В этом автобусе – другой мир

Перевод И. Моничева

Публичные выступления не относятся к числу моих любимых занятий. Стоя перед аудиторией, я неизменно ощущаю себя самозванцем. Причина не в том, что я по натуре отшельник и одиночка, хотя отчасти так и есть; например, я могу совершенно один прокатиться от Мэна до Флориды, при этом вполне комфортно себя чувствуя. И это не боязнь сцены, пусть я порой немного робею, когда появляюсь перед двумя-тремя тысячами зрителей. Ведь для большинства писателей подобная ситуация необычна. Мы гораздо больше привыкли к встречам в библиотеках с группами, насчитывающими десятка три почитателей. Ощущение, что ты не тот человек, попавший не в то место, возникает главным образом от понимания: на кого бы – или на что бы – ни пришла посмотреть вся эта публика, ожидаемого они не увидят. Я как писатель существую исключительно в одиночестве. А тип, появляющийся на людях и принимающийся рассказывать анекдоты и отвечать на вопросы, – лишь слабая замена истинному сочинителю.

Помню, в ноябре 2011 года меня везли на заключительное выступление в Париже в зале «Гран-Рекс», рассчитанном на 2800 мест. Я нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке. Я сидел на заднем сиденье большого черного внедорожника. Улицы были узкими, а транспортный поток – слишком плотным. Я вез с собой обычную пачку листков – в папке у меня на коленях лежали несколько набросков к выступлению и текст для чтения вслух. На светофоре мы встали рядом с рейсовым автобусом. Два автомобиля оказались прижаты друг к другу настолько тесно, что почти касались бортами. Я бросил взгляд в одно из окон автобуса и увидел женщину в деловом костюме, вероятно, ехавшую с работы домой. И на мгновение мне отчаянно захотелось сидеть с ней рядом и тоже возвращаться домой, чтобы легко поужинать, а затем провести пару часов в мягком удобном кресле, читая книгу при ярком свете, и не тащиться в битком набитый зал на встречу с поклонниками, чьим языком я не владел.

Должно быть, la femme почувствовала мой взгляд. Хотя, скорее, ей просто надоела газета, которую она читала. Как бы то ни было, она подняла голову и тоже посмотрела на меня, находившегося в считаных футах от нее. Наши взгляды встретились. И, как мне показалось, я прочитал в ее глазах томительное желание оказаться на моем месте в дорогом внедорожнике. Горячее стремление отправиться туда, где жизнь полна ярких огней, смеха и развлечений, а не в свою квартиру, где не ждет ничего, кроме тоскливого ужина из наспех разогретых замороженных продуктов, выпуска вечерних новостей и старого комедийного телесериала. Если бы нам удалось поменяться местами, каждый мог бы стать немного счастливее.

Потом она вновь уткнулась в газету, а я вернулся к листам из папки. Автобус поехал одним путем, а джип – другим. Однако на краткий миг мы оказались достаточно близки, чтобы заглянуть в жизни друг друга. Мне пришла в голову идея этого рассказа, и, вернувшись домой из продолжительного зарубежного турне, я написал его на одном дыхании.

* * *

Матушка Уилсона, никогда не входившая в круг богатых и счастливых людей, любила говаривать: «Если уж на тебя посыпались беды, то будут сыпаться до горючих слез».

Памятуя об этой, как и о других народных мудростях, усвоенных им на материнских коленях («Утром апельсин – золото, к ночи – свинец» – еще один ее перл), Уилсон всегда подстраховывался, считая необходимой предосторожностью иметь несколько часов в запасе перед особенно важными событиями. А в его взрослой жизни еще не выдавалось события более важного, чем путешествие в Нью-Йорк, где ему предстояло продемонстрировать портфолио и презентацию высшему руководству «Маркет форвард».

«МФ» считалась одной из крупнейших рекламных корпораций эпохи Интернета. А крошечная фирма Уилсона «Саутлэнд консептс», базировавшаяся в Бирмингеме, состояла из одного человека. Такие возможности, как эта, не подворачиваются дважды, что придавало особую важность подстраховке. Вот почему он прибыл в бирмингемский аэропорт Шаттлсуорт в четыре часа утра, чтобы попасть на прямой шестичасовой рейс. Самолет должен был приземлиться в Ла-Гуардиа в двадцать минут десятого. Его встречу – точнее говоря, собеседование – назначили на половину третьего. Пять часов казались вполне достаточной подстраховкой от любых дорожных превратностей.

Поначалу все шло гладко. Сотрудник аэропорта при выходе на посадку проверил билет и разрешил Уилсону поместить объемистую папку с графическими материалами в отсек для ручной клади пассажиров первого класса, хотя Уилсон летел в экономическом. В подобных ситуациях хитрость состояла в том, чтобы попросить об одолжении как можно раньше, до того, как начнется спешка и сумятица. Нервные, взвинченные бортпроводники и слышать не хотят о том, насколько эта папка – быть может, твой билет в светлое будущее – важна для тебя.

Но ему все же пришлось сдать в багаж чемодан, потому что если он станет победителем в конкурсе за рекламный бюджет «Грин сенчури» (вероятность была высока – он обладал для этого всем необходимым), то придется провести в Нью-Йорке дней десять. Он не знал, как долго продлится процесс отсеивания конкурентов, но не желал отправлять одежду в прачечную при отеле, как и не собирался заказывать дорогостоящую еду в номер из гостиничного ресторана. Плата за такие дополнительные услуги высока во всех больших городах, тем более в Большом Яблоке.

Все продолжало идти как по маслу, пока лайнер, взлетевший точно по расписанию, не достиг воздушного пространства Нью-Йорка. Там он занял место в привычной воздушной пробке, наматывая круги в сером небе над местом посадки, которое пилоты столь метко окрестили Ла-Гадючником. В салоне звучали не слишком смешные шутки и откровенные жалобы, но Уилсон сохранял спокойствие. Его подстраховка полностью себя оправдывала; времени оставалось более чем достаточно.

Самолет приземлился в половине одиннадцатого, с опозданием, превысившим час. Уилсон направился к конвейерной ленте выдачи багажа, на которой его чемодан все не появлялся. И не появлялся. И не появлялся. Через некоторое время рядом с конвейером остались только он и бородатый старик в черном берете. А последними из вещей, еще никем не полученных и кружившихся на ленте, были пара лыж и крупное растение с поникшими листьями в глиняном горшке, плохо перенесшее транспортировку.

– Это невозможно, – обратился Уилсон к старику. – Мы же летели прямым рейсом.

Пожилой мужчина пожал плечами:

– Должно быть, ошиблись еще в Бирмингеме. Наши с вами пожитки вполне могут сейчас со свистом мчаться куда-нибудь в Гонолулу. Я собираюсь обратиться в отдел розыска багажа. Не хотите пойти со мной?

И Уилсон пошел, в очередной раз вспоминая матушкины поговорки и вознося хвалу Господу, что хотя бы папка с материалами для презентации находилась при нем.

Он уже наполовину заполнил бланк, врученный ему клерком, когда откуда-то из-за спины раздался голос грузчика:

– Это, случайно, не принадлежит одному из вас, джентльмены?

Уилсон обернулся и увидел свой матерчатый клетчатый чемодан, выглядевший промокшим.

– Свалился с багажной тележки, – объяснил грузчик, сверив номера на квитанции Уилсона и на бирке, прикрепленной к чемодану. – Такое порой случается. Можете подать жалобу, если что-то сломалось.

– А где же мой? – спросил старик в берете.

– Пока ничем не могу помочь, – отозвался грузчик. – Но мы почти всегда рано или поздно находим потерявшиеся вещи.

– Ага, – хмыкнул старик, – вот только скорее поздно, чем рано.

Уилсон покинул здание аэропорта с мокрым чемоданом, папкой и небольшой дорожной сумкой в половине двенадцатого. За это время успели прибыть еще несколько самолетов, и на стоянке такси образовалась длинная очередь.

У меня все еще есть запас времени, утешал он себя. Трех часов хватит с лихвой. И я стою под навесом, не под дождем. Ищи во всем положительную сторону и расслабься.

Медленно продвигаясь в очереди, он снова отрепетировал свое выступление, вызывая в памяти каждый из крупных плакатов, лежавших в папке, и не уставая мысленно повторять: надо выглядеть абсолютно спокойным, надо выкинуть из головы мысли о том, как круто может измениться к лучшему вся его жизнь, в ту же минуту, как он шагнет на порог дома 245 по Парк-авеню.

«Грин сенчури» была многонациональной нефтяной компанией, чье экологически безупречное название сослужило плохую службу, когда перевернулась одна из принадлежавших ей морских буровых установок в Мексиканском заливе, неподалеку от побережья штата Алабама. Разлив нефти был не столь катастрофическим, как в случае с платформой «Дипуотер хорайзон», но оказался достаточно обширным. И конечно, бог ты мой, злополучное название! Комики из вечерних телешоу не упустили случая вволю поиздеваться над ним. (Леттерман: «Отгадайте загадку: зеленое и черное, а воняет чем-то коричневым?») Первый отклик со стороны генерального директора, рассчитанный на жалость, – «Мы вынуждены добывать нефть там, где она залегает; кажется, люди должны бы это понимать» – нисколько не помог. Появившаяся в Интернете карикатура, на которой нефтяная вышка торчала из задницы директора, а ниже было приведено его высказывание, расползлась по Сети, словно вирус.

И тогда группа по связям с общественностью из «Грин сенчури» обратилась к «Маркет форвард» (их давнему партнеру в рекламном бизнесе) с тем, что они считали блестящей идеей. Они хотели поручить кампанию по ликвидации последствий аварии небольшому агентству с юга, чтобы потом иметь возможность особо подчеркнуть: видите, мы не воспользовались услугами острозубых акул из Нью-Йорка, чтобы успокоить американский народ. Нас особо интересует мнение американцев, обитающих ниже той линии, которую острозубые акулы из Нью-Йорка во время своих корпоративных вечеринок именуют не иначе как «линией Мэйсона – Идиота».

Очередь на такси продвинулась еще немного. Уилсон посмотрел на часы. Без пяти двенадцать.

Не повод для беспокойства, сказал он себе, начиная беспокоиться.

Ему удалось забраться в кабину такси фирмы «Джолли дингл» только в двадцать минут первого. Перспектива тащить с собой промокший тряпичный чемодан в один из чрезвычайно дорого обставленных кабинетов делового небоскреба на Манхэттене вызывала отвращение – до чего провинциально это будет выглядеть, – но он уже понимал, что от предварительной остановки в отеле, вероятно, придется отказаться.

Такси представляло собой ярко-желтый микроавтобус. За рулем сидел меланхолически настроенный сикх в огромном оранжевом тюрбане. Закатанные в пластик фотографии его жены и детей болтались под зеркалом заднего вида. Радио было настроено на 1010 Дабл-ю-ай-эн-эс, чьи ксилофонные позывные, от которых сводило челюсти, звучали в эфире каждые четыре минуты.

– Жуткий пробки сегодня, – сказал сикх, выруливая к выезду с территории аэропорта. Похоже, других английских слов он не знал. – Жуткий, жуткий пробки.

Пока они ползли в направлении Манхэттена, дождь усилился. Уилсон чувствовал, как его запас времени тает с каждой остановкой, за которой следовало мучительно короткое продвижение. Уилсону выделили на презентацию полчаса, всего лишь полчаса. Но предоставят ли ему эти полчаса, если он опоздает? Скажет ли кто-то: «Друзья! Из четырнадцати мелких рекламных агентств с юга, с которыми мы знакомимся сегодня – чтобы зажечь новую звезду на небосклоне нашего бизнеса и все такое, – лишь одно имеет реальный опыт работы с компаниями, сталкивавшимися с серьезными экологическими проблемами, и это «Саутлэнд консептс». А потому не станем исключать мистера Джеймса Уилсона из числа претендентов только потому, что он немного задерживается».

Конечно, кто-то может сказать нечто подобное, подумал Уилсон, но… вряд ли. Их первоочередная задача – как можно скорее пресечь поток шуток вечерних острословов. Вот почему столь важно умение подать себя. Но в наши дни подать себя умеет последний засранец (это уже было из сокровищницы мудростей отца Уилсона). А потому он должен прибыть вовремя.

Четверть второго. Если уж на тебя посыпались беды, то будут сыпаться, вспомнилось ему снова. Он гнал от себя эти мысли, но они невольно лезли в голову. До горючих слез.

Когда они подъезжали к туннелю Мидтаун, он наклонился вперед и попросил сикха назвать примерное время прибытия к пункту назначения.

Оранжевый тюрбан уныло качнулся из стороны в сторону.

– Никак не знать, сэр. Жуткий, жуткий пробка сегодня.

– Через полчаса доберемся?

После долгой паузы сикх ответил:

– Возможно.

Это тщательно подобранное успокоительное слово подсказало Уилсону, что дела его плохи.

Я могу оставить треклятый чемодан на приемной стойке «Маркет форвард», подумал он. Тогда мне хотя бы не придется тащить его в комнату для заседаний.

Он еще раз наклонился вперед.

– Забудьте об отеле. Отвезите меня по адресу двести сорок пять, Парк-авеню.

Туннель стал бы истинным кошмаром для человека, страдающего клаустрофобией. Чуть вперед – остановка, чуть вперед – остановка. Но и транспортный поток по ту сторону, двигавшийся по Тридцать четвертой улице в направлении центра, оказался ничуть не лучше. Крыша микроавтобуса была достаточно высокой, чтобы Уилсон, приподнявшись, мог с тоской видеть все новые и новые препятствия у них на пути. И все же, когда они доплелись до Мэдисон, он позволил себе немного расслабиться. Он успеет в последний момент, появится гораздо позже, чем ему хотелось бы, но все же не будет вынужден звонить и униженно просить подождать, поскольку он застрял в пробке. Правильно он решил не ехать в гостиницу.

Но стоило ему похвалить себя, как впереди обнаружился прорыв магистрали водоснабжения, замаячили заградительные барьеры, и сикху пришлось искать объезд.

– Хуже, чем когда Обама прилетать, – сказал он, а радио пообещало, что если Уилсон подарит им двадцать две минуты, они подарят Уилсону весь мир. Ксилофон заклацал, словно расшатанные зубы.

Мне не нужен весь мир, подумал Уилсон. Мне всего лишь нужно оказаться на Парк-авеню, двести сорок пять, в четверть третьего. Самое позднее – в двадцать минут третьего.

Такси «Джолли дингл» снова выехало на Мэдисон. Промчалось почти без задержек до Тридцать шестой улицы, а потом опять встало. Уилсон представил футбольного комментатора, объясняющего болельщикам, что эта эффектная пробежка только выглядела впечатляюще, но никак не повлияет на результат матча. Скрипели щетки стеклоочистителя. По радио корреспондент рассказывал об электронных сигаретах. Следом пошла реклама снотворного.

Самое время принять успокоительное, подумал Уилсон. Если понадобится, отсюда я смогу дойти пешком. Всего-то одиннадцать кварталов. Вот только лил дождь, а ему придется тащить проклятый чемодан.

Автобус компании «Питер Пэн» поравнялся с такси и остановился, шумно зашипев пневматическими тормозами. Уилсон сидел достаточно высоко, чтобы иметь возможность заглянуть внутрь автобуса. В каких-нибудь пяти или шести футах от него расположилась миловидная женщина, читавшая журнал. Рядом с ней, у прохода, мужчина в черном плаще рылся в содержимом дипломата, балансировавшего у него на коленях.

Сикх посигналил, затем потряс руками, словно хотел сказать: Вы только посмотрите, с чем мне приходится бороться в этом мире!

Уилсон заметил, как симпатичная женщина коснулась кончиками пальцев уголков рта, видимо, проверяя на стойкость помаду. Ее сосед теперь копался в кармане крышки своего дипломата. Достал из него черный шарф, приложил к носу и понюхал.

Зачем ему это понадобилось? – удивился Уилсон. Может, шарф пахнет духами или пудрой его жены?

И впервые после посадки в самолет в аэропорту Бирмингема он напрочь забыл о «Грин сенчури», «Маркет форвард» и о возможном радикальном улучшении своего положения, если встреча, до которой оставалось менее получаса, пройдет успешно. На мгновение он оказался совершенно увлечен – даже зачарован – осторожными, деликатными движениями пальчиков женщины и прижатым к носу шарфом мужчины. Его осенило, что он заглянул в какой-то другой мир. Да. Автобус представлял собой часть другого мира. Этот мужчина и эта женщина тоже спешили на какие-то встречи, тоже возлагали на них надежды. Им тоже нужно было платить по счетам. У них были братья и сестры, и они помнили свои детские игрушки, которые никогда не забываются. Возможно, еще студенткой колледжа эта женщина сделала аборт. А мужчина вставил себе в пенис кольцо. У обоих могли жить домашние животные, и у этих животных были имена.

Перед мысленным взором Уилсона на мгновение возник образ – смутный, не до конца оформившийся, но невероятный в своей огромности, – вид на заводную вселенную, где каждое колесико, каждая шестеренка совершали свое таинственное вращение, имевшее кармический смысл или не имевшее смысла вообще. Здесь находился мир такси «Джолли дингл», а всего в пяти футах существовал мир автобуса «Питер Пэн». И разделяли их только пять футов пространства и два слоя стекла. Уилсона несказанно поразил этот совершенно очевидный факт.

– Жуткий пробка, – повторил сикх. – Хуже, чем Обама, слово даю.

Мужчина отнял от носа черный шарф. Он держал его в одной руке, а другой полез в карман плаща. Женщина у окна продолжала листать журнал. Мужчина повернулся к ней. Уилсон видел, как начали шевелиться его губы. Женщина подняла голову, и ее глаза широко раскрылись в явном изумлении. Мужчина склонился ближе, словно собирался поделиться с ней секретом. Уилсон не понимал, что вещь, которую мужчина достал из кармана плаща, была ножом, пока он не перерезал им горло женщины.

Ее глаза округлились еще больше. Рот приоткрылся. Она потянулась к горлу. Той же рукой, в которой был нож, мужчина в плаще нежно, но решительно опустил ее руку. В тот же момент он прижал черный шарф к горлу женщины. А затем поцеловал ее в висок, глядя поверх ее волос. Он увидел Уилсона, и его губы разошлись в улыбке, достаточно широкой, чтобы продемонстрировать два ряда мелких, ровных зубов. Мужчина кивнул Уилсону, то ли желая тому приятного дня, то ли говоря: теперь у нас есть общий секрет. На окне рядом с головой женщины появилась капля крови. Набухла, потом соскользнула вниз по стеклу. Все еще прижимая шарф к горлу жертвы, Мужчина-в-Плаще засунул палец в безвольно приоткрывшийся рот женщины. Он продолжал улыбаться Уилсону.

– Наконец-то! – воскликнул сикх, и такси «Джолли дингл» тронулось.

– Вы видели? – спросил Уилсон. Голос его звучал совершенно невыразительно, даже не удивленно. – Того мужчину. Мужчину в автобусе. Что сидел рядом с женщиной.

– Что я видеть? – в свою очередь, спросил сикх. Светофор на углу переключился на желтый, но водитель такси проскочил перекресток, перестроившись в другой ряд, игнорируя громкие сигналы. Автобус «Питер Пэн» остался далеко позади. А впереди сквозь пелену дождя замаячило здание Центрального вокзала Нью-Йорка, мрачное и похожее на тюрьму.

Только теперь, когда такси снова ехало без помех, Уилсон вспомнил о своем мобильном телефоне. Он достал его из кармана и принялся разглядывать. Отличайся он сообразительностью (это качество, по мнению матушки, целиком досталось его брату), мог бы успеть сделать фото Мужчины-в-Плаще. Теперь слишком поздно заниматься фотографией, но не поздно позвонить 911. Само собой, анонимности не получится: его имя и номер телефона высветятся на экране компьютера в диспетчерской, как только установится соединение. И ему перезвонят, поскольку захотят убедиться, что он не шутник, пожелавший скрасить скуку серого, дождливого дня в промозглом Нью-Йорке. Они потребуют информации, и ему придется ее дать. С него снимут показания в ближайшем полицейском участке. Причем заставят повторить свой рассказ несколько раз. И его презентация не вызовет у них никакого интереса.

А у презентации имелся звучный заголовок: «Дайте нам три года, и мы докажем свою правоту!». Уилсон подумал о том, как предполагал все преподнести. Он бы начал с того, что посоветовал бы собравшимся мастерам и труженикам пиара не избегать прямого упоминания о последствиях разлива нефти. От этого никуда не деться. Добровольцы все еще отмывали стиральным порошком перепачканных нефтью птиц вдоль побережья. Такой мусор под ковер не заметешь. Однако, продолжил бы он, в признании и искуплении вины нет ничего зазорного, а правда порой может выглядеть красиво. Люди сами захотят поверить вам, коллеги. В конце концов, они же понимают, что нуждаются в вас. Им не обойтись без топлива, чтобы попасть из пункта А в пункт Б, и они не хотят чувствовать себя соучастниками в насилии над окружающей средой. Дойдя до этого места, он открыл бы папку и выставил бы на всеобщее обозрение свой первый плакат: фотографию мальчика и девочки, стоящих на безупречно чистом пляже спинами к камере и смотрящих на воду ярко-синего цвета. «ЭНЕРГИЯ И КРАСОТА МОГУТ СОСУЩЕСТВОВАТЬ, – гласил плакат. – ДАЙТЕ НАМ ТРИ ГОДА, И МЫ ДОКАЖЕМ СВОЮ ПРАВОТУ!»

А позвонить по 911 так просто, что с этим справится и ребенок. И справляется. Если кто-то чужой ломится в дом. Если младшая сестричка падает с лестницы. Если папа обижает маму.

Следом шла иллюстрация к телевизионному рекламному ролику, который следовало крутить во всех штатах, прилегавших к Мексиканскому заливу, с особым упором на выпуски местных новостей и круглосуточные кабельные каналы вроде «ФОКС» и Эм-эс-эн-би-си. Цейтраферная съемка демонстрирует, как черный, изгаженный нефтью берег моря снова становится чистым. «Мы отвечаем за свои ошибки, – говорит диктор (с легким южным акцентом). – Именно так мы ведем свой бизнес, именно так относимся к своим соседям. Дайте нам три года, и мы докажем свою правоту!»

Затем образцы рекламы в печатных изданиях. Рекламы по радио. И переход к фазе номер два…

– Сэр? Вы что-то сказать?

Я бы мог позвонить, думал Уилсон. Но этот тип, вероятно, соскочит с автобуса задолго до прибытия полиции. Вероятно? Наверняка! Без сомнения!

Он обернулся. Автобус значительно отстал от такси. Быть может, женщина успела поднять крик. Быть может, другие пассажиры уже навалились на убийцу и скрутили его, как пассажиры подземки набросились на того террориста с бомбой в обувной коробке, когда поняли, что у него на уме.

А потом ему вспомнилось, как улыбался мужчина в плаще. И как он сунул палец в безвольно открывшийся рот женщины.

Кстати, пришла вдруг в голову Уилсона неожиданная мысль. Если уж говорить о шутниках. Вполне могло оказаться, что ему все это просто померещилось. Что это был розыгрыш. Который те двое постоянно устраивали. Что-то в духе флешмоба.

И чем дольше он размышлял, тем правдоподобнее казалась эта мысль. Мужчины перерезали женщинам глотки в темных закоулках и в детективных телесериалах, но не в переполненных автобусах «Питер Пэн» средь бела дня. А что до самого Уилсона, то он выступал с планом превосходной кампании. Он был нужным человеком в нужном месте и в нужное время. И подобный шанс выпадал только раз в жизни. Такой поговорки у матушки не было, но факт оставался фактом.

– Сэр?

– Высадите меня у следующего светофора, – распорядился Уилсон. – Оттуда я дойду.

Посвящается Хешу Кестину