17 ч. 02 мин
Стив открывает духовку.
– Прекрасно. Передайте мне перчатки.
Анна подает их ему. Теперь кухня Карен – его территория, сегодня он установил здесь свою власть – даже котенка выгнали в гостиную. Анна чувствует, как пышет жар, когда Стив достает два пирога снизу духовки и один из верхней ее части, все пышные, с печеными яйцами и сыром, искусно подрумяненные.
– Один тунец, один окорок с грибами, одну овощную смесь, – требует Стив и выкладывает пироги на салфетки, чтобы не обжечь рабочую поверхность.
Анна ощущает смесь облегчения и гордости. Облегчение от того, что за последние несколько часов они так продвинулись с готовкой, и гордость за таланты Стива.
– Думаю, на сегодня хватит, – говорит он, оглядывая кухню.
Поверхности, которые раньше были заставлены банками, пакетами и горшками, свидетельствуют о его успехах. Чудесным образом он превратил совершенно разнородные продукты в аппетитные блюда. Он приготовил большие чаши сальсы и хумуса, собрал подносы фиников, начиненных завернутым в бекон пармезаном, и трюфелей с козьим сыром, виноградом и фисташками. Испек четыре пиццы и два пирога, один из которых – с карамелизированным луком, а еще приготовил три сногсшибательных салата – один с пшеничной крупой и два с бобами – которые, как он заверил Карен, станут гораздо лучше, если за ночь пропитаются приправой. Анне пришлось сходить в местный гастроном за дополнительными ингредиентами, и не раз, а два, и на обеих женщин он не раз рявкал, но тем не менее получилось что-то поистине замечательное.
– Теперь осталось только засунуть волованы и филло с бри в духовку на несколько минут, но это сделаете завтра, – инструктирует он. – И еще сделать зеленые салаты, разложить чипсы и хлеб и запечь картошку. Пирожки, пироги и пиццу тоже можете разогреть, если хотите подавать горячими.
Анна смотрит на подругу. Карен кивает, но Анна видит, что она ошеломлена.
Это одна из странностей Стива – он может быть совершенно никчемным одну минуту и столь способным в следующую. Но когда он хорош, то забывает свои неудачи – а иногда и чужие – и может быть веселым, даже оптимистичным.
Анна сочувствует Карен. Когда она успеет доделать все остальное? Это будет не просто прием гостей, где ее заботы – лишь угощение, а ей стоит лишь принять душ и надеть нарядное платье. Ей нужно присутствовать на похоронах, похоронах мужа. Это будет страшно тяжело для нее. Она вряд ли освободится рано, чтобы включить духовку и разложить листья латука. К тому же она будет в ужасном состоянии.
Однако Анне не хочется это говорить, и она просто замечает:
– Твои наставления не так просто запомнить.
– А что тут такого? – бормочет Стив. Анна понимает, что он обижен, как будто ему сказали, что он плохо помог, и возлагает на Карен слишком сложную задачу. Он так противоречив, думает она, моментально выходит из себя. Сейчас может быть чересчур чувствительным, а через минуту совсем бесчувственным. И все же иногда он деликатен и внимателен, как сегодня.
Пытаясь разрядить ситуацию, она обращается к Стиву:
– Впрочем, мы справимся, верно?
– Конечно. – Он замолкает, будто только что вспомнил, по какому поводу все это угощение, и заявляет: – Ну да, конечно, почему нет? Слушайте, мне ведь действительно не обязательно быть на похоронах. Я могу остаться здесь, если хотите, и сделать все это.
– Как это? – Карен не может понять, что он сказал.
– Мне не обязательно идти на похороны, – повторяет он. – Честно сказать, не люблю похороны. Знаю, Саймон был твоим мужем и все такое, но… черт!.. Я их просто не выношу: гроб, все плачут…
Карен вздыхает:
– Да, я тоже не люблю.
– То есть, если хочешь, я, конечно, приду, – быстро добавляет Стив, явно обеспокоенный, что может показаться черствым. – Я любил Саймона и хочу оказать ему почтение.
– Нет-нет, если не хочешь, не надо. Там и так будет много народу.
«А я хочу, чтобы он пришел», – думает Анна, но, пожалуй, сейчас не время выражать свои желания.
– Серьезно, если тебе удобно, я бы мог сразу прийти сюда. Если хочешь. Пока вас не будет, я тут все сделаю, как надо. Включу духовку, приготовлю остальное, приберусь. Даже накрою стол, если хочешь.
– Ты не возражаешь? Правда?
– Ни капельки, – говорит Стив. – Мне это доставит удовольствие, и этим я выражу свое почтение Саймону.
Анна уже видит, как он в переднике накладывает щедрые порции и очаровывает гостей. Он будет в своей стихии, будет наслаждаться похвалами, не чувствуя стресса от ответственности. На долю секунду она обеспокоилась, что он может напиться, но, конечно, этого не случится… Во всяком случае, похороны состоятся до полудня, это достаточно рано, чтобы не беспокоиться. Но ей бы хотелось, чтобы он пошел с ней – или, по крайней мере, спросил, не возражает ли она, если он останется, – ну да ладно, можно простить. Ведь она всегда его прощает? И, кроме того, он так помогает Карен. И Анна снова чувствует гордость за Стива.
* * *
– А теперь, дети, – говорит Карен, заходя в гостиную после того, как распрощалась с Анной и Стивом, – телевизор надо выключить. Вам на сегодня достаточно.
– Нет! – пищит Молли. Не то чтобы она пристально смотрела на экран; она заставляет одну из множества своих Барби танцевать по спинке дивана на ее постоянно вытянутых носках.
– Так ты все приготовила? – спрашивает Филлис.
– Уф! На сегодня – да.
– Ты выглядишь измученной. Хочешь, дети поужинают со мной?
Карен думает, что могла бы посидеть с детьми, но она в таком физическом состоянии, что едва может говорить.
И Филлис тоже выглядит разбитой – она целый день приглядывала за Молли и Люком.
– Нет, не беспокойтесь, я приготовлю для них ужин. Отдохните. Хотите чашку чего-нибудь?
– Чаю с лимоном – это было бы здорово. – Но вместо того, чтобы остаться на диване, Филлис идет вместе с Карен на кухню и тихо прикрывает дверь. – Хм, я не хотела упоминать об этом при других, – тихо говорит она, – но, думаю, тебе нужно знать: Люк сказал, что не хочет завтра идти на похороны.
– Как?
– Угу, – кивает Филлис. – Мне не очень хотелось давить, я чувствовала, что не надо делать этого. Наверное, для него это слишком тяжело – справиться со всем и осознать.
– Конечно, – говорит Карен, беря кружку.
На самом деле она бы не возражала, чтобы Филлис надавила на Люка. Карен не уверена, что у нее хватит сил справиться с Люком по-хорошему, как бы ей хотелось. У него трудный характер. После инцидента у Трейси Люк оставался замкнутым и угрюмым, и ей трудно сдерживаться, чтобы не прикрикнуть на него. Тем не менее она может понять, почему Филлис считает, что это не ее роль.
– Я думаю, ему все-таки нужно пойти. Как вы считаете?
– Не знаю, дорогая, – хмурится Филлис. – Да, пожалуй, нужно. Но он ни за что не хочет.
Карен быстро опускает в кружку чайный пакетик, отрезает ломтик лимона и протягивает Филлис ее чай.
– Оставьте это мне.
Люк может остаться дома со Стивом, прикидывает она, поэтому организационно это не проблема, но инстинктивно она чувствует, что если он не пойдет, то она – и он – будут вечно жалеть об этом. У него не будет второй такой возможности, когда он вырастет и будет вспоминать о случившемся. Карен возвращается в гостиную: она приняла решение.
– Прежде чем ужинать, – объявляет она, чувствуя, что в ее голосе многовато напускной строгости, – я хочу поговорить с вами обоими. Вы знаете, что завтра похороны папы?
Молли кивает, но Люк молчит и смотрит в сторону.
– Люк! В чем дело?
– Я не хочу туда идти. – Люк сидит на полу, играя с липучками на туфлях, с треском расстегивая и застегивая их.
Этот звук раздражает. Карен подавляет в себе желание заставить его прекратить делать это. Вместо этого она садится рядом с сыном, кладет ногу на ногу и произносит:
– Знаешь, милый, мне тоже не очень хочется идти, но я иду. Почему ты не хочешь?
– Не хочу, и всё, – потупившись, отвечает мальчик.
Карен знает, что Люк иногда может быть таким. Хотя физически он смел – незнакомые игры и занятия на улице редко его пугают, – но иногда отвергает что-то новое в окружающем его мире. Незнакомые пространства и люди его нервируют. Например, поступление в школу стало для него настоящим испытанием, гораздо более серьезным, чем для большинства детей.
Ей нужно подумать, крепко подумать. В путанице собственных волнений и тревог ей трудно понять, что происходит в душе ребенка, практически невозможно, ведь даже в собственных эмоциях ей трудно разобраться. У Люка, похоже, такое же психологическое состояние, как и у нее: в какой-то момент он справился с эмоциями хорошо – в конце концов, он сам захотел попрощаться с папой. И все же теперь, не прошло и семидесяти двух часов, он отказывается идти на похороны. Но не то ли происходило и с ней самой, когда она смеялась с Анной, а через минуту расплакалась? Может быть, это не так уж странно. Просто таким образом Люк показывает, как он расстроен. Он не хочет, чтобы его папа умирал, и потому не хочет идти на похороны.
Возможно, если Карен снова объяснит, что его там ожидает, это не станет для него таким ужасным событием.
– Я знаю, что мы раньше никогда не были на похоронах. Тебя это беспокоит?
Люк молчит. Молли снова заставляет Барби танцевать по комнате, словно забыла о присутствии мамы. «Топ-топ-топ» – стучат маленькие пластмассовые ножки вдоль каминной решетки, по крышке телевизора, по его стенке и вдоль подоконника.
– Я знаю, «похороны» – немного пугающее слово, – продолжает Карен, сдаваясь. – Оно звучит очень серьезно, и мы никогда раньше не ходили на похороны. Но на самом деле ничего страшного в этом нет. Это совершенно нормально, когда кто-то, как твой папа, умирает. И почти всем устраивают похороны.
– Зачем? – спрашивает Люк.
Карен колеблется. Снова она импровизирует, выискивая определения и ответы из путаницы своих мыслей. Она не уверена, что ее ответы хороши, но что ей остается?
– Понимаешь, это особая возможность для папиных друзей и родных встретиться, поблагодарить папу и попрощаться с ним. Тебе и Молли уже удалось попрощаться, но остальным нет, а так они тоже смогут попрощаться с папой. Там будет много твоих знакомых, в том числе твои друзья – Остин с мамой, и Трейси, и Лола – и мы все хотим быть вместе.
– И все будут плакать? – спрашивает Люк.
Может быть, это и беспокоит его. Но Карен не может обманывать сына.
– Да, наверняка некоторые будут. Они будут опечалены, что папа умер, как опечалены и мы.
– И многие взрослые будут плакать?
Ах вот что его тревожит! Карен может это понять. Она помнит, как ее приводил в замешательство вид плачущих взрослых, когда она была маленькой; это совершенно сбивало ее с толку, поскольку совсем не сочеталось с их ролью в этой жизни. Но снова она чувствует, что нужно быть честной с мальчиком.
– Боюсь, что некоторые взрослые будут плакать, потому что будут опечалены, как я, и ты, и бабушка. Но, наверное, многие будут и смеяться. – Она молчит, думая, что еще можно сказать сыну. – Ты заметишь, что многие будут в черном или в темном, что поначалу может показаться странным, но ты привыкнешь. А мы поедем туда на очень большой черной машине – ты, я, Молли и бабушка. Она очень большая и блестящая.
– Правда?
Карен уверена, что это произвело на него впечатление.
– Угу. Ты ведь не хочешь пропустить такое, верно?
Люк засовывает верхнюю губу под нижнюю – Карен знает: это означает, что он думает.
Ей понятно его смятение. Знакомые ритуалы – Рождество, Пасха, дни рождения – сосредотачиваются если не на самом Люке, то все-таки на детях, и его участие в них вполне обоснованно. Он ключевой участник, его поведение определено, поэтому он эти ритуалы ценит и любит. Но с похоронами все не так, и Карен не помнит, чтобы в детстве присутствовала на похоронах. Родственники умирали, взрослые поминали их. Но хотя она отчасти чувствует, что должна уберечь Люка от этой боли, она решила не уклоняться от исполнения долга.
– Мой хороший, я знаю, что это немного странно и даже страшно, но я хочу, чтобы ты пришел. Это особое семейное событие, и мне важно, чтобы ты был со мной. Обещаю, что, если тебе не понравится, когда ты окажешься там, или тебе покажется что-то странным, ты сможешь уйти поиграть, или погулять, или сделать то, что захочешь. Мы найдем кого-нибудь из взрослых – может быть, твою крестную Анну или Трейси, – чтобы они побыли с тобой. Но поскольку ты для папы особый мальчик, а это для папы особый день, я хочу, чтобы все мы были вместе.
Люк больше ничего не говорит, и Карен понимает, что он недоволен, но она решает пока оставить его. Ей известно, что Люка лучше упрашивать постепенно, а не сразу – правда, ей никогда не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. И конечно, обычно рядом был Саймон, его помощь…
И все же, все же, она никак не может осознать, что больше никогда не сможет поговорить с Саймоном о детях.
