показалось, будто старый вояка сдерживает слезы.

– Из ничего – в ничто, – просипел старик.

Отец Ярви накрыл руку кормчего своей увечной ладонью.

– Зато есть что вспомнить про путешествие между ними.

Королева Лайтлин облачила плечи короля в плащ черного меха, помогла сынишке вложить украшенный драгоценными каменьями кубок в мертвые ладони, а затем прислонила руку к бездыханной груди и глядела на покойного, не размыкая губ, пока Колл не услышал, как отец Ярви, прислонившись к ней, подал голос:

– Мама?

Без единого слова она повернулась и повела прощавшихся к скамьям и креслам. Там, где проходило сражение – или творилась резня, – бурые травы трепетали у ног под ударами морского ветра.

По доскам застучали копыта – на корабль завели три дюжины взятых в бою коней и всех до одного забили, омыв кровью палубу. Все согласились, что смерть проведет короля Атиля сквозь Последнюю дверь с надлежащим достоинством.

– При известии о его прибытии задрожат мертвые, – протянул Крушитель Мечей и оглушительно сморкнулся, и Колл заметил слезы на седых волосках его щек.

– Отчего вы плачете? – спросила Скара.

– Проводы за Последнюю дверь дорогого врага наполняют великой скорбью, как проводы дорогого друга. Атиль был мне и тем и тем.

Отец Ярви помог юному королю Друину поднести факел к просмоленной растопке. Стон скорби долетел от воинов, собранных в огромные полукольца-шеренги. Они пересказывали грустные предания о доблестной удали Атиля, пели грустные песни о его несравненной удаче в бою, поминали о том, что подобного владения мечом больше никому не увидеть.

Его наследника, не доросшего и до трех лет, усадили на высокое сиденье, ноги болтались в воздухе, как у карлика. Меч, который сковала Рин, а отец-государь носил с собою повсюду, лежал, обнаженный на детских коленях. Клинок сиял над вереницей воинов, что потекла мимо короля. Всяк хотел выразить ему соболезнования и покорность, вручить могильные дары, снятые с убитых солдат Верховного короля. Мальчик всякому говорил: «Привет» – и ел пирожки, которые дала мать, пока не перепачкался медом по уши.

Отец Ярви блымнул на короля.

– Всего два года, а справляется уверенней, чем я в свое время.

– Возможно. – Королева Лайтлин растрепала бледно-соломенные волосенки Друина. – Сидит он ровнее, зато такую великолепную клятву, как ты, не принес.

– И хорошо, коли так. – Ярви пожевал, глядя в огонь. – Узы моей клятвы до сих пор опутывают всех нас.

Они все сидели в безмолвии и холоде, когда взошел Отче Месяц и показались его дети – звезды, а пламя горящего корабля, горящих сокровищ и горящего государя осветило сотни сотен печальных лиц. Сидели, пока вереница воинов не сошла на нет, а король-мальчишка тихонько не засопел на руках королевы Скары. Они сидели, пока пламя не стихло до пышущего жаром мерцания, резной киль-дракон осыпался в вихре пепла, а ткань облаков испачкало первое пятнышко рассвета, сверкнув на неспокойных водах и неся щебет птиц среди трав.

Королева Скара наклонилась и положила руку на ладонь королевы Лайтлин, и Колл разобрал ее вкрадчивую речь:

– Мне очень жаль.

– Не стоит жалеть. Он умер, как и мечтал, со сталью в руке. Железный Король! И все-таки… в нем было много иного, помимо железа. Мне б только хотелось… под конец быть с ним рядом.

Лайтлин встряхнулась, убрала руку от Скары, чтобы поспешно промокнуть глаза.

– Однако мне ли, племянница, не знать цену вещам. За одно хотение нам ничего не купить.

И тогда королева хлопнула в ладоши, и рабы с перезвоном цепей принялись набрасывать над курящимся кострищем землю, воздвигая великий курган, которому суждено выситься подле курганов отца королевы Скары, погибшего в битве, ее прадеда Хорренхода Красного и прочих королей и королев, потомков Бейла Строителя, что умалялись по мере погружения во мглу веков.

Лайтлин встала, поправила великий ключ от казны Гетланда и заговорила – и ни сомнений, ни скорби не выдавал ее голос:

– Собирайте людей. Мы отплываем в Скегенхаус.

Выше по тракту пленные воины Верховного короля до сих пор укладывали павших воинов Верховного короля на крады победнее. Кострища для дюжин, кострища для сотен, их дым пачкал небо на многие мили отсюда.

Колл пошел в служители, чтобы учиться, а не убивать. Чтобы изменять мир, а не ломать его.

– Когда же это кончится? – бормотнул он.

– Когда я исполню клятву. – Отец Ярви смотрел в Матерь Море, и глаза его оставались сухими. – И ни мгновением раньше.

Колл спорил с собой, стоит ли ему спускаться, до тех пор пока не добрался до нижней ступеньки.

Он услышал перестук молота Рин. Ее тихий напев без слов, как всегда во время работы. Были дни, когда Коллу казалось, что безыскусное звучание приветствует его на пороге. Казалось песней, спетой для него одного. Теперь же напев превратился в соглядатая, без спросу подслушивающего личную беседу между нею и наковальней.

Она работала сосредоточенно, без улыбки. На лицо падал теплый желтый отсвет, рот сжат в суровую линию. Ключ, который она носила, закинут за плечо, цепочка стягивала ее потную шею. Она ничего не делала наполовину. Колл всегда в ней это любил.

– Ты решила заняться работой по золоту? – окликнул он.

Она подняла голову, и, когда их взгляды встретились, его дыхание пресеклось. Как же он скучал по ней! Как же ему хотелось держать ее в объятьях! Оказаться в ее объятьях. Еще недавно его преследовала одна неотвязная мысль, в которой самому себе противно признаться: быть может, Рин далеко не прелестница? Быть может, какая-нибудь дева покраше напнется на него и упадет ему в руки? Теперь же он и поверить не мог, что задумывался о такой ерунде. Боженьки, ну и придурком он был!

– У короля Друина голова меньше отцовской. – Рин клещами подняла ужатый Королевский венец, потом положила обратно и снова взялась за молот.

– А я думал, ты только по стали? – Он попытался ввалиться в кузню на свой прежний беззаботный манер, но в этот раз каждый шаг испытывал его нервы. – Мечи королям, королевам – кольчуги.

– После того что понаделало оружие эльфов, у меня предчувствие – заказы на мечи и кольчуги заметно уменьшатся. Встречай неудачи с улыбкой? – Рин громко усмехнулась. – Так сказал бы Бранд.

Колла передернуло от имени силача. От мысли, что Бранд относился к нему, как к брату, а Колл его так подвел.

– Колл, скажи, зачем ты сюда пришел?

Он поперхнулся. Да, ходит молва, что он обладает даром слова. Но истина заключалась в том, что дар его – лишь к словам пустым, ничего не значащим. А поведать о том, что на сердце – тут никаким даром не пахло. Он просунул руку в карман, ощутил холодный вес золотого эльфийского браслета из Строкома. Его искупления, если она его примет.

– Я думал, наверно… может быть, я… – Он прокашлялся, рот сух, как в пыли, – и виновато посмотрел на нее: – …сделал неправильный выбор? – Он намеревался заявить об этом твердо. Открыто признать ошибку. На деле прозвучал лишь вялый писк самооправдания.

Рин выглядела отнюдь не впечатленной его потугами.

– Ты сообщил отцу Ярви о том, что сделал неправильный выбор?

Он скривился, глядя под ноги, но у башмаков его ответа не нашлось. Башмаки не любят решать проблемы хозяев.

– Еще нет… – Ему не хватило духу ответить, что сообщит, если она попросит об этом.

Она просить не стала.

– Последнее, что мне нужно, это расстраивать тебя, Колл. – На это он скривился сильнее. Так говорят, лишь когда намереваются тебя расстроить по-крупному. – Но по-моему, при любом своем выборе ты вскоре приходишь к мысли, что этот твой выбор – неверный.

На это он бы уверенно ответил, что она рассуждает нечестно. Высказал бы без обиняков, что попал в ловушку, стиснут между желаниями отца Ярви, желаниями Рин, последним желанием Бранда и последним желанием матери, и сам уже не понимает, чего хочет на самом деле.

Но сумел лишь просипеть:

– Айе. Я собой не горжусь.

– Как и я. – Она отбросила молот, и когда он перехватил ее взгляд, в нем не было злости. Грусть. И даже вина.

Он уже начал надеяться: быть может, это знак ее прощения, как вдруг она сказала:

– Я легла с другим.

Некоторое время он не мог уловить смысл ее слов, а когда все-таки понял, пожалел об этом. И до боли в кулаке сжал эльфий браслет, не вынимая из кармана.

– Ты… С кем?..

– Какая разница? Дело не в нем.

Он стоял и смотрел на нее, внезапно вскипев от ярости. Он чувстовал себя ужаленным исподтишка. Опороченным. И понимал, что притязать на ревность не вправе, и от этого становилось лишь гаже.

– Думаешь, я рад это слышать?

Она заколебалась, на перепутье между виной и гневом.

– Надеюсь, тебе это слышать ненавистно.

– Тогда зачем ты так поступила?

И гнев победил.

– Да потому, что я без тебя не могла, самодовольный ты хер! – гаркнула она. – Не все в мире крутится вокруг твоих огроменных способностей, твоего охрененно важного выбора и твоего блистательного, да провались оно, будущего. – Она ткнула пальцем ему в грудь. – Мне нужно было только одно, один раз – а ты выбрал уйти от меня! – Она повернулась спиной. – Если ты снова выберешь уйти от меня, никто не заплачет.

Перестук молота гнал его вверх по ступеням. Назад во двор Мыса Бейла, к войне, к смрадной копоти мертвых.