Кришнаитский Длинный день умер. Хотя Энтони Феллон отпирал собственную входную дверь, у него был немного вороватый вид. Он крадучись проскользнул внутрь, тихонько снял портупею с рапирой и повесил ее на вешалку для шляп.

Он недолго постоял, прислушиваясь, потом на цыпочках прошел в главную комнату. Снял с полки пару бокалов из настоящего хрусталя, вышедших из-под искусных рук маджбурских ремесленников. Это были почти единственные чего-то стоящие вещи в этой маленькой обветшалой гостиной-столовой. Феллон приобрел их в один из тех редких моментов, когда был при деньгах.

Он раскупорил бутылку (кришнаиты еще не вкусили блаженства винтовых пробок) и налил по порции квада в оба бокала. На бульканье из кухни донесся женский голос:

— Актане?

— Это я, дорогая, — сказал Феллон на балхибу. — Герой, вернувшийся домой…

— Явился, наконец! Как видно, хорошо ты ублажил свою беспутную особу на Фестивале. Клянусь ’Анериком Просветителем, и рабыни видят больше развлечений, чем я.

— Но, Гази, любовь моя, я же тебе много раз говорил…

— Конечно, говорил! Вот только стоит ли мне верить твоим байкам? Ты меня, наверное, дурой полной почитаешь? И зачем только согласилась я на то, чтоб ты стал моим джагейном, ума не приложить мне.

Задетый за живое, Феллон огрызнулся:

— Потому что ты была женщиной без брата и без крова над головой. А теперь перестань ныть и иди сюда — и давай выпьем. Я хочу тебе кое-что показать.

— Ах ты зафт! — разгневанно начала женщина, но тут до нее дошел смысл его слов. — О, в таком случае, сейчас приду.

Занавеска, отделявшая кухню от комнаты, раздвинулась, и вошла джагайни Феллона. Это была высокая и мощно сложенная кришнаитка с хорошей фигурой и привлекательная, по кришнаитским стандартам. Феллону она была не любовницей, но и не женой: ее статус соответствовал чему-то среднему.

Балхибцы не признавали брака, считая его малопрактичным для народа воинов, каковым они и являлись последние несколько веков. Вместо этого, женщина обычно жила у одного из своих братьев, где ее периодически навещал ее джагейн. Эти отношения можно было расторгнуть по желанию любого из партнеров, но, пока они были в силе, они носили обязывающий исключительный характер. Заботы по воспитанию детей ложились на брата женщины, и поэтому вместо отчеств, характерных для остальных народов Варасто, балхибцы пользовались приставками, производными от имени дяди по материнской линии. Так, полное имя Гази было Гази эр-Дукх — Гази, племянница Дукха. Женщины же, которые — как Гази — проживали непосредственно со своими джагейнами, считались неудачницами и declasse.

Глядя на Гази, Феллон пытался решить, так ли уж умно он поступил, выбрав Кришну в качестве арены для своей внеземной деятельности. И почему он не бросал Гази? Остановить его она не могла. Но она хорошо готовила, и, в каком-то смысле, он был привязан к ней…

Феллон протянул джагайни наполненный бокал. Она приняла его со словами:

— Женщина благодарна, но, боюсь я, истратил ты последнее.

Феллон развязал кошелек, который свисал у него с пояса, и продемонстрировал горсть золотых монет, полученных от Квейса. Глаза Гази расширились, и она попыталась выхватить деньги. Феллон отдернул руку, рассмеявшись, потом отдал ей две десятикардовых монеты, остальные же спрятал обратно в кошелек.

— Этого должно хватить на хозяйство на несколько недель, — сказал он. — Если понадобится еще, попроси.

— Бакхан, — пробормотала она, опускаясь в кресло и отпивая из бокала. — Насколько знаю я тебя, нет смысла никакого спрашивать, откуда взялись эти.

— Совершенно никакого, — весело ответил он. — Когда-нибудь ты, наконец, поймешь, что я никогда не обсуждаю своих дел. Поэтому я и жив пока.

— И гнусные, неблагородные дела, могу поклясться, у тебя.

— Они нас кормят. Что сегодня на ужин?

— Котлеты из унха с бадром, и тунест на десерт. Твои загадочные дела завершены сегодня?

— Думаю, да, — осторожно ответил он.

— Тогда что мешает тебе повести меня на Фестиваль? Там будет фейерверк и праздничная битва.

— Извини, дорогая, но ты забываешь, что у меня сегодня дежурство.

— Всегда что-то! — она мрачно заглянула в свой бокал. — Чем провинилась я перед богами, что так казнят меня они?

— Выпей еще, и полегчает. Когда-нибудь, когда я верну свой трон…

— И сколько слышать мне еще такие песни?

— …когда я верну свой трон, у нас будет достаточно времени для игр и веселья. А пока, делу время — потехе час.

Третий взвод роты Джуру муниципальной занидской стражи гражданской гвардии Балхиба уже начал строиться, когда Феллон влетел в оружейную. Он выхватил из пирамиды копье-багор и занял свое место.

Как Феллон объяснил Мджипе на фестивале, роту Джуру было непрактично демонстрировать на парадах. Занидский квартал Джуру был населен по большей части беднотой некришнаитского происхождения, и состав стражей отражал демографическую ситуацию, представляя собой будто специально сделанную выборку разумных обитателей планет земного типа. Помимо кришнаитов в роте было несколько землян: Вимс, Кисари, Нуньес, Рамананд и так далее. Имелся торианин (не путать с тотианами) — что-то вроде страуса, но с руками вместо крыльев. Был и исидианин — кошмарный восьминогий гибрид слона и овчарки. И многие другие, различной наружности и происхождения.

Перед строем гвардейцев стоял подтянутый Кордак’ эр-Джилан, капитан регулярной балхибской армии. Он хмурился из-под огромного плюмажа своего шлема. Феллон понимал, почему Кордак’ не в духе. Капитан был добросовестным служакой и очень хотел бы вколотить дисциплину и единообразие профессионалов в свою роту гражданской гвардии. Но о каком единообразии могла идти речь, когда ему приходилось иметь дело с таким разномастным сбродом? Их нельзя было даже заставить обзавестись формой, потому что тотиане утверждали, будто в одежде поверх меха они задыхаются, а сшить мундир для исидианина не брался ни один занидский портной.

— Зухо’й! — рявкнул капитан Кордак’, и неровный строй кое-как принял стойку смирно.

Капитан объявил:

— Моим героям предстоит боевое учение на западной равнине в следующую пятницу в тот час, когда Рок’ир прольет свои первые карминно-красные лучи. Мы возьмем с собой…

Капитан Кордак’ начал демонстрировать свойственную всем кришнаитам тенденцию слишком цветисто выражать даже самые простые мысли, причем он был многословен даже для кришнаита. На этот раз, однако, его речь прервали громкие стоны, которых не смогли сдержать многие гвардейцы.

— Какого Хишкака вы, ленивейшие из мерзавцев, воете и скрипите, как древнее дерево от ветра? — воскликнул капитан. — Подумать можно, внимая вашим воплям, будто приказано вам было, под страхом четвертования, сразиться с шаном, вооружившись палкой от метлы!

— Боевое учение! — простонал толстяк Савейч, держатель таверны на улице Шимад и он же старший из командиров отделений. — Какая может быть нам польза от него? Всем давно известно, что один лишь джунгаит рассеять может парой стрел всю роту, как Кварар рассеял полчища дунуланов. Зачем нам эти игры в солдатиков?

Джунгаитами, или джунгавцами, в Балхибе называли жителей западных степей: воинственные народы Кваата, Дхаукии и Йерамиса.

Кордак’ сказал:

— Стыдно, мастер Савейч, что представитель нашего отважного народа ведет столь недостойные речи! Прямой приказ министра гласит, что всем без изъятья ротам упражняться надлежит в искусствах боевых. По доброй воле — иль по принуждению.

— Я подаю в отставку, — пробурчал Савейч.

— Отставки не принимаются, несчастный трус! — Кордак’ конфиденциально понизил голос. — Между мной и вами говоря, до ушей моих доносит молва слухи с западных степей: и обстановка там опасна и воистину непредсказуема. Камуран Кваата — да выест Йешт его бесстыжие глаза — созвал племенное ополчение и марширует с ним из конца в конец своей обширнейшей державы, — буква «Т» на балхибу звучала немного шепеляво, и «Кваат» получалось у капитана как «Кваасф».

— Он не может так просто взять и напасть на нас! — сказал Савейч. — Мы ничем его не спровоцировали, и, к тому же, обязан он обещанием по договору, подписанному после Гэджрошской битвы.

Кордак’ подчеркнуто терпеливо вздохнул.

— На то же самое, старая бочка с жиром, надеялись и добрые граждане Джо’ола, Зурии, Дхаукии и многих других стран, которые я мог бы перечислить, когда б в сей вечер мне делать было нечего, кроме как спорить с подчиненными. Так ли, иначе ли — таков приказ. А теперь отправляйтесь по споим постам, и пусть ни лавки винные, ни тенета борделей не отвратят вас от достойного исполнения долга вашего и полученных заданий. И наблюдайте особливо за домами, которые ворье лишить пытается даже самих дверных священных гонгов. С тех пор, как воинские приготовленья наши взвинтили цену на металл, на город снизошла чума такого рода татей.

— Ты, мастер Антане, веди людей в восточную часть города, по улице Я’фал, вкруг Сафка и назад по улице Барфур. Особо обрати внимание на переулки близ фонтана в честь Кварара. За последнюю неделю произошли там три дерзких ограбления и мерзкое убийство, что тень бросает на доблестную бдительность гвардейцев. Мастер Мокку, надлежит хранить тебе…

Получая приказы и участки патрулирования, отделения разбредались в ночь, держа багры не по уставу, как придется. Почти все предусмотрительно утеплились, натянув поверх кольчуг стеганые туники, потому что, хоть времена года на Кришне и не были выражены так же сильно, как на Земле, разброс температур в течение суток был довольно значителен, особенно в степных районах, в одном из которых и находился Занид.

В отделении Феллона, помимо него самого, было еще трое стражников: два кришнаита и осирианин. Вообще говоря, некришнаитам редко доставались командные армейские посты, но рота Джуру устанавливала собственные правила.

Патрулировать в районе, в котором располагался Сафк, вполне устраивало Феллона. Отделение прошло переулком на улицу Я’фал и двинулось по этой магистрали — по двое с каждой стороны — заглядывая в подворотни и дверные проемы и высматривая грабителей и прочих правонарушителей. Две самых крупных из трех кришнаитских лун, Каррим и Голназ, обеспечивали хоть и тусклое, но достаточное освещение, особенно когда ему помогали небольшие костры, разведенные в специальных железных решетках на главных перекрестках. Один раз стражникам встретилась повозка, запряженная шайханом, которая регулярно объезжала город по ночам, развозя дрова для этих осветительных приспособлений.

До Феллона доходили слухи о планах по замене устаревших решеток более эффективными битумными лампами, но проект был похоронен в угоду магнату, который снабжал Занид дровами.

Изредка Феллон и его «люди» останавливались, привлеченные звуками, доносившимися из домов, но, похоже, в эту ночь в их районе не происходило ничего противозаконного. Один раз шум явно производила какая-то женщина, ссорившаяся со своим джагейном, а в другом случае они безошибочно определили, что лихие голоса принадлежат участникам хмельной пирушки.

Перед тем, как перейти в Квадрат Кварара, восточная оконечность улицы Я’фал загибалась под острым углом. Приближаясь к повороту, Феллон услышал какой-то шум, доносившийся из-за него. Отделение ускорило шаг и отважно вылетело на площадь, чтобы обнаружить столпившихся вокруг фонтана Кварара кришнаитов, к которым спешили присоединиться другие.

Квадрат Кварара (или Гарара, как имя произносилось на балхибу) был вовсе не квадратом, а вытянутым неправильным многоугольником. В одном его конце находился фонтан Кварара, в центре которого возвышалась статуя знаменитого героя, взиравшего на освещенные лунным светом головы толпы. Скульптор изобразил полубога топчущим ногами чудовище, душащим одной рукой еще одно и обнимающим другой одну из своих бесчисленных возлюбленых. На другом конце площади была гробница царя Балейда, украшенная его сидячей статуей, недовольно наблюдавшей за происходящим.

Откуда-то из недр толпы доносился звон стали, и свет лун то и дело выхватывал занесенные над головами клинки. Отдельные фразы, которые смог разобрать Феллон, не оставляли сомнений в том, что происходит: «Проткни грязного йештита!», «Берегись выпада!», «Отбивай!».

— За мной, — сказал Феллон, и четверка гвардейцев двинулась на толпу, держа багры наперевес.

— Стража! — крикнул кто-то. Толпа начала рассеиваться с почти невероятным проворством, и любители дуэлей устремились во все стороны, ныряя в переулки и подворотни.

— Поймайте мне свидетеля! — крикнул Феллон и бросился в гущу толпы.

Она расступалась перед ним, и вскоре он увидел, что у самого фонтана бьются два кришнаита, вооруженные тяжелыми рапирами с колющими и режущими клинками, популярными у народов Варасто.

Краем глаза Феллон заметил, как Квоун, один из его кришнаитов, зацепил какого-то беглеца за ногу багром и прыгнул на спину своей растянувшейся на мостовой жертвы.

Прежде чем Феллон успел добежать до дуэлянтов, один из них, отвлеченный шумом, оглянулся, оторвав взгляд от противника.

Тот немедленно нанес мощнейший удар, со звоном послав чужой клинок на камни мостовой. Не теряя времени, он прыгнул вперед и опустил тяжелую рапиру на голову противника.

Одним черепом меньше, подумал Феллон. Получивший удар кришнаит повалился навзничь. Его противник сделал шаг вперед и уже занес рапиру, собираясь добить поверженного, когда Феллон отбил его клинок в сторону.

Издав нечленораздельный яростный вопль, дуэлянт повернулся к Феллону, которому пришлось отступить под бешеным натиском, но в этот момент Цикасса, стражник-осирианин, схватил дуэлянта сзади за талию своими чешуйчатыми руками, приподнял и швырнул в фонтан. Раздался плеск.

Появился Квоун, тащивший свидетеля за обруч, застегнутый на шее пленника. Когда из вод фонтана, словно морской бог, поднялся промокший дуэлянт, Цикасса снова схватил его, вытащил из чаши и немного потряс, чтобы тот умерил пыл.

— Этот ес-с-сть пьян, — прошипел осирианин.

В этот момент вернулся второй стражник-кришнаит. Он тяжело дышал и продемонстрировал чью-то тунику, болтавшуюся на крюке его багра.

— К великой скорби, свидетель мой ушел.

Феллон склонился над трупом на мостовой, который неожиданно застонал и сел, схватившись руками за окровавленную голову. Беглый осмотр показал, что колпак-тюрбан принял на себя и погасил основную силу удара.

Феллон поднял раненого на ноги и сказал:

— Этот тоже пьян. Что говорит свидетель?

— Я видел все! — завопил тот. — Зачем потребовалось хватать меня? Я всегда стою на стороне закона, и показания дал бы добровольно и охотно.

— Конечно, — сказал Феллон. — А то, что ты убегал, было только оптической иллюзией. Давай рассказывай, что видел.

— Охотно, господин. Вот этот, с прорубленной головой, есть йештит, а другой — последователь какого-то нового культа, зовущегося Кришнаитскою Наукой. Жаркий спор затеяли они в таверне Рацджуна, и кришнаитский ученый заявил, что нет в природе такой вещи, как зло, и посему ни Сафк, ни йештитский храм, расположенный внутри, не есть реальность, как нереальны и поклоняющиеся Йешту. Йештит же выразил несогласие и бросил вызов…

— Он лжет! — воскликнул йештит. — Ни единое враждебное слово не сорвалось с уст моих, и я лишь оборонялся с честью, от беззаконного и наглого нападения презренного мерзавца…

«Презренный мерзавец», выплюнув воду, которой успел наглотаться в фонтане, прервал его речь, завопив:

— Сам лжец! Кто выплеснул кружку, полную фалатского вина, в лицо мне? Если это не вызов…

— То было лишь доказательством того, что я реален, исчадие Майянда Отвратительного! — моргнув, чтобы стряхнуть заливавшую глаза темную кровь, йештит набросился на Феллона: — А ты, земная тварь, как смеешь честному балхибцу ты указывать, как вести себя в его собственном городе?! Почему вы, мерзкие мокрицы, не убираетесь обратно на планеты, с которых приползли? Почему оскверняете веру нашу, древнюю и почтенную, своими лживыми и тошнотворными ересями?

Феллон спросил:

— Вы трое сможете доставить нашего теолога и его дружка во Дворец Правосудия? И свидетеля?

— Да, начальник, — хором ответили кришнаиты.

— Так отведите их туда. Встретимся в оружейной перед вторым обходом.

— А я? Меня вести зачем? — возопил свидетель. — Хороший я и чистый пред законом гражданин. Всегда готов явиться я…

Феллон оборвал его:

— Если ты сможешь удостоверить свою личность во Дворце Правосудия, тебя отпустят домой.

Он пронаблюдал, как процессия покинула площадь под звон цепей, одетых на арестованных. Он был рад, что ему не нужно идти с ними, потому что до Дворца было добрых три хоуды, а повозки-омнибусы уже не ходили.

Больше того, его радовала и предоставившаяся возможность без помех обследовать Сафк. В своем официальном качестве он вызовет меньше подозрений, а то, что он будет один, даст ему большую свободу действий. Пока что ему везло.

Энтони Феллон взвалил багор на плечо и двинулся на восток. Когда он миновал несколько уличных кварталов, над крышами невысоких домов показалась верхушка Сафка. Здание, как он знал, стояло у самой границы, отделявшей квартал Джуру от квартала Баха, в котором располагались почти все занидские храмы. Баха специализировался на религии, как квартал Ицанду на мануфактурах.

Балхибское слово «safq» обозначало целый подкласс мелких кришнаитских беспозвоночных, как водяных, так и сухопутных. Обычные сухопутные сафки напоминали земных улиток, обладая такой же закрученной спиральной раковиной, но, вместо того чтобы скользить по собственной слизи, как полагалось улиткам, сафки передвигались с помощью бесчисленных крохотных ножек.

Само же строение под названием Сафк было громадным коническим зиккуратом, сложенным из плотно подогнанных джадеитовых блоков. В высоту он достигал ста пятидесяти метров, а формой имитировал спиральные раковины настоящих сафков. Его происхождение затерялось в запутанном лабиринте кришнаитской истории. Во времена полисного периода, непосредственно после распада Калвмской империи под ударами Варасто, пребывавшими тогда в варварстве, Сафк уже существовал, и именно вокруг него и вырос город Занид, здания которого обступили башню, так что ее стало видно только издалека или в непосредственной близости. Король Балейд снес окружавшие исторический памятник строения и разбил вокруг него небольшой парк.

Феллон углубился в этот парк и медленно обошел колоссальное здание, чутко прислушиваясь и сверля башню глазами, как будто мог проникнуть взглядом внутрь одной только силой воли.

Однако для этого было мало просто хорошего зрения. За несколько тысячелетий не один грабитель мечтал пробиться сквозь эти стены, но прочный джадеит успешно противостоял любым попыткам. И на всем протяжении писаной истории Сафком пользовались жрецы Йешта.

Он не был их единственным храмом — храмы поменьше имелись в Луссаре, Малмадже и в других балхибских городах. И даже за парком, по ту сторону границы с кварталом Баха, Феллон мог различить луковичку купола Часовни Йешта. Она использовалась для повседневных церемоний, на которые допускалась широкая публика. Там же проводились занятия с потенциальными новообращенными и другие подобные мероприятия. Но в свою главную святыню жрецы Йешта пускали мирян лишь в исключительных случаях, да и то только проверенных и давно обращенных членов своей секты.

Феллон подошел ко входу, соответствовавшему отверстию в раковинах живых сафков. Лучи Каррима высвечивали массивные бронзовые двери, которые, по слухам, поворачивались на алмазных подшипниках. На дверях до сих пор были видны следы тщетной атаки, которой их подвергли солдаты Руца несколько сот кришнаитских лет назад. Взгляд Феллона упал на что-то белое слева от этих ворот.

Он подошел поближе. Изнутри не доносилось ни звука, пока он не приложил ухо к холодной бронзе портала. Тогда он стал различать что-то: удары то ли гонга, то ли барабана, ритмично повторяющиеся, но слишком приглушенные расстоянием и толстыми стенами, чтобы Феллон мог решить, что это такое. Это могли быть и удары молота по наковальне. Через некоторое время звуки затихли, чтобы вскоре возобновиться вновь.

Феллон не стал ломать голову над этой загадкой — которая, несомненно, должна была разрешиться, когда он попадет внутрь Сафка — и обратился к белому объекту, который оказался несколькими листами кришнаитской бумаги, приколотыми к доске объявлений храма шипами кустарника к’улаф. Доска была снабжена надписью: «ДАКХТ ВА-ИЕШТ ЗАНИДО» (храм Йешта в Заниде), и Феллон, хоть и не был силен в письменном балхибу, сумел ее разобрать. Слово «йешт» узнать было легко, поскольку он помнил, что заглавными балхибскими буквами оно писалось как «OU62», хоть и читалось справа налево.

Он прищурился, пытаясь разобрать, что написано на листках. Самые крупные буквы складывались в слова «ПРОГРАММА ЦЕРЕМОНИЙ», но, несмотря на свет двух лун, как он ни щурился, он не мог разобрать мелкий текст. (Когда он был помоложе, подумал он, такие тексты он читал без труда.) В конце концов он вынул зажигалку кришнаитского производства и высек огонь.

Потом прислонился к доске, достал небольшой блокнот и переписал в него текст с листков.