В столовой были потрескавшиеся пластмассовые столы и фотографии уродливых детей, прилепленные к стене за кассой. Повар увидел стоявшего человека и спросил:

– Два черных кофе навынос?

Человек кивнул.

«Тебя уже заметили. Больше нельзя здесь показываться».

Он оглядел помещение. Какой-то толстяк сидел, ссутулившись, над тарелкой и сосредоточенно ел. Двое в одинаковой рабочей одежде разговаривали у прилавка. По маленькому телевизору показывали сцены опустошения. Ах да, Белый дом. Он что-то слышал, его вроде бы уничтожили – кажется, неделю назад? – но ему было не до этого, и он пропустил эту информацию мимо ушей.

– Ты послушай, – сказал один из рабочих, – ведь эта ракета могла быть с ядерной головкой. Они могли бы сжечь Манхэттен. Но не стали. Так что, может, нам лучше…

– У этих гадов был их шанс, – ответил другой. – Нас девяносто девять на их одного. Пусть-ка они попробуют компьютерный вирус против штыка.

Повар поставил кофе на прилавок:

– Четыре бакса. Меня, кстати, зовут Зик.

Он протянул руку. Она была пухлая и влажная, и ногти ему не мешало бы подстричь.

Доктор Эйбрахам Каузен посмотрел на эту руку и сказал:

– Извините. У меня простуда.

Положив четыре доллара, он забрал кофе и вышел.

Начало декабря, небо затянуто холодными белыми тучами. Эйб снял крышечку с одной из чашек и сделал большой глоток, потом еще и еще. Допив кофе, он кинул бело-голубую чашку в мусорное ведро и зашагал. Южный Бронкс был не самой аристократической частью города, но Эйб привык к нему. К тому же в этом месте никто не стал бы его искать…

«Человек ждет автобус. Не видел ли ты его вчера?»

В воздухе пахло бензином и рыбой. Мусор, застрявший в сеточном заборе, трепыхался на ветру. Эйб поднял воротник и, пройдя еще пятнадцать метров, резко повернулся. Человек не пошел за ним.

Это ничего не значило. Не исключено, что в этот самый момент его засекли высотные беспилотники. Правительственные агентства, террористические группы, шпионы Эпштейна – столько грязных пальцев торчат из его прошлого, просматривают записи камер наблюдения, обыскивают его дом.

«Пьер Кюри сделал это».

Эта идея пришла ему в голову вчера вечером. Как сделать так, чтобы его работа навсегда осталась при нем.

Здание представляло собой низкий кирпичный прямоугольник без окон. Эйб отпер защелку и приложил большой палец к биометрическому сканеру. Стали включаться ряд за рядом лампы дневного света в предварительно освобожденном складе. Это оказалось до смешного просто – увести достаточную сумму денег Эпштейна, чтобы купить это здание и перестроить под свои конкретные надобности.

«Барри Маршал сделал это».

Несколько скафандров с избыточным внутренним давлением висели обмякшие, респираторные трубки тянулись к потолку. Дальше размещались лабораторные столы, расположенные по их назначению: стол для влажной химической обработки, инструментальный стол, вычислительное пространство. Морозилки и реагентные холодильники. Сухоблочный инкубатор. Термальный датчик циклов. Ряд центрифуг. Микродозатор. Секвенсоры ДНК.

Эта лаборатория не уступала его брошенной лаборатории в Кливленде. Но об этой никто не знал. Даже Итан. Этим мерзавцам нужна его работа? Пусть они сначала найдут его.

«Джонас Солк сделал это».

Над многим еще предстояло покорпеть – недоработки, проблемы. Побочные эффекты. Тесты, которые ему не позволили провести. Эрик Эпштейн подгонял его. Да и правительство начало совать свой нос.

Но он был ученым. Его работа состояла в том, чтобы взять вселенную удушающей хваткой и заставить ее выкашлять свои тайны.

Эйб сделал большой глоток кофе. Потом подошел к холодильнику, открыл дверь и вытащил шприц. Суспензия внутри имела молочный свет.

«Это глупость».

Он сорвал изопропиловый колпачок.

«Бесшабашность».

Закатал рукав.

«Но Пьер Кюри привязывал радиевую соль к руке, чтобы продемонстрировать: радиация вызывает ожог».

Протер бицепс спиртом.

«Барри Маршал выпил порцию хеликобактер пилори, чтобы доказать, что язва имеет бактериальную природу».

Взял шприц.

«Джонас Солк всей своей семье сделал прививку вакцины от полиомиелита».

Проткнул иглой кожу и нажал поршень.

«А доктор Эйбрахам Каузен ввел себе некодирующую РНК, чтобы коренным образом изменить свою генную экспрессию».

Дело было сделано, назад пути нет. Эйб отложил в сторону шприц и опустил рукав.

Он всегда знал, что он гений.

Теперь настало время стать сверходаренным.