Для мальчишки, которого против воли заставили возмужать, Колл насмотрелся на разные города. На суровый Вульсгард по весне и бурливый Калейв летней порой, на славный и мощный эльфьими стенами Скегенхаус и прекрасный Ялетофт до того, как тот был предан огню. Он побывал в долгом путешествии по извилистой Священной, пересекал волоки и открытую степь, а под конец, раззявив очи, замирал от чудес Первограда, величайшего людского поселения на свете.

Рядом с эльфийскими руинами Строкома все они – ничтожная мелюзга.

Колл ступал, не отставая от Скифр и двух служителей, по черным дорогам шириной с рыночную площадь Торлбю. Дороги то вгрызались в землю наполненными эхом туннелями, то громоздились одна над одной на могучих опорах из камня, сплетаясь в бредовые, исполинские узлы, а сверху разбитые глаза из стекла печально взирали на запустение. Искатели шли в безмолвии, каждый наедине с собствнными тревогами. За судьбы мира, за тех, кого любит, за самого себя. На пути ничего живого. Ни травинки, ни птицы, не проползло ни жука. Лишь тишина и вековечный распад. Все вокруг, миля за милей, невероятные достижения прошлых эпох – ветшало, разлагалось в прах.

– Каким этот город был при эльфах? – зашептал Колл.

– Неописуемым в своем размахе, свете и шуме, – ответила Скифр, торя путь с высоко вскинутой головой. – В упорядоченной суматохе жителей, в их ожесточенном соперничестве. А тысячи лет, как умолк.

Она вскользь провела пальцами по завитым перилам – поднесла к лицу, присмотрелась в облепившую их серую пыль, лизнула, растерла и сурово сощурилась вдаль, на потресканную и вспученную дорогу.

– Что ты видишь? – спросил Колл.

Скифр скособочила опаленную бровь.

– Пыль – и ничего больше. Здесь не бывает других примет, ибо здесь нет будущего, в которое можно вглядеться. Только пыль.

С высокого помоста, соединявшего два здания, обвалился металлический змей и сейчас лежал, изогнутый, поперек дороги.

– Эльфы мнили себя всемогущими, – заговорила Скифр, когда они перелезали через змея. – Мнили себя выше Бога. Думали, им по плечу сотворить заново все вещи мира по своим грандиозным лекалам. Взгляните же воочию на их наивное недомыслие! Не имеет значения, сколь велико и славно творение – время уничтожит его. Не имеет значения ни сила слов, ни сила мысли, ни сила заповедей – все неотвратимо возвратится в хаос.

Скифр рывком запрокинула голову, и ее плевок взмыл в воздух, описал правильную дугу и размазался по проржавелому металлу.

– Король Атиль утверждает, что последнее слово за сталью. Скажу вам – его взгляд недалек. Пыль – вот за чем последнее слово, вот ответ на любые вопросы – сейчас и всегда.

Колл испустил вздох.

– А вы просто кладезь бодрости.

Лающий смех Скифр разорвал тишину, отразился от мертвых фасадов зданий и заставил Колла подпрыгнуть. Чуждое здешнему краю созвучье. Ученик даже по-глупому испугался, что проводница навлекла на них чью-то злобу, хотя здесь некого злить уже тысячи и тысячи лет.

Старуха похлопала его по плечу и поспешила за отцом Ярви и матерью Скейр.

– А это смотря что тебя бодрит, паренек.

По вечерней заре они осторожно пробирались между сооружений, настолько высоких, что улица между ними превратилась в ущелье. Даже их развалины пронзали шпилями небо, несчетные квадраты эльфова стекла до сих пор переливались, перемигивались с закатными сумерками лиловым, оранжевым и розовым цветом. Перекрученные металлические жерди отростками высовывались с вершин зданий, словно колючки чертополоха.

Тут Коллу на ум пришла Колючка, и он про себя о ней помолился, несмотря на то что здесь его не слышал никто из богов. Когда умер Бранд, что-то умерло и в ней. Наверно, никому нельзя пройти через войну столь же живым, как в мирные дни до нее.

На дороге стали появляться провалы и выбоины, путь перегораживали помятые железные громадины, на них шелушилась пузырчатая краска. Попадались мачты высотой как десять мужчин, увешанные мотками шнуров. Эти шнуры свисали меж зданиями, как тенета пауков-великанов. Везде начертаны эльфийские знаки: буквицы намалеваны на дорожном камне, прицеплены к гнутым шестам, над каждым разбитым окном или дверью горделиво развернуты полотна знамен.

Колл засмотрелся на один ряд знаков, с грозным вызовом нанесенных вдоль всей крыши строения. Последняя, с рост человека, руна уныло покачивалась, прихваченная за один уголок.

– Повсюду одни письмена, – негромко произнес Колл. Шея затекла их рассматривать.

– Эльфы не запирали слова для избранных, – сказала Скифр. – Они позволяли знанию расходиться средь всех, как огню. И с радостью раздували его пламя.

– И сами сгорели в нем, – прошипела мать Скейр. – Сгорели дотла.

Колл удивленно таращился на громадный символ.

– Вы понимаете, что он значит?

– Допустим, я смогу определить эти буквы, – сказала Скифр. – Может даже, разберу слова. Но мир, в котором они звучали, ушел безвозвратно. Кто же теперь проникнет в их смысл?

Они миновали расколотое окно, по краям рамы по-прежнему торчали пластины стекла, и Колл увидал, что изнутри на них скалит зубы женщина.

До того потрясенный, что не сумел заорать, он на ходу врезался в Скифр, бешено тыча пальцами в очертания призрака. Но старуха лишь посмеялась.

– Она, малыш, тебя не тронет.

И Колл разглядел, что это лишь картина – изумительно точная в мелочах, но оплывшая и блеклая. Женщина подняла локоть и показывала золотое эльфийское запястье, с широкой улыбкой, будто ей невероятно радостно его носить. Высокая и стройная, необыкновенно одетая, но тем не менее женщина.

– Эльфы, – пробормотал он. – Были такие… такие, как мы?

– Ужасно схожи и до жути отличные, – ответила Скифр. Ярви со Скейр подошли и встали рядом. Все пристально изучали выцветшее лицо, лицо из-за пелены веков. – Они были гораздо мудрее, многочисленнее и могущественнее, чем мы. Но, как и мы, чем более могущественными становились, тем желаннее стремились обрести еще большую мощь. Как и у людей, внутри эльфов имелась пустота, которую невозможно было заполнить. Ничем из этого… – Скифр простерла руки к необъятным развалинам, беспокойное дуновение волновало ее плащ. – Ничем из этого они довольствоваться не могли. Да, такие же, как мы, завистливые, честолюбивые, безжалостные. Точно такие же жадные.

Она вытянула длинное предплечье, длинную кисть, длинный палец и указала на лучезарную улыбку женщины.

– И жадность их уничтожила. Ты меня слышишь, отец Ярви?

– А то, – ответил он, поправил мешок на плече и, как обычно, целеустремленно двинулся прочь. – И спокойнее проживу без эльфийских уроков, зато с эльфийским оружием.

Мать Скейр нахмурилась ему в спину, перебирая пальцем свой набор древних браслетов.

– Лучше б, скажу я вам, наоборот.

– Что же будет потом? – окликнул наставника Колл.

Отец Ярви оглянулся не сразу.

– Мы поднимем орудия эльфов на Яркого Йиллинга. Мы пронесем с собой их колдовство через море в Скегенхаус. Мы разыщем праматерь Вексен и Верховного короля. – В его голосе зазвучала смертельная грань. – И я исполню то, в чем поклялся луною и солнцем. Отомщу убийцам отца.

У Колла пересохло во рту.

– Я имею в виду – что потом?

Учитель окинул подмастерье недобрым взглядом.

– Поищем брод, когда дойдем до реки. – Он повернулся и продолжил путь.

Вполне вероятно, он и правда не задумывался наперед. Вот только Колл знал, что отец Ярви не из тех, кто покидает пажить будущего, не посеяв семена новых замыслов.

Боженьки, неужто Скифр права? И они ничем не отличаются от эльфов? Игрушечная флотилия в необъятном кильватере бовых кораблей, но плывет тем же курсом? Он представил опустевший Торлбю, исполинскую усыпальницу, где народ Гетланда сгорел без следа и оставил после себя лишь тишину да пыль. Хорошо, если сохранится обломок его резной мачты, призрачный отголосок для тех, кому придется ломать над ним голову в будущем.

Колл бросил последний взгляд на счастливое лицо тысячелетней покойницы и заметил, как что-то блеснуло среди осколков стекла. Золотое запястье, совершенно такое же, как на картинке, и Колл просунул руку и положил его себе в карман.

Едва ли эльфийская женщина станет по нему тосковать.