Черепаха
Черепаха была некрасивой, но обаятельной. Знаете, бывают такие девчонки в школе.
Всех волнуют, хотя если присмотришься, ничего особенного в них нет. Я, конечно,
имею в виду внешность. Потому что это то самое, из-за чего такие все девчонки всех
волнуют, и все за ними бегают, — штука не материальная. Если, конечно, эти девчонки
не из разряда шлюх, которые отсасывают за пустой трибуной на поле для занятий
физкультуры. В общем, я говорю о магнетизме. Во мне эта штука тоже есть. Как
сказала мне когда-то одна, очень красивая девушка:
— Где тот магнит, который тянет меня к тебе?
Судя по всему, она не рассчитывала, что я отвечу. Иначе с чего бы сразу после этих
слов начала целовать меня? Ладно, все это было давно. Много лет прошло. И вот, я
стою с Ирой на кишиневском "Арбате", где неудачливые художники продают свои
картины иностранцам и бандитам, — глянцевые холсты с русалками, березками и
огненными цветами на грудях обнаженных женщин, — и просто безделушки.
Украшения, благовония, народные музыкальные инструменты. Я всегда хотел купить
один такой: много трубочек, стиснутых металлической скобой. Но Ира меня
отговорила.
— Ты вряд ли научишься на нем играть, потому что у тебя нет слуха — объяснила
она мне, — давай лучше купим краски. Старые заканчиваются.
Я не соглашаюсь. В прошлый раз так мы и сделали. Санкт-петербургская акварель.
Правда, зачем мы ее купили, я не совсем понял: чувства перспективы, и цвета у меня
не было, так же, как и слуха. Но Ира осталась довольна, а это было главное. У нее, как
я давно заметил, внутренний магнетизм удачно сочетался с внешностью. То есть, мне
не просто повезло, а повезло вдвойне. И как человек, которому повезло в квадрате, я
считал себя не вправе задавать вопросы относительно логичности тех или иных наших
совместных приобретений или вообще поступков. К тому же, Ира неплохо рисовала, и
этого было достаточно для того, чтобы мы в прошлое свое посещение. "Арбата"
купили эти краски.
Правда, последний раз Ира рисовала три года назад, но я не рискнул ей об этом
напоминать, а просто поцеловал в щеку, взял за руку, чтобы потянуть к плетенным из
веревок сумочкам, и случайно повернул голову.
Тут-то я и увидел ее.
Черепаха была удивительная. Небольшая, — сантиметров пять в длину, два в ширину, -
необычайно прозрачная. Разумеется, было видно, что она ненастоящая. Ведь
стеклянных черепах не бывает. В то же время, она была настоящая. Глядя на нее, я
сразу вспомнил эпизод из детства. Я, совсем маленький, хоть и побольше, конечно, чем
эта нынешняя, стеклянная черепаха, стою в парке на мокрой траве. А вокруг меня -
огромное количество маленьких лягушек. Такое, объяснил мне отец, частенько
случается здесь, в Венгрии.
Разумеется, черепаха оказалась не стеклянной. Это, объяснила продавщица, хрусталь.
Горный хрусталь. Глаза у нее были из маленьких полудрагоценных, — названия я уже
не помню, — камней. Почему-то красных. И шнурок, на котором она висела, был
черный и недорогой. Хотя я, почему-то, думал, что это будет серебряная цепочка. Это
была потрясающая черепаха. Я застыл у лотка, на котором она висела.
— Хотите цветочек? — неправильно поняла меня продавщица, и тыкнула в
серебряный трилистник. — Высший класс.
— Это еще почему?
— Это же, — почему-то вид у продавщицы был ужасно довольный, — изображение
конопли.
Я широко открыл глаза и внимательно кивнул. Не знаю, почему, но когда я так делаю,
многим кажется, что это знак внимания. С этого момента продавщица стала вести себя
так, будто мы старые друзья, и знаем одну, известную только нам двоим, тайну. Она
показала мне упаковку палочек (сандал и даже есть "опиум", ну, конечно не тот, а
запах так называется, вы же понимаете), потом — стеклянные колокольчики
(буддийские монахи их звоном просветляются), еще какую-то ерунду. А я все стоял и
глядел на черепаху из горного хрусталя.
Явно, в ней был магнит, который тянул меня.
Наверное, в чем-то мы с ней были похожи? Нет, я не о красоте. Может, о
медлительности? Продавщица все вертелась и вертелась вокруг меня, пока она мне не
надоела и я не спросил:
— А настоящей марихуаны у вас нет?
Она поскучнела, попросила меня не стоять у лотка, если я не буду ничего покупать, и
явно начала меня презирать. Я отошел в сторонку и продолжил смотреть на черепаху
горного хрусталя. Конечно, купить я ее не куплю. Стоит она недорого, и деньги у меня
с некоторых пор есть всегда. Просто я лет с двадцати взял за правило не баловать себя.
Ничем. Даже черепахой с красными глазами из полудрагоценных камней и телом из
горного хрусталя, черепахой, которую я очень почему-то хотел нацепить себе на шею
и ходить с ней, словно дешевый гарлемский негр из фильма "Не грузи Южный
Централ". Да, у меня нет вкуса. Именно поэтому я себя ничем не балую: боюсь
ошибиться.
Ира, пока я стоял и смотрел на черепаху, несколько раз обошла лотки с браслетами и
еще какой-то мелочью, потом вернулась, и показала мне кисточку. С беличьим
хвостиком. Такими кисточками, сказала она, лучше всего рисовать: хвостик мягкий, и
ложится именно так, как тебе хочется. Если, конечно, ты художник и рисуешь такой
кистью.
— Эй. Э-э-эй…
Я встрепенулся. Оказывается, это Ира меня звала из-за того, что я, как обычно, о чем-
то задумался, куда-то глядя. Я вдруг понял, что ужасно ее люблю. И решил, что любовь
это, наверное, такая маленькая черепаха из горного хрусталя, которая спрятана глубоко
в том человеке, к которому нас тянет.
— Что тебе подарить на день рождения? — спросила она. — Сам что-нибудь выбрал?
Ну, да. Именно поэтому мы и выбрались в город, хотя я этого ужасно не люблю. Если
вдруг Ире и удается вытащить меня из дома или парка, что поблизости от нашего дома,
то исключительно в кино. Что именно смотреть, мне все равно. Я хожу в кино только
потому, что там мне тоже довольно уютно. Темнота и прохлада зала это, наверное, как
подводная нора для черепахи.
Я сижу в глубоком кресле рядом с Ирой, а в моих блестящих из-за экрана глазах
мельтешат цветные картинки самых популярных в последнее время кинофильмов. И
вид у меня, должно быть, важный и невозмутимый. Нет, иногда мне, конечно, удается
расслабиться. Но, поскольку это возможно только благодаря алкоголю, а любая его
доза дается мне тяжкой ценой, расслабляюсь я редко. Обычно я сижу дома, — мы оба не
работаем, а деньги мне дают родители, — и по вечерам вытаскиваю из чулана коробку с
красками. Хочешь порисовать, — спрашивает меня Ира. Ага, говорю я. И сижу час, а то
и два, с листом и акварелью из Санкт-Петербурга на балконе напротив парка… Краски
я развожу водой, и потом выливаю, потому что они портятся. А Ира не рисует. Вот уже
три года.
— Ну, вот, — расстраивается Ира, и я опять встряхиваюсь, — опять он задумался. Так
выбрал ты себе что-нибудь?
Я говорю:
Давай купим краски.
