– Я чувствую, что все время зову тебя на помощь, – говорит Карен.

– Ничего подобного. Вчера вечером я сама напросилась. Ну, куда это положить? – Анна держит пару стянутых целлофаном жестяных банок с тунцом.

Они вдвоем у Карен на кухне, выгружают покупки. Стол и стойка уставлены бумажными нераспакованными мешками. По полу разбросаны коробки с вином и бутылки с безалкогольными напитками. Котенок Тобби занят исследованиями, он бродит среди покупок, заинтересованный разнообразными запахами.

– Положим туда, где они понадобятся. – Карен снимает мешки со стола, чтобы освободить место. – Тунец для пирога. С майонезом.

Анна смеется:

– Ты не ищешь легких путей, а?

– Я не подумала сразу. Даже составила список, но теперь понимаю, что это было бесполезно. Сама не представляю, чем я занимаюсь все время.

Анна кладет майонез рядом с тунцом. Они какое-то время молчат, сосредотачиваясь. Наконец, она спрашивает:

– Так сколько гостей ты ждешь?

– Даже не знаю…

– Хотя бы примерно.

– Ну, я многим послала имейлы, в списке было человек шестьдесят, потом некоторым позвонила, еще наши соседи…

Анна старается сдерживать себя. Удивительно, как все любили Саймона.

– Думаешь, все придут?

– Нет-нет, конечно нет.

Анна надеялась, что у Карен есть план, что готовить, но, насколько видит, ее подруга даже не знает, с чего начать.

– У тебя есть на уме какие-нибудь рецепты?

– М-м-м… Вроде бы…

– А когда забирать Молли и Люка?

– Утром они у Трейси. Филлис привезет их примерно полвторого.

– Значит, довольно скоро.

– Да.

– Ничего, – бодро говорит Анна. – Используем время, которое есть. Когда они придут, могут помочь.

– Правильно, могут помочь, – эхом откликается Карен.

Они отходят назад.

Стол уже завален разными продуктами – козьим сыром и банками с турецким горошком, мешками с замороженными креветками, окороком, виноградом, луком, оливками, лежит баклажан…

У Карен начинается истерический смех. Вскоре от смеха из глаз начинают течь слезы.

– Извини. – Она сдерживается. – Это идея Молли – помогать делать чертову лазанью… О боже… – Она еще пуще хохочет.

– Не извиняйся, – тоже смеется Анна. Делать канапе – безумная затея, и трехлетние ручки вряд ли ускорят процесс. Но в смехе Карен есть что-то очищающее. Карен снова смеется, уже по-настоящему, и ругается на чем свет стоит, и как бы нелепо это ни выглядело, но стоит дюжины всяких тупых советов.

И тут звонят в дверь. Обе от неожиданности вздрагивают.

– Ты кого-то ждешь?

– Нет, – хмурится Карен. – Наверное, кто-то из местных бросил открытку, или цветы, или что-то такое. Гостиная уже забита. – У нее вытягивается лицо, и она явно не рада такой перспективе. – Может быть, не будем открывать? – заговорщическим тоном шепчет она.

Это напоминает Анне их студенческие дни, когда они подначивали друг друга пойти вместо занятий в паб.

– Решай сама, – говорит Анна.

– Я больше не могу выносить сочувствия от незнакомых людей.

Анна понижает голос:

– Тогда нам лучше спрятаться. А то могут увидеть, что мы здесь. Входная дверь ведь застеклена цветным и рифленым стеклом. Если прижать к нему нос, можно заметить, что внутри кто-то есть. А мы прямо напротив прихожей.

– Ой, да! – Карен быстро все бросает и ныряет под стол.

Анна лезет к ней. Они теперь рядом с Тоби – он тоже спрятался под стол и замурлыкал.

– Я на этой неделе уже второй раз сижу под кухонным столом, – шепчет Карен. – Неудивительно, что схожу с ума.

– Почему?

– Молли пряталась под столом у Трейси, когда устроила скандал.

– А!

Через некоторое время Карен шепчет:

– Они уже ушли?

– Я проверю. – Анна отодвигает стул и высовывает голову. – Ой! – Она быстро прячется обратно. – Меня увидели!

– Черт!

– Они подглядывают через щель для писем!

– Что они о нас подумают?

– Что мы совсем рехнулись? – Их плечи трясутся от едва сдерживаемого смеха.

В это время слышится рев:

– Анна! Какого черта ты там делаешь?

– Негодяй, – шипит Анна.

– Кто это?

– Стив.

– Ты знала, что он придет?

– Нет.

– Тогда лучше его впустить. – Карен вылезает и встает. – Подожди минутку! – кричит она, потом шепчет: – Что он тут делает?

– Не знаю, – пожимает плечами Анна. Она явно совсем не рада его приходу. – Когда я уходила, он спал, – объясняет она, отряхивая брюки и вслед за Карен подходя к двери.

Стив стоит на ступеньке у двери. Анна сразу с облегчением понимает, что он трезв. Запах алкоголя исчез, и она чувствует запах дезодоранта. Лицо Стива свежевыбрито.

Более того, он размахивает картонной коробкой. На мгновение Анна усомнилась, не подводит ли ее зрение. Но нет, не подводит: коробка полна кухонных принадлежностей – формочками для рифленых пирогов, противнями, контейнерами для пирогов и тарталеток, – и в ней еще лежит книга рецептов Делии Смит. Он даже засунул в мерную кружку ее клетчатый передник.

– Черт возьми! – говорит она.

– Я подумал, что могу вам понадобиться, – заявляет Стив. – Не знал, что вы уже принялись за готовку. Можно войти?

– О, м-м-м… да, – говорит Карен.

Обе отходят в сторону, уступая дорогу.

Анна в замешательстве.

– Ты сегодня не на работе?

– Утром позвонил Майк. Штукатурка должна высохнуть, прежде чем мне браться за покраску. Он сказал оставить это дело до понедельника.

Майк – это штукатур, который часто берет заказы вместе со Стивом.

– Значит, ты видел мою записку? – Анна оставила ее в прихожей на столике, чтобы Стив знал, где ее искать.

– Да. Я подумал, что надо прийти помочь. – Он оглядывает помещение. – Похоже, вам нужна помощь.

Стив такой мастер в кулинарии, что готовка для множества гостей совсем его не смущает. По сути, когда трезвый, он даже находит в этом удовольствие.

– Черт, милый, это великолепно! – Анна целует его.

Теперь, когда он сказал это – и напомнил ей, каким внимательным и великодушным умеет быть, – она действительно рада его видеть, а Карен просто сияет. Но Анна в восторге не только от этого. Дело в том, что его не пришлось просить. Он сам понял, что ей – и Карен – нужно. Он на самом деле пришел на помощь. И пока Стив распаковывает свою коробку на сушилке – единственной поверхности, где есть место, – она думает про себя, что пока еще он не совсем искупил свое поведение вчера вечером, но дело, похоже, идет к тому.

Стив через голову надевает передник.

– Карен, я не сказал, как я тебе сочувствую. – Он отступает и смотрит на нее.

– Спасибо, – говорит Карен. Она видит в его глазах боль, и снова ее поражает печаль, прямо в солнечное сплетение, лишая дыхания. Как она могла смеяться?

Стив открывает объятия, словно инстинктивно угадав, что ей сейчас нужно. Карен чуть ли не падает на него, и он крепко прижимает ее к груди. Она сразу понимает, что он впервые прижимает ее к себе, ее действительно обнимает мужчина после смерти Саймона. Стив не такой большой, как Саймон. Он не такой высокий и поменьше в обхвате. Его передник не так мягок, как был бы свитер Саймона, и сам он не такой милый. От него по-другому пахнет. И все же Карен охватывает чувство безопасности, близости и защищенности, которое она связывает с Саймоном, и зацепляет что-то глубоко в душе. Она начинает плакать.

У нее было много-много слов, но мало физического утешения, и совсем не было такого. Всеми фибрами она ощущает боль по Саймону: по его запаху, его прикосновениям, его теплу, по ощущению его самого. В этот момент она бы сделала все, чтобы это оказался Саймон, чтобы это он стоял здесь и обнимал ее. Что угодно. Вскоре она так разрыдалась, что намочила Стиву передник.

Стив тихо повторяет: «Карен, бедная наша Карен», – и ласково гладит ее по голове.

Несколько минут они так и стоят, прижавшись друг к другу.

Наконец, Карен отступает назад, отстраняется от него и с улыбкой говорит:

– Спасибо.

Обсуждать нечего. Он дал ей нечто бесценное, и оба это понимают.

– Да. – Стив глубоко вздыхает и завязывает за спиной передник. – Так с чего начнем?

Лу крутит педали вдоль моря, ее мышцы разогрелись, ей все еще жарко от тенниса. Сразу после Брайтонского мола она сворачивает налево в боковую улицу и через несколько ярдов тормозит, перебрасывает ногу через седло и прицепляет велосипед на замок к каким-то черным железным перилам. Снаружи мало кто может предположить, что здание в стиле эпохи Регентства – с некогда величественной витиеватой лепниной и стрельчатыми окнами – теперь служит приютом для бездомных. Здесь Лу волонтерствует по пятницам, проводя групповые сеансы.

Обычно она набирает до десяти человек, половина из которых меняется от недели к неделе, а половина – более-менее постоянные участники. Она старается не позволить тем, кто ходит регулярно, доминировать над остальными, но это трудно. Работать с теми, кто бывает постоянно, гораздо легче – и результативнее. С новичками все иначе: обычно к концу сеанса она чувствует, что они теряют интерес, и она ничего не может с этим поделать. Это люди со сложной биографией, и, несмотря на свою схожесть, все они личности. Они стали бездомными по очень разным причинам – среди них есть алкоголики и наркоманы, люди с психическими нарушениями, люди, чьи отношения распались, или тот, кто потерял работу или переживает какую-нибудь душевную травму.

Лу быстро осматривает кружок: их сегодня восемь, лишь трое постоянных и – она вздыхает про себя – пять человек, которых она раньше не видела. Почему сегодня так мало знакомых лиц? Деревянный стул с красным матерчатым сиденьем пуст. На спинке несмываемым маркером выведено:

Лу знает, что Джим не агрессивный человек, далеко не агрессивный – это просто проявление той борьбы, с которой эти люди сталкиваются каждый день, чтобы сохранить хоть какую-никакую материальную собственность, которой владеют.

Джим ходил в ее группу почти все время с тех пор, как она занялась волонтерством, то есть уже почти два года. Иногда он пропадал на несколько недель и никогда много не говорил, иногда не произносил ни слова, но что-то в нем Лу очень нравилось. Сначала, до того как он начал ходить в центр, она встречала его на углу рядом со своим домом в Кемптауне. Он сидел у входа в дом, белым пластмассовым ножиком делая себе бутерброды из черного хлеба, масла и творога. Ее глаз привлекло старание, с которым он все это проделывал – хотя был в старом просторном суконном пальто и сгорбился от ветра и сырости. Потом, когда познакомилась с ним поближе, она спросила его, почему он особенно любит ржаной хлеб и творог. Он объяснил, что любит питаться хорошо, что бутерброды для его здоровья лучше, чем то, что дают в хостеле. Сначала Лу поразилась нелепости этого заявления – что бездомный так заботится о своем здоровье: она считала, что они в основном наркоманы, склонные к разрушению собственного организма. Но чем дольше она работала в центре, тем яснее понимала, что в этом нет ничего странного. Ее предположение было ложным – Джим мог быть пропащей душой, отшельником, но, насколько она знала, никогда не прикасался к наркотикам или алкоголю. Несмотря на то что у него было место в хостеле, она часто видела его на улице, он бродил по Кемптауну, подбирая с тротуара мусор. Но он не искал пищу и не набивал мешки, чтобы носить их с собой. Он убирал тротуары. Он складывал мусор в урны, убирая грязь, оставленную другими, менее сознательными людьми, и чайками. Его прилежание и аккуратность тронули ее.

Кружок готов к сеансу.

– А где Джим? – спрашивает Лу. – Его не было и на прошлой неделе.

– Ушел, – говорит Родди. Он постарше и тоже постоянный участник. Родди не так интересен, и его речь гораздо проще, но он доброжелателен, честен и дружелюбен с большинством других бездомных.

– Ушел? – Лу привыкла к быстротечности: люди все время приходят в центр и уходят оттуда. Тем не менее очень печально видеть, что Джим ушел.

Родди кивает.

– На прошлой неделе вы не знали, где он, – говорит Лу. – Вы сказали, что он, может быть, вернется.

– А теперь знаем, где он был, – отвечает Родди.

Что-то в его тоне звучит зловеще.

– Где?

– В море.

– Как?

Другой член кружка начинает вовсю раскачиваться на стуле, словно давая понять, чтобы на него обратили внимание. Он стучит по стене, отвлекая их от разговора. Лу пытается сосредоточиться.

– Ш-ш-ш, тише, Тим. Через секунду мы тобой займемся. Пожалуйста, продолжай, Родди.

Родди поясняет:

– Он пошел гулять. В море.

– В море? – Она содрогается. Сейчас февраль, вода холоднющая.

– Его нашли, когда он плавал. Во вторник его тело выбросило у мола.

Во вторник.

– Боже! – У Лу захватило дыхание. – Что случилось?

– Запой.

– Но я думала, Джим не пьет.

– Не пил, много лет.

– Что же заставило его напиться теперь?

Родди пожимает плечами:

– Он узнал, что его жена не так давно вышла за другого.

– Джим был женат? Я не знала. – Лу стыдно: она так давно была знакома с ним, и все же не знала.

– Да. Они разошлись лет десять назад. Она бросила его – так он и оказался на улице. Я думал, вы знали.

– Нет. – У нее сдавило горло. Джим так много держал в себе. – Как он узнал, что она вышла замуж?

– Наткнулся на нее. Она по-прежнему живет в Брайтоне, в Уайтхоке. Сама ему и сказала.

– А-а-а. – Лу трудно это осознать.

– Первая выпивка за много лет. Его выловили рано утром. Весь серый, как рыба.

Лу потрясена. Уже не первый человек из ее группы умирает, но раньше были заметны какие-то признаки приближающегося несчастья: замкнутость, чрезмерная агрессия или, наоборот, депрессия. Она видела, что смерть где-то рядом. Но Джима она считала другим. Она не знала, что в прошлом он пил, но даже если бы знала, никогда бы не подумала, что он опять ступит на эту дорогу. Она восхищалась им, как он умудрялся быть чистым, даже когда у него ничего не было – ни семьи, чтобы ухаживать за ним, ни работы, ни своего дома. И она думала, что у него скорее, чем у кого-либо из окружающих, все будет хорошо. А оказывается, он был уязвим, как и все остальные, и, похоже, даже больше: они здесь, а он умер.

Лу глубоко вздыхает и пытается прийти в себя.

– Может быть, мы помолчим, чтобы вспомнить его.

А когда все садятся, склонив головы, она думает: вот почему он так серьезно берег здоровье – знал свою хрупкость. Это напоминает ей многочисленные случаи из практики. Люди с какой-либо неизлечимой зависимостью… Даже когда они лечатся, их жизнь ненадежна, над ними, как нож гильотины, всегда нависает возможность рецидива.