Рэйт стоял на возведенном людьми участке стены возле башни Гудрун и разглядывал исполосованный, вытоптанный, утыканный стрелами дерн перед кольями, отмечавшими порядки солдат Верховного короля.

Он толком не спал. Кемарил за Скариной дверью. Снова в полудреме видел ту женщину, ее детей, и вскакивал в холодном поту, сжимая кинжал. Вокруг ничего, тишина.

Пять дней с начала осады, и каждый день враги шли на стены. Несли лестницы, ивовые загородки – закрываться от ливня стрел, града камней. Шли храбро, с лихим задором в глазах, с лютой божбой на устах – и, разбитые, храбро отступали назад. Из тысячи защитников они положили немногих, но все равно их атаки не прошли бесследно. От бессонницы каждый воин Мыса Бейла красноглаз, от страха – серолиц. Перевидаться со смертью один шальной миг – это одно. Но шеей чувствовать ее ледяное дыхание вчера, сегодня, изо дня в день – людям вынести не под силу.

Почти на границе выстрела лука набросали огромные горбы свежей земли. Могильники для каждого павшего за Верховного короля. Копают до сих пор. Отсюда слышно, как скребут почву лопаты, как жрец мелодично голосит песнопения – по-южански превозносит южного Единого бога. Рэйт вскинул голову, провел плашмя ногтями по старому порезу на шее, поморщился. Воину пристало ликовать над вражьими трупами, но никакого ликования внутри него давно не осталось.

– Борода мешает? – зевая, подковылял Синий Дженнер. Он приглаживал непослушные жидкие пряди, а те после этого лохматились хуже прежнего.

– Чешется. Странно, почему посреди такой заварухи нас все одно донимают разные мелочи?

– Жизнь – череда вредных пакостей, включая Последнюю дверь под конец. Побрился бы ты, да и все.

Рэйт продолжал чесаться.

– Мысленно я всегда умирал бородатым. И, как бывает с мечтами, здесь меня ждет подвох.

– Борода – это борода, и только. – Дженнер заскреб в своей собственной. – В метель харю греет, иногда не дает еде упасть на пол, но, слушай, знавал я одного мужика. Он отрастил бородищу длиннее некуда, и она попала в узду его коня. Мужика протащило через изгородь и переломило шею.

– Погиб от собственной бороды? Стыдоба-то какая.

– Мертвые сраму не имут.

– Мертвые вообще ничего не имут, – молвил Рэйт. – Из Последней двери возврата ведь нет?

– Может, и нет. Зато на этой стороне от нас чуточек, да остается.

– А? – вяло откликнулся Рэйт, равнодушный к наблюдению старика.

– Наши призраки селятся в памяти тех, кто нас знал. Тех, кто нас любил, ненавидел.

Рэйт подумал о лице той женщины, в слезах, крупно сверкавших в отсветах пламени. Прошло столько времени, а лицо не тускнеет. Он поработал кистью – тут же прорезалась застарелая боль.

– Тех, кто нас убил.

– Айе. – Взгляд Синего Дженнера устремился куда-то вдаль. Может, к личным зарубкам, отмечающим покойников. – Тех особенно. Ты как сам, ничего?

– Однажды сломал руку. До конца так и не вылечил.

– Такого не бывает, чтобы вылечил и забыл. – Синий Дженнер всморкнулся, громко прохаркнулся, пожевал губами и закрутил плевок через стены. – Кажется, этой ночью Колючка Бату познакомила с собой наших гостей.

– Айе, – согласился Рэйт. Сквозь крыло лагеря Яркого Йиллинга пролегал выжженный шрам, и, судя по запаху горелой соломы, она хорошо потрудилась над его обозами с сеном.

– С этой девкой здорово дружить и очень, очень плохо ссориться. – Дженнер хихикнул. – Она мне понравилась, еще когда в первый раз наткнулся на них у Запретной.

– Ты ходил по Запретной? – спросил Рэйт.

– Три раза.

– На что она похожа?

– Сильно смахивает на большую реку.

Рэйт уже глядел мимо, на покосившийся проход в башню Гудрун. Оттуда только что вышел Рэкки. Морской бриз ерошил светлые волосы, пока он тревожно всматривался в Йиллинговые огромные погребальные насыпи.

Дженнер вопросительно поднял бровь.

– Давай, может, помогу?

– Некоторые вещи положено делать самому. – Минуя старичину-разбойника, Рэйт потрепал его за плечо.

– Брат.

Рэкки не взглянул на него, только на виске его вздрогнула жилка.

– Кто – я?

– Не знаю, но ты обалденно здорово на меня похож.

Рэкки не улыбнулся.

– Иди лучше своей дорогой.

– Почему? – Но, не успев это произнести, Рэйт ощутил присутствие некой могучей силы и нехотя развернулся. Крушитель Мечей пригнулся в проеме прохода и шагнул под утреннее солнце. За его плечом следовал Сориорн.

– Смотри-ка, кто тут рассекает, – пропел Горм.

Сориорн тщательно поправил свой гранатовый невольничий ошейник.

– Это Рэйт. – Он, как обычно, произносил мало слов, да и те очевидны.

Горм прикрыл глаза и стоял, вслушиваясь в отдаленные распевы жрецов Единого Бога.

– Вот настоящая музыка! Что еще так успокаивает по утрам, как не псалмы врага по погибшим?

– Может, арфа? – бросил Рэйт. – Я люблю слушать арфу.

Горм открыл глаза.

– Ты серьезно считаешь, будто шутки срастят сломанное тобою?

– Они не повредят, государь. Я хотел бы вас поздравить с помолвкой. – Хоть и трудно представить, от чьей бы помолвки он был в наименьшем восторге. – Скара будет королевой всему миру на зависть, а в приданое принесет с собой Тровенланд.

– Бесспорно, выигрыш высок. – Горм простер руку и взмахом обвел воинов, что со всех сторон окружали крепость. – Но перед тем, как я предъявлю на него права, остается одна ерундовинка – разбить здесь Верховного короля. Твоя неверность вынудила меня поставить все на изворотливость отца Ярви взамен наших с матерью Скейр планов замириться с праматерью Вексен.

Рэйт кинул взгляд на Рэкки, но брат не отрывал глаз от камней под ногами.

– Я и не думал…

– Я развел псов не для того, чтобы они думали. Я держу их ради послушания. Мне ни к чему беспородные шавки, которые не желают прибегать по свистку. Которые не рвут клыками, когда я велю рвать. Таким никудышным созданиям под моим кровом приюта нет. Я предупреждал тебя, когда разглядел в тебе зернышко жалости. Я предвидел: придет время – и ты им подавишься. Так и вышло. – Горм отвернулся, качая головой. – Столько ребят, готовых сто раз убить, только б оказаться на твоем месте, – и угораздило же меня взять тебя!

– Одно расстройство, – добавил Сориорн и с прощальной ехидной усмешкой двинулся за хозяином.

Рэйт остался стоять в тишине. Было время, он выделял Гром-гиль-Горма среди прочих людей, восхищался им. За его силу. За безжалостность. Мечтал стать на него похожим.

– С трудом верится, что когда-то я боготворил этого козла.

– Вот здесь мы отличаемся, – протянул Рэкки. – Я-то всю жизнь его ненавидел. Тут, однако, другой расклад. Мне без него по-прежнему не обойтись. Что ты задумал провернуть?

– Ничего я не думал. – Рэйт насупился на брата. – Не так-то легко убивать того, кто не сделал тебе ничего плохого.

– Никто и не обещал, что будет легко.

– Ладно, все нетрудно, если не тебе этим заниматься. Я смотрю, ты у нас любитель серьезных дел, – отчеканил Рэйт, пытаясь понизить голос, а заодно опустить кулаки, – вот только делать их приходится мне!

– Ладно, значит, ты мне уже не помощник? – Рэкки ткнул пальцем в сторону Бейловой залы. – Раз выбрал эту сучку вместо родного…

– Не называй ее так! – рявкнул Рэйт, кулаки его набухли. – Я просто выбрал ее не убивать!

– И вот куда нас занесло. Вовремя ты решил помучиться совестью. – Рэкки повернул голову к могилам. – Буду молиться за тебя, братик.

Рэйт хмыкнул:

– Вспомни селян на границе. Как думаешь, они молились, когда мы явились в ночи? Молились, да так горячо, как только хватало сил!

– Ну и что?

– Молитвы не уберегли их от меня. С какой стати молитвы спасут меня от какого-нибудь другого подонка? – И Рэйт отправился вдоль стены, назад к Синему Дженнеру.

– Неприятности? – спросил старый налетчик.

– Выше крыши.

– Семья есть семья. Полагаю, рано или поздно брата ты переубедишь.

– Возможно. Правда, Крушитель Мечей не настолько уступчив.

– По нему заметно – уступать он не любит.

– Я с ним завязал. – Рэйт плюнул со стены. – И с собой завязал. С тем, кем я был.

– Тебе нравилось им быть?

– В то время – еще как. Хотя, сдается мне теперь, я был самым настоящим гадом. – Лицо той женщины не хотело его отпускать, и он проглотил ком и уставился на старые плиты под ногами. – Откуда люди узнают, что поступают правильно?

Дженнер устало пшикнул, сдувая щеки.

– Я полжизни прожил, делая все вкривь и вкось. Почти всю оставшуюся половину старался кривить хоть малость ровнее. Те пара-тройка раз, когда я действительно правильно поступал, удались в основном по случайности.

– А ты среди всех моих знакомых, наверно, будешь… самый лучший человек.

Глаза Синего Дженнера выскочили на лоб:

– Ну, спасибо за похвалу. И как мне тебя жаль!

– И мне, и мне, старикашка. – Рэйт наблюдал, как по стану Яркого Йиллинга елозят маленькие фигурки. Бойцы выползали из постелей, собирались у костров, раскладывали завтрак. Может, где-то там старик с юнцом смотрят, задрав головы, на их стену и тоже мелют какую-то чушь.

– Как считаешь, сегодня они навалятся снова?

– Айе, и это меня почему-то странно тревожит.

– Лестницам ни за что не одолеть эти стены. До скончания века.

– Не одолеть, и Йиллинг знает об этом. Тогда зачем тратит силы впустую?

– Держать нас в страхе. Держать на взводе. Осада это или нет? Как-то же ему надо до нас добраться.

– Желательно так, чтоб горела звездой его слава. – Дженнер кивком указал на могилы. – Вы после битвы роете большие курганы для каждого ратника?

– В большинстве кучей сжигаем, но эти Единобожьи поклонники чудно обходятся с покойниками.

– И зачем так близко к нашим стенам? От врага прячут боль. Потери не подсовывают под нос неприятелю, даже если они на тебе не сказываются.

Рэйт поднял руку и вытер с уха старую запекшуюся корку.

– Правильно понял, у тебя объяснение готово?

– Вижу, ты начал уважать мое мнение. – Дженнер вытянул подбородок и почесал шею. – Я тут сообразил, что, вполне вероятно, Йиллинг командует идти на штурм лишь для того, чтобы обзавестись телами для похорон.

– Он – что?

– Он поклоняется Смерти, ведь так? А людей у него полно – отстегнуть не жалко.

– На черта убивать людей только ради того, чтоб похоронить?

– А чтоб мы думали, будто он ничем больше не занят. Но, чует моя шея, ночи напролет всего лишь в выстреле из лука от самого неукрепленного участка он роет не только могилы.

С минуту Рэйт пялился на него, потом на бурые горбы за стеною. По спине пронеслась холодная дрожь.

– Они прокладывают подкоп под стены.