Часть пятая
Море тайн

Дальнейшего поворота событий капитан Тернер не ожидал. Хотя причина катастрофы была очевидна – военные действия, – Адмиралтейство тут же принялось обвинять его. Всякому имевшему доступ к внутренней переписке, или “протоколам”, которыми кабинеты старших сотрудников Адмиралтейства перебрасывались неделю после трагедии, было совершенно ясно, с каким рвением Адмиралтейство пытается состряпать дело против Тернера. В одной из записок сам Черчилль писал: “Необходимо преследовать Тернера безостановочно”¹.

Впрочем, прежде чем эти действия начались, следователь в ирландском Кинсейле, Джон Дж. Хорган, провел собственное расследование – к большому неудовольствию Адмиралтейства. Хорган решил, что это его дело, поскольку пятеро из погибших c “Лузитании” оказались в его округе. Дознание началось на следующий день после катастрофы, в субботу 8 мая. Хорган вызвал Тернера в качестве свидетеля и, выслушав его показания, похвалил капитана, который оставался на корабле до последнего, за храбрость. На этом Тернер заплакал. Впоследствии в своих воспоминаниях Хорган назвал капитана “человеком смелым, но неудачливым”².

В понедельник 10 мая присяжные, вызванные следователем, вынесли вердикт о том, что офицеры и матросы субмарины и германский император совершили “преднамеренное массовое убийство”³.

Спустя полчаса из Адмиралтейства поступило сообщение: Хоргану приказывалось запретить Тернеру давать показания. Хорган писал: “Впрочем, на сей раз данное достопочтенное заведение опоздало, как опоздало оно и защитить «Лузитанию» от нападения”⁴.

Куда расторопнее Адмиралтейство действовало, разрабатывая стратегию, призванную взвалить вину на Тернера. На следующий день после трагедии Ричард Уэбб, глава подразделения торговли Адмиралтейства, разослал служебную записку на двух страницах, с пометкой “секретно”, в которой утверждал, что Тернер проигнорировал указания Адмиралтейства, согласно которым ему следовало идти зигзагом и “держаться подальше от выдающихся мысов”. Тернер же, как писал Уэбб, “пошел обычным маршрутом торговых судов, со скоростью приблизительно три четверти той, какую способен был выжать из своего судна. Таким образом, он дольше необходимого продержал свое ценное судно в зоне, где оно было наиболее подвержено нападениям, тем самым накликав катастрофу”⁵.

Уэбб официально потребовал расследования у британской Комиссии по кораблекрушениям, возглавляемой лордом Мерси, который руководил расследованиями гибели множества кораблей, включая “Титаник” и “Эмпресс оф Арйленд”.

В среду 12 мая Уэбб с новыми силами возобновил нападки на капитана Тернера. В очередной записке он писал, что Тернер, “как видно, проявил поистине непостижимую халатность, и остается лишь заключить, что либо он совершенно не знает своего дела, либо до него добрались германцы”⁶. На полях слева первый морской лорд Фишер черкнул рукой, готовой метать громы и молнии: “Надеюсь, капитана Тернера немедленно арестуют после расследования, каким бы ни был вердикт”.

Адмиралтейство предприняло беспрецедентный шаг, настояв на том, чтобы основные стадии запланированного расследования, включая допрос Тернера, держались в секрете.

Консул США Фрост быстро почуял, что Адмиралтейство затаило на Тернера злобу. В воскресенье 9 мая Фрост нанес визит адмиралу Коуку, командующему флотом в Куинстауне, в сопровождении двух американских военных атташе, только что прибывших из Лондона, чтобы заниматься репатриацией тел американцев.

Адмирал Коук открыто критиковал Тернера за то, что тот шел слишком близко к берегу и слишком медленно. Он прочел вслух предупреждения, посланные “Лузитании” в пятницу. Но консула Фроста удивило, как мало подробностей содержалось в этих депешах. “Лишь сухие факты, – отмечал Фрост впоследствии. – Никаких указаний, никаких объяснений. Верно, что Тернеру следовало держаться подальше от берега; однако, на мой взгляд, Адмиралтейство отнюдь не выполнило своего долга в отношении него”⁷.

Один из американских атташе, капитан У. А. Касл, записал собственные воспоминания о встрече, отметив, что одна тема в разговоре совершенно не упоминалась. “Меня поразило то, что адмирал, казалось, желавший оправдать Адмиралтейство и принятые им меры защиты, ничего не сказал о присутствии каких-либо эсминцев или других кораблей военного флота”⁸. Касл добавил, что во время своей поездки на поезде обратно в Лондон он обсуждал тему с попутчиком, лейтенантом Королевского флота, “который говорил вполне откровенно, хотя, полагаю, конфиденциально. Он сказал, что ни он, ни его товарищи офицеры не понимали, почему такое множество торпедных судов старого образца, которые с легкостью делают 25 узлов в час и которые пришлись бы в самый раз для защиты подходящего к берегам парохода, оставляют на различных причалах, вместо того чтобы использовать их для этой цели. Еще он сказал, что, стоило поместить одно из них с правого борта, одно – с левого, еще одно – впереди «Лузитании», и ее не торпедировали бы”.

Почему Адмиралтейство пыталось свалить вину на Тернера, объяснить нелегко, учитывая то, что представить Германию единственным виновником было бы куда полезнее: это вызвало бы сочувствие к Британии по всему свету и укрепило враждебное отношение к Германии. Однако, обвиняя Тернера, Адмиралтейство надеялось отвлечь внимание от собственного промаха: они не защитили “Лузитанию”. (Когда Черчиллю задали вопрос об этом в Палате общин 10 мая 1915 года, он ответил достаточно холодно: “Торговым судам надлежит самим заботиться о себе”⁹.) Но были и другие вещи, которые следовало держать в секрете – не только от внутренних наблюдателей, но и от германских. Речь идет о том, что Адмиралтейство с помощью Комнаты 40 так много узнало о перемещениях U-20, предшествовавших атаке. Скрыть это можно было, в частности, если отвлечь внимание на что-то другое.

У Адмиралтейства появились на это дополнительные причины, когда 12 мая радиостанция, входящая в британскую подслушивающую сеть, перехватила серию сообщений, посланных субмариной U-20, которая шла обратно и, войдя в Северное море, возобновила связь с базой в Эмдене. Эти радиограммы привлекли необычайно пристальное внимание в Адмиралтействе. Комната 40 попросила все станции, перехватившие их, подтвердить, что их правильно расшифровали, и предоставить подписанные и утвержденные копии.

В первой из радиограмм Швигер сообщал: “Потопили у южного побережья Ирландии: один парусник, два парохода и «Лузитанию». Держу курс на устье Эмса”¹⁰.

Адмиралтейство получило ее в 9.49; расшифрованная копия была помечена “совершенно секретно”. Радиограмма подтверждала, что виновником была действительно U-20, субмарина, за которой Комната 40 следила с 30 апреля.

В тот день Комната 40 получила перехваченный ответ, посланный Швигеру командующим Германского флота открытого моря, где говорилось: “Шлю высочайшие похвалы командиру и команде за достигнутый ими успех. Горжусь их достижениями и желаю удачи на обратном пути”¹¹.

Затем поступило третье сообщение, посланное Швигером на базу. Сообщив точные широту и долготу места нападения на “Лузитанию”, Швигер отметил, что потопил корабль “одной торпедой”¹².

Это всех удивило. К тому моменту в мировой прессе сложилось мнение, что “Лузитанию” потопили двумя торпедами и что именно они вызвали два крупных взрыва, о которых сообщали пассажиры. Но теперь знатокам из Комнаты 40 стало точно известно, что Швигер выстрелил лишь один раз.

Отсюда, понимали они, возникали щекотливые вопросы: как можно было потопить корабль такого размера единственной торпедой? И если второй торпеды не было, то что именно вызвало второй взрыв?

Понимали они и то, что сообщение Швигера следует любой ценой держать в секрете, ведь именно особые сведения такого рода способны навести Германию на мысль о существовании Комнаты 40.

К тому времени, когда началось дознание Мерси, 15 июня 1915 года, британское правительство успело пережить очередной кризис, возникший на фоне скандала с нехваткой снарядов на Западном фронте и провала плана Черчилля взять Дарданеллы, которому сопутствовали большие потери в живой силе и морских судах. Во главе Адмиралтейства оказались новые люди. Фишер ушел в отставку, а от Черчилля отделались. Впрочем, эти перемены не ослабили нападки на Тернера.

После того как несколько свидетелей – включая Тернера, который кратко рассказал о том, как он пережил катастрофу, – публично дали предварительные показания, лорд Мерси начал первое из закрытых заседаний и снова вызвал Тернера на свидетельское место. Ведущий прокурор Адмиралтейства, сэр Эдвард Карсон, генеральный прокурор, допрашивал капитана сурово, словно Тернер предстал перед судом по обвинению в убийстве. Карсон явно надеялся доказать, что Тернер проигнорировал директивы Адмиралтейства, в частности, указание придерживаться середины пролива.

Тернер показал, что, по его представлениям, он был как раз в середине пролива¹³. При обычных обстоятельствах, сказал капитан, он проходил Олд-Хед-оф-Кинсейл, приближаясь к нему вплоть до мили. Действительно, на одном снимке “Лузитании” видно, как корабль на всех парах идет мимо Олд-Хед, находясь, по морским меркам, совсем близко к берегу. Во время атаки корабль, по разумению Тернера, находился милях в 10 от берега, возможно, даже в 15-ти. (Спустя много лет водолаз указал точное местоположение затонувшего судна в 11¾ милях от Олд-Хед.)

Помимо того, Карсон допытывался у Тернера, почему “Лузитания”, когда ее подбили, шла на скорости всего 18 узлов, и усомнился в мудрости капитанского плана уменьшить скорость, чтобы войти в устье Мерси в такое время, когда можно будет войти в ливерпульскую гавань не останавливаясь. По разумению Карсона, если бы Тернер шел зигзагом на полном ходу, он увернулся бы от субмарины и, потратив сэкономленное время на частые перемены курса, так или иначе пришел бы к устью вовремя. Карсон пропустил мимо ушей тот факт, что Тернер несколько раз менял курс, чтобы можно было применить способ траверзного расстояния, – по сути, он шел зигзагом, но это привело к фатальному результату: сделав последний поворот вправо, корабль оказался на пути U-20¹⁴.

Адвокат Тернера, Батлер Аспиналл, ведущий британский специалист по морскому праву, как мог старался превратить повествование Тернера в связный отчет о последних утренних перемещениях “Лузитании” и добиться сочувствия лорда Мерси. “Позвольте мне сказать следующее: мы обладаем огромным преимуществом – теперь нам известно столько вещей, неизвестных ему тогда, – сказал Аспиналл. – Мы хладнокровно выносим суждения по данному делу, у нас есть возможность разглядывать морские карты, да и обстоятельства, при которых мы рассматриваем дело, отличаются от тех обстоятельств, при которых принимать решения выпало на долю капитану”¹⁵.

В общей сложности лорд Мерси выслушал показания тридцати шести свидетелей, включая пассажиров, членов команды и независимых специалистов. В заключение он отмел обвинения Адмиралтейства и снял с Тернера всякую ответственность за потерю “Лузитании”. В своем постановлении Мерси писал, что Тернер “действовал как мог, согласно собственным суждениям. Это были суждения человека умелого и опытного. Хотя другой мог бы действовать иначе и, возможно, более преуспел бы, винить его, по моему мнению, не в чем”¹⁶. Мерси счел, что решение “Кунарда” закрыть четвертую кочегарку корабля не имело к делу отношения. Вызванное этим снижение скорости, писал он, “так или иначе не помешало «Лузитании» оставаться куда более быстроходным кораблем, чем все остальные пароходы, курсирующие через Атлантику”¹⁷. Мерси постановил, что вина целиком лежит на командире субмарины.

Тернер, несомненно, испытал облегчение, но, если верить его сыну Норману, все-таки считал, что с ним обошлись несправедливо. “Он был очень удручен тем, как во время дознания… на него стремились взвалить вину за то, что корабль затонул, в частности, пытались обвинить его за то, что он шел выбранным курсом”¹⁸. Лорд Мерси, по-видимому, это мнение разделял. Вскоре после слушания дела он ушел в отставку с поста главы Комиссии по кораблекрушениям, назвав расследование “чертовски грязными делишками”¹⁹. “Кунард” оставил Тернера на должности капитана.

Во время сессий, когда шло закрытое слушание дела, Адмиралтейство ни разу не раскрыло, что именно ему было известно о перемещениях U-20. Не сообщило оно и того, какие меры были приняты, чтобы защитить “Орион” и другие военные суда. Более того, Адмиралтейство не попыталось исправить ошибку лорда Мерси, установившего, что в “Лузитанию” попали две торпеды, – и это несмотря на то, что в Комнате 40 прекрасно знали: Швигер выпустил лишь одну.

Не выяснило следствие и ничего нового относительно того, почему “Лузитанию” не перенаправили по менее опасному маршруту через Северный пролив, как и о том, почему кораблю не предоставили военный конвой. По сути же, именно эти неразрешенные вопросы являются важнейшими в деле “Лузитании”: почему, учитывая все сведения об U-20, имевшиеся в распоряжении Адмиралтейства; учитывая, как охотно Адмиралтейство прежде давало конвой приходящим кораблям или перенаправляло их подальше от беды; учитывая, что корабль вез важнейший груз – боеприпасы для винтовок и артиллерийские снаряды; учитывая, что благодаря разведывательным данным, полученным Комнатой 40, за “Орионом” начали непрестанно следить и охранять его; учитывая, что U-20 потопила три судна, чей курс пересекался с курсом “Лузитании”; учитывая визит, который председатель “Кунарда” Бут в панике нанес в куинстаунский штаб флота в пятницу утром; учитывая, что имелся новый, менее опасный маршрут, пролегавший через Северный пролив; наконец, учитывая, что как пассажиры, так и команда ожидали, что Королевский флот доведет их до Ливерпуля, – учитывая все это, остается вопрос: почему же корабль бросили на произвол судьбы, когда прямо на пути его поджидала субмарина, погубившая, как было известно, немало людей и кораблей?

В бумагах Комнаты 40, содержащихся в Национальных архивах Соединенного королевства и в Черчилль-колледже, Кембридж, об этом ничего не говорится. Нигде нет и намека на беспокойство по поводу упущенной возможности – столь очевидной – воспользоваться данными, собранными Комнатой 40, чтобы спасти тысячи жизней.

Этот вопрос мучил по меньшей мере одного видного военного историка, покойного Патрика Бисли, который во время Второй мировой войны сам служил офицером британской военно-морской разведки. По британским законам о секретности писать на эту тему он смог лишь в 1970-е и 1980-е; в те годы он опубликовал несколько книг, в том числе книгу о Комнате 40, о которой говорили, что это – нечто вроде официальной версии. Там он обратился к трудному вопросу лишь косвенно, заявив, что, если плана намеренно навлечь на “Лузитанию” опасность не существовало, “в качестве объяснения остается лишь непростительная безалаберность”²⁰.

Однако в данном позже интервью, которое хранится в архивах лондонского Музея империалистической войны, Бисли был менее осмотрителен. “Как англичанин и человек, который любит Королевский флот, – говорил он, – я предпочел бы приписать данную неудачу халатности, даже грубой халатности, а не заговору, целью которого было навлечь на корабль опасность”²¹. Однако, по его словам, “на основании существенного количества сведений, которые у нас теперь имеются, я с неохотой вынужден констатировать: с учетом всех этих данных наиболее вероятное объяснение состоит в том, что тут действительно имел место заговор, пусть не лучшим образом организованный, целью которого было навлечь на «Лузитанию» опасность и тем самым втянуть в войну Соединенные Штаты”. Для “Ориона” и других боевых кораблей делалось столь многое, писал он, для “Лузитании” же – ничего. Это не давало ему покоя. Как бы он ни перетасовывал доказательства, все равно возвращался к заговору. “Если это неприемлемо, – говорил он, – не даст ли кто-нибудь другое объяснение этим чрезвычайно любопытным обстоятельствам?”

Отсутствие конвоя удивило и юристов “Кунарда”. В пространном секретном меморандуме о расследовании Мерси, написанном лондонской конторой, работавшей на “Кунард”, – в помощь нью-йоркскому адвокату, защитнику компании, которой американские граждане предъявили десятки исков о возмещении убытков, – говорилось: “Что касается конвоя, сэр Альфред Бут надеялся и ожидал, что Адмиралтейство пошлет миноносцы для встречи и сопровождения судна. В Куинстауне миноносцы имелись. Однако никаких объяснений относительно конвоя дано не было, помимо заявления мистера Уинстона Черчилля о том, что Адмиралтейство не имело возможности конвоировать корабли торгового флота”²². В меморандуме не указан тот факт, что ранее, в том же году, Адмиралтейство, по сути, приняло меры, чтобы обеспечить торговым кораблям сопровождение.

Этот вопрос мучил пассажиров, команду и жителей Куинстауна. Третий помощник Альберт Бестик впоследствии писал, что – в свете германского объявления в нью-йоркских газетах и в силу осведомленности Адмиралтейства о повышении активности субмарин – следовало выслать на защиту судна необходимые силы. “Даже один миноносец, курсирующий вблизи лайнера, когда тот входил в опасную зону, свел бы опасность к минимуму, а то и вовсе предотвратил бы нападение на «Лузитанию» и человеческие потери”²³. Один из самых заслуженных капитанов “Кунарда”, Джеймс Биссет, служивший под командой Тернера и командовавший “Каронией”, когда та повстречала “Лузитанию” неподалеку от Нью-Йорка вскоре после ее отплытия, писал в воспоминаниях: “Халатность, по которой ей не предоставили военный конвой в прибрежных водах при подходе к месту назначения, еще более поразительна, если вспомнить, что в предшествовавшие тому семь дней германские субмарины торпедировали и потопили не менее двадцати трех британских торговых кораблей у берегов Британии и Ирландии”²⁴. Что же до того, в действительности ли сопровождение предотвратило бы катастрофу, сам Тернер не был уверен на этот счет. “Возможно, – сказал он, давая показания во время дознания в Кинсейле, – но в таких делах никогда не знаешь наверняка. Вероятно, субмарина торпедировала бы нас обоих”²⁵.

Еще одна тайна связана со вторым взрывом внутри “Лузитании”. Причины его обсуждались потом целое столетие, шли невнятные разговоры о взорвавшихся боеприпасах и о секретном грузе – взрывчатых веществах. Возможно, на борту и вправду был спрятан запас взрывчатки, но если и так, второй взрыв он не вызвал и гибель корабля не ускорил. В многочисленных рассказах очевидцев катастрофы не идет речь о резком взрыве, какого следовало бы ожидать при подобных обстоятельствах. Боеприпасы для винтовок тоже вряд ли были в этом повинны. Испытания, проведенные несколькими годами ранее, показали, что подобные боеприпасы в массе своей не взрываются от огня, что побудило Министерство торговли и труда США разрешить перевозку таких грузов на пассажирских судах²⁶.

По другой, более правдоподобной, теории в момент взрыва торпеды корабль тряхнуло с такой силой, что почти пустые угольные бункеры наполнились облаками легковоспламеняющейся угольной пыли, которая вызвала взрыв²⁷. Существует свидетельство, что такое облако действительно возникло. Один из кочегаров, стоявший в центре котельного отделения, рассказывал: услышав удар торпеды, он обнаружил, что его внезапно окутало облако пыли. Однако это облако, по-видимому, не воспламенилось: кочегар остался жив. И здесь рассказы очевидцев свидетельствуют не об огне и сотрясении, какое должно было бы вызвать подобное воспламенение. Расследование, проведенное впоследствии техниками – судебными экспертами, показало, что среда, где хранился на корабле уголь, была достаточно сырой – отчасти из-за конденсации влаги на корпусе, – и условий для детонации не создала²⁸.

Второй взрыв, скорее всего, был вызван лопнувшей основной паровой трубой, по которой пар шел под огромным давлением. Такова была теория Тернера с самого начала²⁹. Труба могла лопнуть непосредственно от начального взрыва или же от холодной морской воды, залившей котельную № 1, а вступив в контакт с перегретой трубой или с оборудованием, ее окружавшим, создала потенциально взрывоопасную ситуацию, так называемый термоудар. Факт остается фактом: сразу после взрыва торпеды давление пара в системе корабля резко упало. Механик из правого турбинного отсека, где находились турбины высокого давления, сообщил, что давление в основном паропроводе упало “за несколько секунд до 50 фунтов”³⁰, что составляло четверть от положенного значения.

В конечном счете, атака Швигера на “Лузитанию” увенчалась успехом благодаря целому ряду случайных совпадений. Даже крохотное изменение вектора силы могло бы спасти корабль. Если бы капитану Тернеру не пришлось ждать лишние два часа, пока переведут пассажиров с “Камеронии”, он бы, скорее всего, миновал Швигера в тумане, когда U-20 шла на базу в погруженном состоянии. Да что там, даже краткая задержка, вызванная тем, что племянница Тернера сошла на берег в последний момент, могла поставить корабль в опасное положение. Более того, если бы Тернеру не пришлось закрыть четвертую кочегарку ради экономии денег, он мог бы нестись через Атлантику со скоростью 25 узлов, покрывая дополнительные 110 миль в день, и спокойно прибыть в Ливерпуль прежде, чем Швигер вошел в Кельтское море.

Важным фактором был и туман. Если бы он продержался еще полчаса, суда бы не увидели друг друга и Швигер пошел бы дальше своей дорогой.

Не следует забывать и о том едва ли не фантастическом обстоятельстве, благодаря которому атака Швигера увенчалась успехом. Если бы капитан Тернер не повернул в последний раз вправо, у Швигера попросту не было бы никакой надежды догнать “Лузитанию”. Более того, торпеда в самом деле сработала. Вопреки опыту самого Швигера и расчетам Германского флота, согласно которым вероятность неудачи была 60 процентов, эта торпеда свое дело сделала.

К тому же она попала как раз в нужное место в корпусе “Лузитании”, что обеспечило катастрофические последствия: морская вода залила продольные угольные бункеры и тем самым вызвала фатальный крен³¹. Никто из людей, знакомых с кораблестроением и динамикой движения торпед, не смог бы предсказать, что одной-единственной торпеде под силу потопить такой большой корабль, как “Лузитания”, тем более всего за восемнадцать минут. Для предыдущей атаки на “Кандидейт” Швигеру понадобились торпеда и несколько снарядов из палубного орудия, а на то, чтобы позже в тот же день атаковать “Сентюрион”, потребовалось целых две торпеды. Однако почти ровно год спустя, 8 мая 1916 года, ему понадобилось три торпеды, чтобы потопить “Кимрик”, лайнер “Уайт стар”, который затонул лишь через двадцать восемь часов. Все три корабля были на порядок меньше “Лузитании”. Кроме того, Швигер переоценил скорость корабля.

По его расчетам, она составляла 22 узла, в действительности корабль делал всего 18. Если бы он оценил скорость верно и выстрелил соответственно, торпеда ударила бы ближе к корме, в середину корпуса, последствия были бы, возможно, менее катастрофическими, и при этом множество матросов, мгновенно погибших в багажном отделении, наверняка остались бы живы и помогли спустить шлюпки. Возможно, не пострадал бы паропровод. Если бы Тернер сумел поддерживать ход корабля, он мог бы дойти до Куинстауна или удачно сесть на мель у берега, а то и, благодаря поразительной маневренности корабля, развернуться и протаранить U-20.

Впрочем, вероятным представляется иное: не нанеси первая торпеда “Лузитании” столь заметные повреждения, Швигер мог бы вернуться и выстрелить еще раз.

По сути, единственным удачным обстоятельством в ту пятницу была погода. На удивление спокойное море, солнечный и теплый день. Даже небольшое волнение смыло бы уцелевших с их весел, ящиков и досок, да и перегруженные шлюпки тоже наверняка были бы залиты. В какой-то момент в шлюпке спасшегося Огдена Хэммонда было семьдесят пять человек; ее планширы находились всего в 6 дюймах над водой. Благоприятная погода позволила спастись множеству людей – возможно, сотням.