Новая вспышка молнии очертила отвесные стены Мыса Бейла – черные зубцы на фоне алмазного неба. Боженьки, дорога вверх такая длинная…

– А уже поздно говорить, что я не согласен с планом? – проверещал Колл сквозь завывание ветра, гул дождя и рокот ударов Матери Моря об их суденышко.

– Да нет – говори, что вздумается, – в ответ проревел Ральф, по лысине тек ручеек. – Лишь бы наверх залез!

Ветер подсекал и метал в лица изможденных гребцов соленые брызги. Гром трещал так, что дрожь пронзала весь мир, но Колл и так уже дрожал сильней некуда, пока их лодчонка рыскала и качалась – все ближе и ближе к скалам.

– По-моему, здешние небеса не предвещают добра нам! – воскликнул он.

– Как и здешние воды! – крикнул Доздувой, борясь с веслом, как с необъезженной кобылицей.

– Дурная судьбина повсюду!

– От судьбы не уйти – дурной или доброй! – Колючка взвесила в руке абордажную кошку. – Важно одно – как ты ее примешь.

– И то правда, – сказал Фрор, кривой глаз белел на обмазанном смолой лице. – Тот, Кто Разговаривает Громом сегодня за нас. Его дождь загонит их головы под крышу. Его рык заглушит наше прибытие.

– Упасет – и не развеешься золой от его молнии. – Колючка хлопнула Колла по спине и едва не вышибла с лодки.

Толща стен в основании состояла из эльфийского камня – ныне треснутого и покореженного. Ржавые прутья торчали в прорехах – опутанных водорослями, усиженных раковинами морских блюдечек. Ральф гнул спину и скрипел зубами над кормилом, помаленьку разворачивая лодку боком.

– Полегче! Полегче! – Новая волна подхватила их, закинув желудок Колла прямо в рот, а потом понесла бортом на камни. Заскрежетала, завизжала древесина. Он уцепился за планширь, уверенный, что остов лодки вот-вот переломится и Матерь Море, вечно голодная до теплых человечьих тел, грядет за ними, чтобы уволочь в свои хладные объятия. Однако потертая обшивка держала, и он шепотом благодарил то дерево, которое им ее даровало.

Колючка забросила кошку, и крюк с первого раза застрял между древних металлических стержней. Девушка уперлась ногами в обшивку и, не разжимая зубов, стала подтягивать лодку.

Перед Коллом открылись два контрфорса – два могучих устоя, о которых рассказывала принцесса Скара. Уже люди возвели их из грубо тесанных блоков, и Матерь Море на протяжении многих лет обгладывала глыбы, выедая раствор. Промеж устоев темнела расселина, камень поблескивал сырою слизью.

– Ты представь, будто лезешь на мачту! – сказал Ральф.

– Под мачтой разъяренное море не редкость, – обронила Колючка в упорной борьбе с веревкой, на зачерненных смоляным варом плечах упруго выступили жилы.

– Вот только редкость разъяренные воины над, – пробубнил Колл, вглядываясь в бойницы.

– Точно вару не нужно? – спросил Фрор, предлагая флягу. – Оттуда заметно, как ты будешь лезть…

– Я ж не боец. Если меня накроют, то я скорее их уболтаю, чем отобьюсь.

– Готов? – перебил Ральф.

– Нет!

– Тогда шуруй неготовым – скоро волны разнесут нашу лохань по хворостинкам!

Колл забрался на планширь – одной рукой схватился за штевень, другой продернул слабину на канате, который обвязал через грудь и распустил витками меж рундуков гребцов. Мокрая, эта веревка весила немало, и чем выше он поднимется, тем тяжелей будет вес. Лодка съехала вбок, обтерлась о подножье устоя. Непокорная вода, встряв между древесиной и камнем, фонтаном брызнула вверх, и Колл непременно бы вымок, когда б дождь и море уже не промочили его насквозь.

– Держите ровно! – окрикнул Ральф.

– Держал бы, – отозвался Доздувой, – да Матерь Море против!

Мудрый терпеливо ждет своего часа, – как постоянно твердил отец Ярви, – но ни за что его не упустит. Очередная волна приподняла лодку, Колл неслышно взмолился Отче Миру о том, чтобы снова увидеть Рин, – и прыгнул. Сейчас, тщетно царапая камень, он с воем полетит прямиком в Последнюю дверь. Однако щель меж двух громадных подпор была глубже человеческого роста и как раз нужной ширины. Колл вошел в нее и прилепился с такой легкостью, что аж чуть не расстроился.

– Ха! – бросил он через плечо, в восторге от негаданного спасения.

– Не смейся! – прикрикнула Колючка, по-прежнему налегая на крюк. – Лезь!

Крошащаяся кладка в обилии предоставляла выемки для рук и ног, поэтому поначалу он продвигался быстро и мурлыкал под нос. В воображении скальды заводили песнь о Колле Хитроумнике, который стремительно, как гагара в полете, покорил неприступные стены Мыса Бейла. Рукоплескания в его честь во дворе цитадели Торлбю лишь раздразнили вкус. Кажется, быть знаменитым, почитаемым и любимым не так и плохо. Совсем не плохо.

Однако боги обожают смеяться над людским счастьем. Как хорошая мачта, устои постепенно сужались к вершине. Желоб между ними мельчал, ветер и ледяной дождь хлестали в него напрямую и отвешивали Коллу такие оплеухи, что он перестал слышать собственный напев. Хуже того, щель ширилась, тянуться за опорой приходилось все дальше, пока не осталось иного выбора, как оставить один контрфорс и лезть по углу между другим быком и стеной. Холодные, как лед, обросшие склизским мхом камни вынуждали то и дело стопорить подъем, чтобы отлепить с лица мокрые волосы, вытереть саднящие руки и подышать теплом на занемевшие пальцы.

Последняя пара шагов людской отвесной стены длилась дольше всего прежнего вкупе. За плечом тянулось убийственной длины вервие – отяжелевший от дождя канат гнул к земле сильнее доспехов, мотался под ветром и обдирался о края расселины. Коллу в жизни не выпадало более сурового испытания. Мышцы стонали, их сводило и дергало – предел выносливости позади. Даже зубы ломило от боли, но повернуть обратно было еще опасней, чем двигаться дальше.

Колл выбирал выемки и уступы столь же тщательно, как корабельщик обстругивает киль, зная, что одна ошибка – и камни у подножия размозжат его в рыбий корм. Напряженно осматривал кладку при свете луны и вспышках зарниц, выгребал грязь со мхом из стыков – камни крошились здесь, как заветренный сыр. Он старался не думать о зияющей пропасти под собой, о свирепых воинах, возможно, поджидающих наверху, или о…

Камень раскололся под закоченелыми пальцами, и рука потеряла захват, накреняясь над пропастью, он заскулил, каждая жилка на сведенном от напруги предплечье полыхала огнем. Он ногтями скреб камни, раздирая старый плющ, пока, наконец, не обрел устойчивость.

Он вжался в стену и наблюдал, как камешки сыплются вниз, скачут вдоль веревки к разломам среди эльфийских глыб и челноку, который мотает сердитая зыбь.

Показалось, будто мать прислонилась к его груди и напомнила, как грозила пальцем и отчитывала оседлавшего мачту сына.

– Но не могу ж я всю жизнь просидеть под одеялом? – прошептал он под гулкое буханье сердца.

Сладость облегчения Колла была достойна легенды, когда он заглянул через бойницу и увидел, что боевой ход, шире дороги, под секущими каплями дождя – покинут и пуст. Он со стоном перевалился через край, подволок за собой веревку и плюхнулся на спину. И лежал, глотая воздух, пытаясь вновь нагнать кровь и разработать отекшие пальцы.

– Вот тебе и приключение, – прошептал он. Оскальзываясь, приподнялся на четвереньки и уставился на Мыс Бейла. – Бо-о-женьки мои…

Отсюда, сверху, сразу верилось, что перед тобой сильнейшая крепость мира и ключ ко всему морю Осколков.

Тут высились семь безмерных башен с безмерными же стенами между ними: шесть построили эльфы – на идеальной глади камня поблескивала влага, а одну кургузую и неуклюжую – люди, чтобы заткнуть брешь, оставшуюся после Божия Сокрушения. Слева от Колла пять башен вырастали из Отче Тверди, две же справа выдавались за край утесов, вынесены в Матерь Море. Натянутые меж ними цепи срезали волны, закрывая путь в гавань.

– Боженьки вы мои! – опять прошептал он.

Гавань кишела судами – в точности по слову принцессы Скары. Не меньше пяти десятков – от малюсеньких до здоровенных громад. Флот Йиллинга Яркого, как младенец, мирно спал под надежной защитой могучих эльфокаменных рук крепости. Голые мачты едва-едва шевелились – как бы ни ярилась Матерь Море снаружи.

От причалов сквозь скальный берег поднимался длинный скат до просторного внутреннего двора. Там вкруговую громоздилось с дюжину зданий, разной постройки и возраста. Крыши складывались в несочетаемую путаницу мшистого тростника, треснутой черепицы, блестящей под ливнем слюды; вода из разломанных труб орошала мощеный двор. Целый город лепился к изнанке исполинских эльфийских стен – свет просачивался из щелей сотен от непогоды забранных ставнями окон.

Колл вывернулся из объятий веревки, а после проклял свои непослушные пальцы, пока обматывал ею зубцы и остервенело затягивал мокрые узлы, чтоб выдержали наверняка. Наконец, он вымучил из себя улыбку:

– Пойдет.

Вот только боги обожают посмеяться над людским счастьем, и его улыбка моментом сошла на нет, стоило лишь обернуться.

По боевому ходу навстречу ему тяжело трусил воин: в одной руке копье, в другой мерцает фонарь. По ссутуленным плечам ратника хлопал отяжелевший от капель плащ.

Первым позывом было бежать. Но первопроходец заставил себя повернуться к стражнику спиной, равнодушно опереть башмак о бойницу и безмятежно разглядывать море, словно лишь здесь на всем свете ему дарован кров и приют. И безмолвно взмолился Той, Что Прядет Небылицы. Так или иначе, от Колла ей доставалась уйма молитв.

Услыхав близкий шорох сапог, он повернулся с ухмылкой:

– Здорово! Приятный вечерок, чтоб побродить по стенам.

– Не скажи. – Ратник поднял фонарь и пристально присмотрелся к собеседнику. – Я тебя знаю?

По говору похож на ютмарчанина, и Колл бросил кости, положившись на удачу:

– Не-а, я из инглингов.

Подсунь человеку добрую ложь, и он сам выложит тебе правду.

– Из парней Люфты?

– А то. Люфта отправил меня на стены с проверкой.

– Серьезно?

Если доброй лжи одной несподручно, то на выручку сгодится и правда:

– Айе. Видишь, эти два устоя? Люфте втемяшилось в голову, что кто-нибудь сможет пролезть наверх между ними.

– Такой ночью?

Колл подхихикнул:

– Знаю, знаю, ума в этом – как в шапке, полной лягушек, но если Люфте втемяшится…

– А здесь чего? – встревоженно спросил ратник, озирая веревку.

– Чего здесь такого чего? – переспросил Колл, вставая перед ней. Ложь вся вышла, а вместе с нею и правда. – Ты чего?

– Вот того, твою… – Стражник выкатил глаза в тот миг, когда черная ладонь склеила ему рот, а черное лезвие продырявило шею. За его лицом показалось лицо Колючки, не отчетливее тени под струями ливня – одни глаза выделялись белым на обмазанной смолой коже.

Она бережно опустила на загородку поникшее тело воина.

– Куда мы денем труп? – Колл на лету поймал выпавший фонарь. – Нельзя его тут…

Колючка подхватила мертвеца за сапоги и вытолкала в пустоту. Колл раззявил рот, глядя, как быстро он летит вниз. У подножия тело ударилось о стену и, изломанное, кануло в набежавшие волны.

– Вот туда и денем, – сказала девушка. Позади через стену перемахнул Фрор. Со спины он стащил секиру и сдернул ветошь, которой оборачивал обмазанное варом лезвие.

– Погнали.

Колл оторопело двинулся следом. Колючку он любил, но его пугало, с какой легкостью та могла убить человека.

Лестница во двор оказалась именно там, где обещала Скара, с натеками дождевой воды по серединам истоптанных ступеней. Колл было снова замечтался о том, какой урожай почестей он пожнет, если сработает этот безумный план, когда услыхал снизу гулкий голос и сразу забился в тень.

– Идем внутрь, Люфта. Тут адский ветродуй.

Голос побасовитее отвечал:

– Дунверк велел сторожить калитку. Кончай скулить, как падла.

Колл всмотрелся за край. Под лестницей на ветру трепетал холщовый навес, снизу на камни лился свет костра.

– Эта наша калитка не такая и потайная, – шепнула на ухо Колючка.

– Как червяки из яблок, – шепнул он в ответ, – в свое время тайны выползают на свет.

– Будем драться? – буркнула Колючка. Первая ее мысль, конечно, про драку.

Как подобает достойному служителю, Колл взялся торить путь для Отче Мира.

– Перебудим всю крепость.

– Я назад в эту щель не полезу, – заявил Фрор. – Ни за какие коврижки.

– Дайте мне плащ, – прошептал Колл. – Созрела мыслишка.

– Не поздновато созрела-то? – прошипела Колючка.

Колл пожал плечами, натянул капюшон и потряс конечностями, стараясь расслабиться – мышцы до сих пор в напряжении после подъема.

– Мысли приходят тогда, когда приходят.

Он оставил друзей на ступенях, а сам беззаботной походкой порысил вниз, мимо полуразвалин конюшни, где с прогнившей тростниковой крыши капала вода. Отсюда уже видать людей – семерых воинов на корточках возле костра. Под их навес задувал ветер и колыхал языки пламени. В отсветах костра Колл заметил массивную дверь калитки на стыке стен. Ее перемыкал толстый засов – в древесине глубокими насечками выбито имя Той, Что Крепит Замки. Резчик выдохнул туманное облачко, собрался с храбростью и зашагал к огню, оживленно махая рукой.

– Ох, ну и гадская погодина! – Колл пригнулся под сырым холстом, откинул капюшон и взъерошил мокрые волосы. – Я б не так промок, вздумай я искупаться!

Все хмуро уставились на него – он ответил ухмылкой:

– Но, сдается мне, летом в Инглефолде еще хреновей? – Он похлопал одного по плечу, пробираясь поближе к двери, и пара других захихикала.

– Я тебя знаю? – буркнул здоровяк, сидевший у самого костра. По серебряным запястьям и грубому обхождению Колл признал в нем командира.

– Не-а. Я из Ютмарка. Меня прислал Дунверк. У меня, Люфта, для тебя есть послание.

Здоровяк харкнул, а Колл порадовался, что угадал верно.

– Давай, выкладывай, пока я не оглох от старости, как все мужики в нашем роду.

Игра началась.

– Дунверк прознал, что готовится штурм. Ванстерцы с гетландцами решили взять нашу крепость и спалить корабли.

– Штурмовать эти стены? – прыснул от смеха один. – Вот придурки!

Колл сочувственно кивнул.

– Я, когда услыхал, подумал о том же. И до сих пор не переменил мнение.

– Об этом донес тот шпион?

Колл сморгнул. Неожиданный поворот.

– Айе, тот самый шпион. Как бишь его там зовут?..

– То знает один Яркий Йиллинг. У него спросить не пробовал?

– Я настолько глубоко его уважаю, что язык не повернулся отрывать человека от дел. Значит, вот: враги на подходе к главным воротам.

– Придурки, говорите? Да у них бошки поотрывало! – Люфта с досадой облизнул зубы. – Вы, четверо, со мной. Сходим до ворот и проверим. Вы, двое, стойте здесь.

– Я посторожу, не волнуйтесь! – воскликнул Колл, когда мужчины встали и побрели под дождь. Один выставил над головою щит, прикрыться от ливня. – Мимо меня никакой гетландец не проскочит!

На двоих оставленных у костра без слез не взглянешь. Один молодой, но уже с залысиной, у другого красное пятно во всю рожу, будто вином окатили. Зато кинжал у него загляденье: серебряная крестовина так и сверкает. Кинжал напоказ красовался на поясе; похоже, мужик им одним и кичился, хотя, знамо дело, снял его с какого-нибудь убитого тровенландца.

И как только Люфта унес свои уши подальше, этот тут же принялся жаловаться:

– Большинство ребят Йиллинга сейчас обносят Тровенланд вдоль и поперек, а мы – торчи здесь!

– И не говори, это страсть как несправедливо. Но все ж. – Колл стянул Фроров плащ и устроил целое представление, вытрясая из него воду. – Сдается, на море Осколков не сыскать местечка, где б человеку сиделось у огонька под такой же надежной защитой, как здесь.

– Поосторожней! – забухтел Красная Рожа. Дождинки с ткани брызнули ему прямо в глаза. Он так остервенело отмахивался от плаща, что Колл одной рукой без труда подцепил кинжал с его пояса. Восхитительно – чего только человек не прошляпит, если его отвлечь!

– Приношу извинения, государь!

С этими словами Колл попятился и слегка ткнул Залысину под дых:

– По такой жаре освежиться, как твой сосед, самое то, правда? – И под развевающимся плащом просунул кинжал за пояс уже этому. – Поглядите, я вам покажу поразительные чудеса!

Пока никто из них не успел вставить и слова, он поднял руку повыше, и медная монетка заплясала взад-вперед по костяшкам. Глаза обоих ратников прилипли к его вертким пальцам.

– Медь, – промурлыкал Колл, – медь, снова медь, и р-раз… серебро!

Он перекрутил ладонь, лихо поддел кистью блеснувший медяк, и между пальцев оказалась зажата серебряная монета. Лик королевы Лайтлин заиграл в свете костра.

Залысина насупился и подался вперед:

– Как ты это делаешь?

– Ха! Сейчас покажу, в чем фокус. Подай-ка на секунду свой кинжал.

– Какой кинжал?

– Твой кинжал. – Колл указал на пояс. – Вот этот.

Красная Рожа вскочил.

– Какого хрена у тебя делает мой ножик, а?

– Чего? – Залысина вылупил очи на пояс. – Как…

– Единый Бог суров к воровству. – Колл набожно воздел ладони. – Это давно всем известно.

Черная рука Колючки припечатала рот Красной Роже, а ее черный нож проколол ему шею. Почти в тот же миг голова Залысины дернулась – Фрор секирой разнес ему затылок. Глаза инглинга собрались в кучку, он что-то пробормотал, пустил слюну и повалился набок.

– Шевелись, – прошипела Колючка, опуская своего на землю. – Покуда их друганы не пришли к одному со мной мнению о том, какой ты двуличный хорек.

– Повинуюсь, о Избранный Щит. – Колл вынул из скоб рунный засов и сдвинул створку, раскрывая калитку.