Глава 12
Гольф основан на честности. Где еще вы признаете «семерку» на пар-3?
Джимми Демаре
Двадцатая неделя беременности Эрин, пришедшаяся на начало августа, была отмечена сразу двумя важными событиями. Во-первых, в начале этой недели Эрин получила по почте посылку, причем без обратного адреса. Открыв ее, она обнаружила внутри сумочку, которую у нее стащили двумя неделями раньше. Самое интересное, что содержимое ее осталось в целости и сохранности.
– Все здесь, – ошеломленно заметила Эрин, перебирая свои вещички. – Деньги, кредитные карты, косметичка и украшения. Абсолютно все.
К сумочке прилагалась коротенькая записка: «Не смогла совладать с собственной совестью. Мне так стыдно! Прошу вас, простите меня». Подписи не было, но мы и так знали, что автор записки – Маленькая Притворщица.
Во-вторых, двадцатая неделя запомнилась тем, что мы миновали важную веху на пути к рождению ребенка. Иными словами, пришла пора посетить больницу, чтобы взглянуть на малыша с помощью ультразвука.
Для Эрин эта процедура представляла собой чарующую возможность полюбоваться на ее бесценное дитя. Для меня же она стала неотвратимым напоминанием того, что с каждым днем я все ближе подхожу к роковой черте – будущему отцовству. С самого утра я буквально волочил ноги. Я всеми силами старался задержаться на работе, в сотый раз проверяя, все ли в порядке с животными. Закончился вечер тем, что секретарша буквально вытолкнула меня за дверь, когда до встречи с Эрин оставалось каких-нибудь десять минут.
Пока мы сидели в приемной, ожидая своей очереди, Эрин заявила, что хочет заключить маленькое пари. По правде говоря, я был не в настроении, однако понимал, что лучше ей подыграть. В самом начале брака мы начали заключать друг с другом небольшие пари, и в скором времени это превратилось в настоящую традицию. Первый раз это произошло в тот день, когда мы ехали в Мейн, к родителям жены. Бензина в баке было мало, и Эрин несколько раз напомнила мне о том, чтобы я заправился. В ответ я заявил, что мы и так доберемся до места. Эрин не сдалась и поставила доллар и поцелуй на то, что мы застрянем где-нибудь по пути. За пять миль до дома машина замерла у обочины. Я вытащил из бумажника доллар, поцеловал жену и отправился на поиски ближайшей заправки. С того момента маленькие пари стали частью нашего брака. Ни один из нас не отказывался от спора, даже если шансы явно были не на нашей стороне. За эти годы мы перебрали все, что можно: исход спортивных состязаний, окончание фильмов, политические события (как местного, так и национального масштаба) и всевозможные мелочи. Главное, что ставка оставалась неизменной – доллар и поцелуй от проигравшего. Мы даже не тратили этот доллар: просто хранили его до очередного пари.
– Спорим на доллар и поцелуй, что это девочка, – сказала Эрин, сжимая мою руку.
– Девочка? – принял я вызов. – Тебе бы пора усвоить, что я не делаю девочек.
– Ну что, спорим?
– Конечно, спорим. У тебя будет мальчик, или меня зовут не Огаста Уитт.
Через несколько минут нас вызвали в кабинет. Первым делом нам хотелось выяснить, что с ребенком все в порядке и развивается он в полном соответствии со сроками. Но полушутливое пари побуждало нас узнать и пол будущего младенца. Впрочем, мы с Эрин решились на этот шаг еще до пари, невзирая на советы многочисленных друзей, которые уговаривали не портить такой сюрприз.
В кабинете нас поджидала молоденькая и очень вежливая особа, какими-то ветрами занесенная в Вермонт из Буффало. Каждую свою фразу она сопровождала обязательными «сэр» или «мэм».
– Я чувствую себя безнадежно древним, когда ко мне обращаются «сэр», – не выдержал я наконец.
– Да, сэр, – улыбнулась она в ответ. Затем барышня занялась изучением УЗИ на экране, проводя при этом всевозможные измерения и указывая нам порой на тот или иной орган.
– Ну что, мэм, вам хотелось бы знать, кто это? – спросила она наконец, проверив, что только можно.
Эрин ответила согласием.
– А вам, сэр?
– Разумеется, – хмыкнул я. – Мы поспорили на серьезную сумму.
– Тогда подойдите сюда и скажите, что вы видите. – Она подвела курсор к центру экрана.
Я внимательно вгляделся в изображение.
– Рука?
– Именно! – вежливо улыбнулась она. – Это рука. Пять крохотных пальчиков, прикрывающих то самое место, которое нам нужно увидеть.
– А нельзя это как-то подвинуть? – поинтересовался я.
– Нет, сэр. Я уже пыталась.
– А если взглянуть на картинку под другим углом?
– Не получится, сэр.
Я ошеломленно потер лоб.
– Но вы хотя бы можете предположить, кто там у нас?
– Да, сэр, – усмехнулась она. – У вас ребенок. А месяца через четыре вы выясните, мальчик это или девочка.
Я взглянул на Эрин, после чего вновь уставился на экран. Четыре долгих месяца? Я хотел знать пол малыша прямо сейчас! Мне нужен был мой доллар (Эрин и так выиграла семь последних пари).
– И все же, опираясь на свой опыт, не могли бы вы сделать более-менее обоснованное заключение? – сделал последнюю попытку я.
Она мягко улыбнулась, подбирая нужные слова.
– Да, сэр, – промолвила она наконец. – Опираясь на свой опыт и данные статистики, могу утверждать… пятьдесят процентов за то, что это будет мальчик.
– Мальчик! – радостно воскликнул я. Эрин только захихикала. Быстро проведя в уме кое-какие подсчеты, я тоже не сдержал смеха.
Из больницы мы уехали в полном неведении относительно того, будет ли это мальчик или девочка. И только в одном мы не сомневались: наш будущий ребенок абсолютно здоров. А это, если уж на то пошло, и было для нас главной новостью!
* * *
Неделей позже, когда мы встретились с отцом для очередного занятия, я удивил его неожиданным подарком. После того как он вручил мне очередную стопку карточек, я передал ему фотографию в рамке. Это был ультразвуковой снимок его будущего внука. Не лучший из тех, которыми снабдила нас врач, но тоже очень неплохой. На нем хорошо просматривалась повернутая в профиль головка.
Лондон не скрывал своих чувств.
– Знаешь, у него твой забавный подбородок, – заметил он. – Ты унаследовал его от матери.
– Или у нее, – поправил я отца. – Мы еще не знаем, кто это будет.
Пока мы шли к стартовой площадке, я рассказал о нашем визите в больницу.
– Благодаря этому посещению вся беременность вдруг стала такой реальной. Я и правда очень скоро стану отцом.
– Пять месяцев назад это приводило тебя в ужас. Ты по-прежнему боишься?
Я стряхнул с ботинка комочек земли.
– Да, боюсь. Я все еще не чувствую, что готов к отцовству. Но теперь, по крайней мере, я могу взглянуть своим страхам в лицо.
Мы встречались с отцом уже в пятый раз, и сегодня он решил немного сменить тактику. Вместо того чтобы самому определить предмет урока, он спросил, что именно хотел бы я изучить за игрой в гольф. Но сколько я ни ломал голову, ничего путного мне на ум не пришло.
– Может, придумаешь что-нибудь, пока будем играть, – утешил меня Лондон. – Пошли. Нам пора начинать.
Наш раунд растянулся на четыре с половиной часа. Мы просто играли, не ставя перед собой никакой другой цели. По мере того как мы продвигались от лунки к лунке, в голове у меня созрел интересный вопрос. Немного подумав, я рассказал отцу про женщину из лаборатории, которая вела себя с такой непоколебимой любезностью.
– Было очень приятно поговорить с ней, – заметил я. – Благодаря ей мы с Эрин вдруг ощутили собственную значимость. Доводилось ли тебе встречать подобных людей? По-настоящему милых?
– Да, мне встречались очень славные люди. Не так уж часто, но бывало.
– Как думаешь, это наследственное? Или подобные качества можно приобрести? Мне бы очень хотелось, чтобы мой ребенок вырос таким человеком.
Лондон задумчиво потер щеку.
– Понятия не имею, – честно ответил он. – Никогда не думал на эту тему.
Странно было видеть отца в хорошем расположении духа. Чаще всего эмоции его были далеки от радужных. Сторонний наблюдатель еще мог ошибиться, но я-то чувствовал, как за невозмутимой внешностью вскипают гнев или раздражение. Тем не менее сегодня он изо всех сил старался вести себя как можно лучше. Давалось ему это с трудом, и все же он хотя бы пытался. Этот новый Лондон походил на луч солнца, пробивавшегося сквозь зимние тучи Вермонта. Приятно, что и говорить. Вот только не ясно, надолго ли.
– Если это наследственное, остается надеяться, что передается оно не от деда по отцовской линии, – заметил я с легкой насмешкой. – Иначе у бедняги не будет ни малейшего шанса.
Остаток раунда мы говорили о чем угодно – о политике, спорте, авто, спортивных машинах, работе и даже мифическом существе, обитающем в озере Шамплейн, – но только не о детях. По завершении восемнадцатой лунки я вдруг ощутил то, чего не чувствовал прежде на поле для гольфа: мне было жаль, что игра подошла к концу.
После игры мы устроились в клубном ресторане, чтобы перекусить хот-догами. Смахнув с губ остатки горчицы, Лондон неожиданно возвестил:
– Это не наследственное! Я пришел к такому выводу во время игры.
– Чудесно, – сказал я, дожевывая последний кусок. – О чем это ты, кстати?
– Любезность нельзя унаследовать. Ее можно приобрести.
Вот оно что! Оказывается, все это время он обдумывал мой вопрос.
– Почему? – поинтересовался я. – И как, если уж на то пошло?
– Подумай сам. Как в гольфе именуют любезность?
Я нахмурился и признался:
– Понятия не имею.
– Этикет, Огаста. Это называют этикетом. Придержать флагшток для других игроков, пропустить вперед тех, кто играет быстрее, не отвлекать разговорами противника, пока тот готовится к удару. Мы называем подобные правила этикетом, но в целом все сводится к тому, чтобы проявлять любезность. Гольф – игра вежливых. Мы бы добились гораздо большего, если бы и в жизни вели себя так, как на поле.
– Возможно, ты прав, – согласился я.
– Возможно? – фыркнул он. – Ставишь под сомнение слова заядлого игрока? Когда я только начал водить тебя на игру, ты был просто невыносим. Бегал и орал так, что у всех уши закладывало. Тебя едва хватало на то, чтобы взмахнуть клюшкой. Но я постоянно учил тебя правилам этикета, и со временем ты изменился. Это можно усвоить, – торжественно возвестил он. – Любезность можно усвоить.
– Что ж, спасибо за науку, – кивнул я. – По крайней мере, я хоть что-то выучил во время игры.
– Да, – задумчиво вздохнул Лондон. – Ты хоть что-то сумел усвоить.