Халасли
Я, как и знаменитый "битл", Джордж Харрисон, ненавижу лук. Но без этого овоща
просто не существую. Поэтому, когда повар, разделив напополам каждую, бросает в
меня две крупные луковицы, я лишь покорно вздыхаю. Со стороны это слышится, как
бульканье супа на плите. Да так оно и есть. Я булькаю, потому что я суп. Вернее,
халасли. Венгерское национальное блюдо, воспетое легендарным ресторатором
Гунделем. Визитная карточка Венгрии, покрытая маслянистыми каплями жира
болотонских карпов и кисло-красной, вываренной мякотью томатов. У русских есть
уха, у молдаван — зама, у венгров — я. Само собой, впервые меня попробовали сварить
не в Венгрии. Если быть точным, правильный рецепт моего приготовления появился на
свет в Австрии. Но большого значения это не имеет. Самый великий поэт России -
эфиоп, Румынии — еврей, ну, и так далее.
Мы, великие блюда, ничем от гениев не отличаемся. По-настоящему великий уроженец
страны — всегда чуть-чуть инородец. Даже если он — суп. Особенно рыбный. Ведь у рыб
нет родины, они свободны. Никогда не встречал карпа-патриота, к примеру. А ведь из
карпов меня готовят, и за всю свою историю я этих важных рыб повидал немало.
Ингредиенты? Записывайте. Два больших карпа. Две большие луковицы. Два крупных
помидора. Два крупных сладких перца. Красный молотый перец. Соль. Способ
приготовления? Карпа выпотрошить, порезать на куски шириной 5–6 сантиметров,
разрезать куски пополам и срезать спинной хребет. Куски рыбы посолить и сложить в
миску. Кости, хвост, плавники и голову варить, добавив соль и луковицы, пока лук не
станет мягким. Вынуть лук, бульон процедить. В большую кастрюлю положить рыбу,
сверху — перец кружочками, сверху — помидоры кружочками. Залить бульоном,
добавить молотый перец…
Записали? Теперь сложите бумагу с рецептом пополам, порвите, — причем тщательно, -
и выбросите клочки в мусорную корзину. А еще лучше сожгите, чтобы остатки бумаги
не нашла уборщица офиса. Все, описанное выше, и регулярно публикуемое в женских
журналах под рубрикой "Вкуснятинка", или в книгах "Венгерская кухня", не имеет
ничего общего с настоящим халасли. То есть, со мной. Единственный, кто интуитивно
чувствовал, как именно меня нужно готовить, был тот самый Гундель. Но и он пошел
по пути излишнего усложнения, — впрочем, это было свойственно ему, как владельцу
шикарной ресторации, во всем, — и перегрузил меня кучей ненужных и излишне
дорогих ингредиентов.
Например, напичкал раковыми шейками.
Но я на Гунделя не в обиде. Если бы нам, блюдам, приходилось обижаться на каждого
кулинара, который добавляет в нас что-то свое, мы бы скуксились, да и вообще скисли.
Нужно ли говорить о том, как это вредно для супа? Хотя некоторые первые блюда, — и я
в их числе, — некоторой кислинки не лишены. На севере в меня добавляют чуть уксуса.
Но вообще-то необходимый эффект достигается за счет помидоров. Вот так. Если бы
не латиноамериканские дикари, у венгров, — оседлых европейских дикарей, — никогда
бы не появился национальный суп халасли. Ибо что я без томатов? Гробница
повапленная. Учтите, я абсолютно объективен. Ведь сам я помидоры терпеть не могу.
Как почему? У меня от них изжога. Тем не менее, помидоры не могли не появиться во
мне. Ведь они называются "плодами любви", а я — суп влюбленных.
Сейчас, когда задумчивый плотный мужчина тридцати лет, бросает в меня несколько
горошин черного перца, я стараюсь не брызгать на его руки. На правой тускло, — как
крупная чешуя зеркального карпа, — поблескивает обручальное кольцо.
Каждый раз, когда он варит меня, — и от моего рождения до небытия проходит
несколько часов, я успеваю узнать о переменах в его жизни. Иногда я сочиняю в этот
промежуток времени небольшое стихотворение. Эстетствующий халасли не такая уж и
редкость.
Мы, — я и мужчина, — знакомы вот уже десять лет. Впервые он узнал обо мне, когда
случайно наткнулся в книгах умершей родственницы на книгу Гунделя "Поверенное
искусство — блюда венгерской кухни". Дорогое подарочное издание, глянцевое, с
иллюстрациями.
Рецепт халасли, — как он позже неоднократно признавался, в том числе и в моем
присутствии, — его зачаровал.
Сегодня, десять лет спустя, день в день, он, как когда-то, готовит меня, задумчиво
глядя на дымок, вьющийся над котелком. Если бы я мог, то поцеловал бы ему руки. Я
осторожно взбулькиваю, и белые губы полусваренного карпа касаются его
безымянного пальца. Того самого, на котором кольцо. Я люблю этого человек. Он
единственный понял, что халасли нужно варить в котелке, а не в кастрюле.
Десять лет назад кольца на пальце не было. Тогда он приготовил меня из двух голов
карпов, одной луковицы, двух кореньев петрушки, и помидоров. Все это нужно было
бросить в холодную воду, и поставить на огонь. Именно так. Никаких изысков.
Никакой очередности. Просто свалите все в воду и варите. Он держал все это на малом
огне полтора часа. За окном было очень холодно, и из-за того, что я выпаривался, окна
комнаты покрылись красноватым налетом. Конечно, это все из-за красного молотого
перца. Быть узором мне тоже понравилось, — не халасли, конечно, но тоже нечто
художественное, — а потом я снова растаял из-за того, что они горячо, очень горячо
дышали. Тот, кто меня готовил, и его возлюбленная. Молодая пара. Адам и Ева,
сотворившие единственный правильный в мире халасли.
За десять лет он готовил меня ей триста четырнадцать раз. Иногда он клал в меня
сахар. Сыпал лимонную кислоту. Добавлял зелень. Варил, — даже страшно сказать! — не
из карпов. Рецепт ни разу не повторялся. И каждый раз это был единственно
правильный рецепт.
В тот, первый, раз, соли у них не было. Через полтора часа, — все это время она кричала
громче и громче, — он, мокрый, встал и протер меня через сито. И я стал совсем, как его
женщина. Податливой, мягкой субстанцией, в которой жидкость переплелась с плотью.
Женщина после любви напоминает мне пасту в тюбике из кожи. Если бы мной
заполнили кожаную форму, я бы тоже мог быть женщиной. Мной он и заполнял ее, -
уставшую и голодную, — когда они оба сидели на полу и хлебали меня алюминиевыми
ложками. Их он взял в студенческой столовой, — оба они тогда учились, — и вернул
ровно через пять лет. Поэтому я и говорю "взял", а не "украл". Они ели меня, смотрели
друг на друга, и ложки гнулись от запаха перца, вкуса свежего пота и блеска чешуи, по
небрежности попавшей в суп.
Сегодня меня будут есть ложками старого серебра.
Чуть потемневшие, они придают мне неповторимую, чуть металлическую кислинку.
Это вам не уксус. Я вздыхаю, и он выливает меня в сито, после чего долго перетирает.
Я выхожу в другой котелок нехотя, — густыми каплями. Нужно поистине ангельское
терпение, чтобы перетереть халасли так, как он, — то есть я, — того требует. Будете
нетерпеливы, получите жидкий суп, занудливы — станете давиться пюреобразной
кашей. Он терпеливо перетирает меня, а она режет кусками вареную рыбу, которую
позже зальют мной. Оба они смотрят в окно, но птица, которую они видят, — маленький
прожорливый птенец грача, очень черный, — у каждого теперь своя.
Кажется, они вот-вот разведутся.
Похоже, — пусть это звучит банально и пошло, но ведь первые блюда это вам не всплеск
остроумия, — сегодня я не получусь у них в первый раз. Во мне куча ингредиентов, но я
не буду так обжигающе-хорош, как когда-то. Пусть даже во мне сегодня те самые
раковые шейки. Пусть даже сегодня в первый раз за десять лет он приготовил меня
именно по дорогому рецепту дорогого издания моего дорогого Гунделя. Сегодня я не
буду так хорош, как когда-то. Когда они сварили меня из нищенского набора. Прав был
Гундель, который, помешивая суп, говорил:
— Настоящая кухня — в простоте!
Вы, наверное, думаете, что я тупой суп, который не понимает, что был вкусен просто
потому, что эти двое были молоды, счастливы и очень влюблены друг в друга. А сейчас
все не так. Все не так с ними, а не со мной. Поэтому, как бы они не ухищрялись, я не
принесу им удовольствия. Все это я прекрасно понимаю. Дело не в рецепте. Сейчас их
халасли, — сегодняшнего меня, — не спасет ни щепотка кориандра, ни еще один листик
лавра, ни перец, ни слезы святых. Их любовь выкипела, как неудачно приготовленный
суп. Выкипела, и я вместе с ней. По-настоящему великие блюда получаются лишь у
влюбленных поваров, клянусь вам. Да и то лишь, когда они готовят для женщин,
которых любят. Именно эти люди едят. Все остальные — питаются мертвечиной. Как
раки.
Теперь вы понимаете, почему их не стоит добавлять в суп любви?
