20. Убийца
– Ты главное, не выкидывай глупостей, ладно? – попросил Синий Дженнер.
Рэйт вспоминал боевую площадку в Вульсгарде. Как повалил там парня вдвое крупнее себя – настолько силен и быстр оказался собственный удар. Как глазел на соперника, сжавшегося в пыли. Припомнил, как тень от его сапога упала на лицо побитого парня. Как непомерная ладонь Гром-гиль-Горма легла на плечо.
Чего же ты ждешь?
Он сосредоточился на флоте Верховного короля: мельтешат натянутые леера и грузно хлопают весла, парусину бичует ветер, и жилы рвут моряки.
– В бою есть только одна глупость – околачиваться сзади, – прорычал он и сунул в рот тот закаленный в стычках колышек-перемычку. Зубы нашли свои вмятины – точно, как две половинки разбитой чаши.
Скоро скользящий киль «Черного пса» прорезал волну, окатил ливнем гребцов и воинов, пригнувшихся между весел.
Рэйт мельком оглянулся на берег. Край суши подпрыгивал – это Матерь Море поднимала и опять бросала «Черного пса». Подумалось, смотрит ли на них сейчас Скара, подумалось о ее глазах, огромных, зеленых, – того и гляди поглотят, как топь. Потом мысли перескочили к Рэкки, одному среди шквала битвы, и некому прикрыть ему спину – и Рэйт стиснул ручку щита так крепко, что застонали сбитые костяшки.
Корабли Верховного короля стремглав мчались навстречу, различимы рисунки на щитах: выцветшие ворота, голова вепря, четыре меча выложены в квадрат. За краем борта видны натянутые скулы гребцов. Когда встречная ладья накренилась, разглядел наведенные луки – и над водой понеслись стрелы.
Рэйт припал за щитом, услышал, как против лица щелкнул острый наконечник, откинулся через плечо и перекатился. Другая стрела упокоилась рядышком, впившись в планширь. Стало жарко дышать, он языком поправил колышек и плотнее свел зубы.
Позади зазвенели тетивы, по дуге взмыли ответные стрелы – подхваченные ветром, быстрым градом сыпались на корабли Верховного. Кормчие Атиля ревели, требуя ходу. Вражье оружие колотило в щиты, в борта и весла, ратники вокруг собирали отвагу в кулак, настраивались убить, настраивались умереть, и Рэйт осилил новый вдох и был как все, и тук, тук, тук – топорищем о планширь отстукивал биение сердца.
– Влево! – зычно взревел Синий Дженнер, выбрав мишень. Корабль, верно, из Нижнеземья – без головы зверя, лишь закручивался резной завиток на носу. Его команда налегала вовсю – отвернуть, зайти по кругу и встретить «Черного пса» грудь в грудь. Кормчий тужился над рулевым веслом, но ветер был против него.
– Сердце железное! – вступил рев. – Глава железная! Руки железные!
– Вам смерть пришла! – завопил кто-то, и прочие подхватили крик, и Рэйт рвал с ними голос, хотя из-за колышка во рту получалось лишь рычать и брызгать слюной. Не выдержав, как разгорается, обжигает дыхание, он рубанул секирой в набортный брус, полетели щепки. Снова над водой рыскали разозленные стрелы, гремели молитвенные призывы и боевые кличи. «Черный пес» кромсал волны навстречу нижеземскому судну, команда на том борту пучила глаза и пятилась, и Рэйт почуял их страх, почуял их кровь, выпрямился во весь рост и оглушительно взвыл.
Киль вспорол древесину с сотрясающим, расшибающим грохотом, весла повырывало, они трещали, разламывались, соскальзывали с груди «Черного пса», будто копья. Задрожала обшивка, воинов замотало – сейчас им надо цепляться кто за что может. От удара корабль из Нижнеземья покосился набок, моряки послетали с рундуков, один лучник упал, и стрела его понеслась ввысь, навстречу заходящей Матери Солнце.
Над пробуренной килем брешью зазмеились крючья-захваты, вонзая свои железные пальцы. Один зацепил нижеземца под локоть и уволок, верещащего, в воду.
– Взяли! – взревел Дженнер, и корабли потащили друг к другу, между бортами провис клубок рваных канатов с застрявшими веслами. Рэйт оскалился и поставил ногу на планширь.
С небес рухнул камень, цокнул по голове ратнику, стоящему рядом. Мужик распростерся на палубе с широкой вмятиной на шлеме – окровавленный край смялся и съехал на нос.
Чего же ты ждешь?
Он оттолкнулся и прыгнул, перелетел над пенной водой и упал среди людского скопленья; копье проскоблило о щит, едва не скрутив его с руки.
Рэйт отмахнулся секирой, зарычал, рубанул снова, пуская слюну, плечом повалил противника, заметил, как другой, рыжебородый заносит свою секиру. На ремешке вокруг шеи недруга крыло галки – амулет, наделяющий быстротой. Наделил недостаточно. Под глаз воткнулась стрела, и рыжий бессильно зашарил руками по древку.
Рэйт ударил сам, попал рыжему в голову наповал. О корабельный бок разбилась волна, друг и враг – все разом промокли насквозь. Брызги морской воды, брызги крови, повсюду давят, толкают, сшибают, орут. Котел обезумевших харь. Зыбкое море приподняло корму судна, и Рэйт навалился под уклон, оттесняя щитом врагов, всхрапывал и стонал – волчья повадка, волчья душа.
В едином шквале сливалось все: треск досок, лязг металла и надсадные вопли. Буря металась в голове Рэйта, пока сама черепная коробка не зазвенела ей в такт. Пока не раскололась, пока не лопнула от нее. Палубу затянула морская слизь, кровавая жижа. Сотрясение. Дерущиеся закачались, затоптались, переступая и спотыкаясь: корабль качнулся назад и с хрустом притерся бочиной к другой ладье. На ней зверя на штевне так густо истыкали стрелами, что тот стал вылитый еж.
Укол копьем, острие целит в него, но смятение уже властвовало над нижеземцами, и не было боевитости в том ударе. Рэйт – слишком быстр, слишком горяч для противника – обогнул наконечник, словно размотал себя вокруг копья и следом размотал сверкающий диск – свою секиру, и вогнал ее в плечо копейщика, и силой удара опрокинул его через планширь, в накатившую воду.
Жалость – это слабость, – так заставляла повторять их мать Скейр, прежде чем накормить хлебом. – Сжалился – проиграл.
Рэйт двинул левой, наотмашь в обвод, и краем щита влепил гребцу в пасть, тот заковылял, задохал – подавился своими зубами.
Синий Дженнер цепко держался за штевень, сапог на борт – расставлял людей потрепанным мечом по местам. Выкрикивал какие-то слова, но Рэйт теперь – здоровенный пес. Если он раньше и разумел людскую речь, то это было давным-давно и далеко не в здешних краях.
Судно столкнулось с другим кораблем. Человек за бортом издал булькающий вскрик, и его раздавило между обшивок. Вспышка, взметнулось пламя, наполнило светом клинки, испуганные лица резко обернулись к огню.
Боевое снаряжение отца Ярви, с дальнего юга. Горшок с огнем перекувырнулся в воздухе и разбился, на толстобрюхой барже расцвел пожар. С палубы посыпались люди – горят, визжат. Снасти превратились в насечки из пламени, огненные лужи расплывались на самой Матери Море.
Ладонь Горма легла Рэйту на плечо. Чего же ты ждешь?
Он зарубил еще одного, раздавил сапогом павшего, рассек спину другому – не стоит пытаться бежать. Рэйт оружием пробивал дорогу через корабль. Впереди высокий воин, на наноснике шлема сияет золото, на руках кольца-монеты ярко блеснули, поймав луч заходящего солнца.
Рэйт сблизился, полуприсел в низкой стойке, зарычал, обдавая слюнями палубу, людей и тени, плясавшие вокруг них. Пожар проливал пестрящий свет.
Оба скакнули друг на друга одновременно. Секира взвизгнула о меч, меч лязгнул о щит, пинок, потеря равновесия и удар, проминающий палубу, – Рэйт едва успел откатиться.
Он пошел по кругу, дрожали влажные губы. Неудобно ступать, раскачивается секира. Вот оно – его тень вытянулась по палубе в сторону капитана. Матерь Солнце низко, сейчас она упадет врагу на глаза. Упала – и Рэйт тут же метнулся вперед.
Бородой секиры сбил, сковырнул щит. У капитана длинней досягаемость, но Рэйт привалился вплотную и головой боднул его в рот, под самый золоченый наносник.
Тот ударился, вцепился за планширь. Секира Рэйта хрумкнула о дерево, и капитанские пальцы закрутились в воздухе, за борт вывалился меч. Предводитель попытался встать. Рэйт, с ревом роняя розовую пену, врезал ему в низком замахе и попал под завернувшийся подол кольчуги. Треснуло, колено капитана выгнулось в обратную сторону, и он со стоном упал на ладони.
Шлепок от Горма ужалил Рэйта в щеку. Да ты настоящий убийца!
Он глодал колышек и рубил, рубил и рубил, заливался слюной и соплями, пока наконец оказался не в силах одолеть очередной взмах, и тогда приткнулся к борту. Кровь на лице, кровь во рту.
Над водою стелился дым: из глаз текло, в горле першило.
По крайней мере, здесь битва окончена. Мертвецы. Вопят недобитки. Ладья дрейфует – волна поигрывает распростертыми телами, тихонько подталкивает ими киль. У Рэйта разъехались колени, и он плюхнулся на задницу, под тень резного завитка на штевне.
Новые корабли Атиля резали волны. Мелькали стрелы, валились крючья, ратники перескакивали с ладьи на ладью, воины дрались, голосили, умирали – черные тени в закатных сумерках. Пламя расползлось на большие торговые галеи и ревело в полумраке, весла – факелы великанов – перекрещивались огненными узлами.
– Вот это вышла драчка так драчка. – Кто-то положил на колени Рэйту шлем капитана и постучал по нему. – В тебе, парень, что – совсем нету страха?
Рэйт не сразу сумел разомкнуть сведенные челюсти и ободранным языком вытолкнуть изо рта слюнявый, замусоленный колышек.
Порою казалось, что в нем ничего-то и нет, кроме страха. Потерять свою службу. Остаться одному. Страха перед тем, что он натворил. Что мог натворить.
Только одно не пугало его – только бой.