Щур
Собственно, слово "щур" в переводе со старославянского языка обозначает не что иное,
как "предок". Именно это, — а также перевод слова "скнипа", — хорошо запоминают
студенты филологического факультета Кишиневского государственного института.
Дело в том, что об этих двух словах им постоянно талдычит преподаватель
старославянской литературы, моложавый мужчина с аккуратной бородой.
— К черту "Слово о полку Игореве", — радостно объявляет он первокурсникам на
первом же занятии, и бросает портфель на кафедру, — давайте лучше о "скнипе".
Преподавателя обожают студентки. Он хорошо выглядит, умен, раскован, и две-три
лекции непременно посвящает истории возникновения ненормативной лексики. А
скнипа, если кто не знает, в переводе со старославянского значит "гнида". Ничего
особенного. При наличии хоть каких-то лингвистических задатков об этом легко
догадаться. Так же, как понять значение слова "щур". Ну, да. Само собой. "Чур меня" -
"чур" это производное. А пращур — это такой далекий щур, что вы его даже и не
помните. Ну, и так далее и тому подобное. У этого слова есть и другие значения.
Украинцы называют щуром стрижа.
На санскрите "щур" значит "герой". На диалекте пермяков "щур" — всего лишь большая
щука, в отличие от "щуренка" — соответственно, маленькой щуки. Я более чем уверен,
что в десятках, а может, и сотнях не сохранившихся до нынешних пор языков, это
слово тоже что-нибудь да значило. Иногда мне даже приходит в голову забавная мысль:
а что, если бы целый язык состоял всего из одного слова, и слово это было "щур", а
значения его менялись в зависимости от интонации, с которой оно произносится. Но
долго думать об этом мне не позволяет Ира, которая идет в ванную, и говорит:
— Чур, не подглядывать!
Само собой, я подглядываю. Удержаться от этого выше моих сил: я даже расковырял
тихонько цемент, сдерживающий один из кирпичей, которыми Ира заложила окно в
ванную. Мы вместе уже полтора года. Толком обнаженной я ее не видел. Раздевается
она на ночь, или в ванной, куда мне вход заказан. Дело в том, что Ира полнее, чем
следовало бы женщине при ее росте, и стесняется своей полноты. Она и в самом деле
полная. Это признаю даже я, человек, который ее любит, и, по идее, должен закрывать
глаза на ее недостатки. Но она полная.
У нее даже чуть свисает с боков.
Все мои попытки убедить ее, что мне нравится ее тело, и ее полнота, — а мне и в самом
деле это нравится, и возбуждает, да и вообще, кому какое дело до моего вкуса, — тонут в
Ире, как чаи для похудания, которыми она обпивается. Еще они отскакивают от нее,
как будто их отбивают специальные пояса, которые Ира заказывает, глядя рекламу по
телевизору. "Купи чудо-пояс! Он ритмично сокращается, разогревая твои мышцы!". Ну,
раз уж я начал перечислять, добавлю абонемент в спортзал, билеты на шейпинг,
специальные таблетки для похудания и ананасы. Ира где-то прочитала, что ананасы
сжигают жир, и на следующий после этого день я отправился в магазин "Метро", где
купил 50 килограммов ананасов. Через неделю мы оба пропахли ананасами, а я даже
тушил с ними мясо. Но пять килограммов все равно скисли и испортились.
Нет, поймите правильно. Она не толстая, и единственное место, где у нее чуть виден
лишний жирок — бока. Все остальное у Ирины очень подтянутое и аппетитное. Ее
жирок, — как бы это поточнее, — ровно распределен по всей поверхности тела. В общем,
это приятная полнота молодой, 24-летней женщины, глядя на которую вы испытываете
легкое головокружение. Ну, а я, глядя на Иру, вообще ощущаю себя глупым котом,
забравшимся в машинку и попавшим в центр огромной центрифуги.
Меня крутит, крутит, и крутит, но в то же время, я не падаю.
Я безумно влюблен в Иру, и ее тело. Быть может, со временем это пройдет. И многие
мне об этом говорили. Это всего лишь сексуальное увлечение, — объясняли мне друзья,
— ты вдруг почувствовал тягу к полным женщинам, и все тут. На это я отвечаю одно.
Если уж я глупый кот, упавший в стиральную машинку, предоставьте мне право ни о
чем, — как такому коту и положено, — не задумываться.
Разумеется, в постели у нас все прекрасно, — если не сказать лучше, — что даже дает
повод соседке с четвертого этажа, что прямо под нами, во время супружеских ссор
приводить нас с Ирой в пример. А соседу — подмигивать всякий раз, когда я выхожу из
дома и сталкиваюсь с ним на лестничной клетке. Мы с Ирой поломали три дивана, и не
собираемся останавливаться на достигнутом: всякий раз, едва я кончаю, мне хочется
начать снова и снова, и я падаю куда-то, лежа на этом приятном, чуть полном, моем
обожаемом теле. Безусловно, я счастлив. Безусловно, есть одно "но".
Она не любит делать это при свете, и она не любит, чтобы я просто смотрел на нее
обнаженную.
Поэтому она, — едва мы съехались, — попросила меня заложить кирпичами окошко в
ванную. Я так и сделал, но один кирпич можно легко вынуть, хоть он с виду и прочно
лежит в гнезде. Я аккуратно вынимаю его, и, не дыша, гляжу на Иру. Она стоит в
ванной, и мылится, чуть повернувшись боком к двери. Даже когда в ванной никого нет,
Ира все равно себя стесняется.
— Бог мой, — однажды я не выдержал, — ну, кого ты стесняешься?! У тебя
потрясающая, слышишь, потрясающа, фигура. И говорю я это тебе не потому, что мы
вместе живем. Это и в самом деле так!
Я искренен. Арабы, снимающие квартиру на втором этаже, с ума сходят, когда видят
Иру. Я с ума схожу, когда вижу Иру. Весь мир с ума сходит, когда видит, — а он видит ее
всегда, поэтому мы живем в таком сумасшедшем мире, — Иру. Но, сколько бы я не
говорил об этом Ире, она отвечает только одно.
— Я стесняюсь.
Когда я поделился этим, — изрядно, признаюсь, выпив, — со своим преподавателем
старославянской литературы, тот выдвинул свою гипотезу. Ее стеснение, — сказал он
мне без утайки, как самому способному и любимому студенту, — никоим образом не
связано с сексуальными мотивами. Тут все дело в глубинном страхе человека
обнажиться: ведь, как считали древние, рядом с нами всегда незримо присутствуют
предки. "Щур". И ходить по дому голым средь бела дня значило нанести предкам
смертельное оскорбление. Чушь собачь, но, вспомнив лицо Иры, когда она была в душе
одна и думала, что рядом никого нет, я решил, — может, преподаватель и прав.
Тем не менее, в просьбе привести к нему Иру — поговорить о ее страхах, — я
преподавателю отказал.
Что ж, мне остается смириться, и подглядывать за ней тайком. И надеяться, что она не
узнает о фокусе с кирпичом. В противном случае Ира может рассердиться. А характер
у нее вспыльчивый, и она может бросить меня после любой, даже пустячной, ссоры. Я,
конечно, этого не хочу.
Чур меня.
