***
Мы, дети России, друг друга не бросаем!
Воскликнув это, посол России в Молдавии Иван Петров скомкал бумажку и бросил себе под ноги.
Что это у вас там? — спросил собеседник посла.
Это у вас квитанция была в почтовом ящике, — сказал посол, — счет за электричество, кажется…
Туда ему и дорога, — сказал Лоринков.
Ветер, подбросив бумажку несколько раз, словно шаловливый мальчик – мячик, с силой зашвырнул комок в небо.
Только взгляните, — предложил Лоринков.
Ветер, подбросив бумажку несколько раз, словно шаловливый мальчик – мячик, с силой зашвырнул комок в небо, — сказал он.
Лоринков и посол стояли на крыше пятиэтажной башни, в которой располагался музей истории Кишинева. С открытой площадки им открывался вид на парк и Комсомольское озеро. Озера не было. Воду очень давно слили, чтобы почистить, и залить обратно. Ну, или, если честно, землю продать и построить на ней особняки. Осуществилась только первая часть плана городской мэрии: удалось слить воду. А из–за грянувшего кризиса строительство начать не удалось.
В результате, — писал местный научный журнал, — в болоте на озере поселились бомжи, лягушки и несколько очень ядовитых змей, сбежавших из разрушенного кишиневского зоопарка.
Отчего, — поражались ученые, — появилась новая уникальная рептилия с трехцветным окрасом шкуры…
Желто–красно–синим… — уточняли они (цвета флага Молдавии – прим. авт.)
И невероятно сильным ядом! — добавлял «Вестник молдавский натуралиста».
Поговаривали, будто одного впрыска яда змей–мутантов хватало, чтобы парализовать трех здоровых мужчин. А ядовитые свойства змеи, шептались в Кишиневе, обусловлены тем, что она размножается в винограднике особого сорта, которые дает мелкую и очень кислую ягоду. Сорт назывался «бакон». Из него в Молдавии делали, когда еще было живо виноделие, самое сумасшедшее вино, от которого чернел рот, повышалась потенция и, — по закону диалектики, — сокращался приток крови к голове и, как следствие, способность мыслить.
Ходили также слухи о возобновлении популяции зубров, волков и гиен.
Впрочем, писатель Лоринков ученым не верил, и все это считал сказками, хотя в долину на месте бывшего озера и не спускался. Тем более, что после кризиса места эти совсем одичали, и поговаривали, будто дошло уже до скрещивания змей и бомжей… Лоринков, который сам озорства ради, — и чтоб к озеру мало кто подходил, — распускал эти слухи, только посмеивался. Распускал такие слухи писатель не зря. Люди в Кишиневе представляли опасность. Лоринков это отлично знал, ведь он сам не гнушался ограбить, а порой и пристрелить припозднившегося странника. В безлюдный и темный вечер, конечно. Под это Лоринков обычно подводил основательный гуманитарный базис. Который, — если упростить все разглагольствования о необходимости поддерживать эпидемиологическое состояние города в равновесии с гуманизмом, завещанным нам Рабле и титанами Возрождения, — сводился к банальному грабежу ради еды и денег.
Посол России вздохнул. Глядя на бумажный шарик, влекомый ветром, он решил поддержать собеседника и сказал:
Так и мы, в атмосфере перемен, несемся не зная куда, в пожарах и вой…
Бросьте, посол, играть в китайского мандарина, — сказал Лоринков, шмыгнув.
Это еще почему я в него играю? — обиделся Петров.
С учетом китайской экспансии, блестяще предсказанной вашим несомненно более талантливым коллегой Сорокиным, — блеснул посол, — а также учитывая, что во все времена оккупационной власти нужны умелые и преданные управленцы из местной элиты…
… я и есть без трех минут китайский мандарин, — закончил русский чиновник.
Кстати, о времени, — сказал посол.
Оно истекает, — напомнил он.
Лоринков пожал плечами. Расставаться с домом ужасно не хотелось. Ведь весь пятиэтажный музей Кишинева и был его домом. История приобретения жилья Лоринковым могла бы войти в анналы как образец отношений мало–мальски хваткого интеллигента с окраин бывшей Российской империи с местной администрацией, жадной и недалекой. За несколько лет до Пятой Молдо–Приднестровской Войны и отсоединения Гагаузии в отдельный Халифат? Лоринков стал умеренно известен, написав обидную книгу о местных политиках. Назвал он ее, — как указывала критика, — очень энергично и емко:
«Проституты и уроды».
Текст, изобиловавший выражениями «дети ехидны, совокупившиеся с порождением акта уродской любви носорога и гиены, сифилитики и бомжи, чтоб тысяча громов разразила ваши жирные утробы» пользовался среди фрондирующей части общества большой популярностью. Хотя именно эту фразу Лоринков бесстыже украл у румына Эминеску…
Местной политической элите, в тот момент как раз озабоченной очередным появлением кгб–шника Алеши, и необходимостью отстегивать дань, было не до Лоринкова. Поэтому с ним обошлись не как обычно с авторами памфлетов в Молдавии, — их топили в Днестре, — а наградили орденом Штефана Великого за «разоблачение язв общества». Еще его приняли в Союз Писателей Молдавии, куда он явился за удостоверением очень пьяный, и наблевал на ботинки памятника поэту Эминеску.
В тот момент Лоринкову показалось, что румынский классик глядит укоризненно.
И это благодарность за украденные строки? — словно говорил памятник.
Опьянение, впрочем, прошло, и памятник стал выглядеть как обычно. Дело о ботинках замяли, но с СП пришлось повременить. К тому же, тогдашний президент Воронин очень обиделся на некоторые места книги, и хотел было подать в суд, но потом поостыл. Негоже ведь ссориться членам клуба «Полярная звезда»… Так что Лоринкова еще раз на всякий случай наградили орденом Штефана Великого и назначили смотрителем Кишиневского городского музея с правом проживания. Музей располагался в здании водонапорной башни конца 19 века.
И Лоринков стал единственным жителем башни, что как нельзя лучше способствовало развитию его и так усиленной страсти к мифотворчеству.
Так, в беседах с иностранными журналистами, искавшими музей – Лоринков утверждал, что его, — он говорил, что является хозяином башни. Мол, это записано в документах. Более того, хвастался Лоринков. Якобы, в государственных архивах хранится документ, официально признающий его Первым и Единственным Писателем Страны. Это, кстати, было правдой, что, — по причине того, что произносил ее Лоринков, — было само по себе невероятно и удивительно. Писателей в Молдавии больше не было, причем по техническим причинам. Число людей, которые умели читать и писать, неуклонно снижалось. Так что заполучить место единственного писателя было в Молдавии очень просто…
Да, первый и единственный писатель, — прошептал Лоринков трагически, встав в профиль к фотографу посольства.
И последний, — сказал писатель трагично.
Кончайте цирк! — призвал посол.
Молдавия рушится, подобно зданию из песка… — сказал он пафосно, и дождался, пока пресс–секретарь запишет его слова в блокнот.
Проще говоря, вы в заднице, — сказал он.
Не работает ни хрена, канализации у вас не будет, свет со дня на день отключат, — перечислил посол, — остались у вас тут только эпидемии национального самосознания, педикулеза и оспы.
Это я и без вас знаю, — сказал Лоринков.
Или вы прибыли сюда, рискуя собой, чтобы наговорить мне кучу банальностей? — спросил он.
Начнем с того, — сказал посол, — что я не рисковал, а прибыл сюда на вертолете.
Я последний раз предлагаю вам, Лоринков, покинуть страну с нашим бортом, — предложил посол.
Мы эвакуируем посольство, — добавил он, — и по указанию руководства страны, вывозим и тех наших соотечественников, которые представляют собой хоть какую–то культурную ценность.
Повар местного ресторана «Якитория», например, согласился, — сказал посол.
Ах, какие роллы крутит, подлец, — с восхищением вздохнул Петров.
Так что хватит ломаться и садитесь в вертолет, — махнул посол рукой в сторону маленького вертолета.
А он не упадет? — боязливо спросил Лоринков.
Черт бы вас побрал, — разозлился посол, — НЕТ.
Странно, — искренне недоумевал Лоринков, — он ведь тяжелее воздуха.
И верно, — задумался посол, — но на моей памяти, поверьте, не падал.
Я верю вам, — проникновенно согласился Лоринков, — но, знаете, я не поеду…
Посол выругался. Лоринков картинно откинул волосы со лба. Потом вспомнил что из–за угрозы тифа обрил голову. Так что он просто картинно встал на краю площадки на верху башни. В принципе, до недавних пор Лоринкову нечего было жаловаться на судьбу. Музей охраняли – как было положено по закону, — полицейские патрули, которые отстреливали желающих поживиться экспонатами. Журналистам можно было врать, что это его личная охрана. Мебели в музее было столько, что на отопление еще год хватило бы. Но пару месяцев назад охрану сняли…
Лоринков, краснея, вспомнил, как бегал вокруг полицейских, заламывая руки.
Друзья мои, а как же культура?! — восклицал он в волнении.
Волноваться было отчего. Лоринкову не улыбалась перспектива жить в башне без охраны, в окружении трехцветных ядовитых змей, бомжей и банд беспризорников. Полицейские, впрочем, популярно все объяснили.
Нет пайки, нет культуры, профессор, — сказали они, уходя.
Переводят нас в центр, охранять «Макдональдс», — объяснили охранники.
Туда люди поесть ходят, дипломаты всякие…
А из–за кресла ты на нас зла не держи, профессор, — попросили они.
И ушли с креслом–качалкой. Правда, оставили Лоринкову автомат «Калашникова» и пару рожков. Поначалу было непривычно, но потом Лоринков втянулся и уже сам добывал себе боеприпасы. Двери музея он заколотил изнутри, как и окна на первом этаже, и понаставил ловушек. В одну из них, пока Лоринков беседовал с послом, попал третий секретарь. Поскользнулся на специально подпиленной ступеньке, коротко вскрикнул, и упал, свернув шею набок.
Что же, плюс одно место на борту, — сказал посол.
Возьмете с собой кого–то еще? — спросил он Лоринкова.
Я не поеду, я же сказал, — отказывался Лоринков.
Не упрямьтесь, — просил посол.
Судьба дает мне уникальный шанс… — сказал честолюбивый Лоринков.
Какой? — не понял посол. — Умереть в 21 веке из–за бубонной чумы?
Если страна исчезнет, то никаких писателей кроме меня, в ней больше и не будет, — объяснил Лоринков,
Так я стану единственным на века! — трагично смежил веки он.
Да вы, интеллигенты, тщеславнее спортсменов будете, — сказал с уважением посол.
Ну, для диктофона поломались, теперь летим? — спросил он.
Я остаюсь, — сказал Лоринков тихо. — Правда.
Посол выругался еще раз.
Весь план мне срываете, чтоб вас, — пожаловался он.
Придется теперь еще одного человека искать для указанного властями количества, и где же его искать, — задумался посол.
Как, право?! — отчетливо для диктофона пресс–секретаря, сказал Лоринков.
Вы предприняли это полное опасностей путешествие вовсе не для того, чтобы спасти для Русской культуры и России конкретно меня, человека, осветившего молдавскую культуру шедеврами на русском языке? — спросил он.
Человека, чьи книги, как написала «Независимая газета», помимо культурной и эстетической составляющих несут общественно значимую нагрузку приобщения молдаван к современной русской литературе и наоборот?! — трагично спросил Лоринков.
Разве вы не преисполнены горечи из–за того, что я останусь здесь, словно гаснущий светильник русской культуры в смрадной комнате, наполненной миазмами варварского разложения? — продекламировал он.
Бог ты мой… — сказал посол.
Вася, отключи диктофон, — попросил он пресс–секретаря.
Лоринков, — сказал посол, — херню вы несете редкостную.
Это как? — спросил Лоринков.
Посол терпеливо вздохнул. Глянул на часы. Махнул рукой заводить пропеллер.
Все, что я о вас знаю, — признался он Лоринкову, — что вы один из местных туземцев, который чего–то там пишет, и рассказал мне об этом атташе, которому рассказал третий секретарь, земля ему пухом…
Царствие небесное, — машинально согласился Лоринков.
А тот случайно прочитал в какой–то местной газете, — продолжил посол.
Еще я знаю, что вы три раза зверски напивались на вечерах в посольстве, и уж это–то видел я сам, — сказал посол.
А приехал я сюда потому, — предвосхитил посол вопросы, — что существует Целевая Программа Поддержки Соотечественников России.
Она финансируется правительством России и представляет собой ряд мер… — скучая, объяснял посол. — Дальше говорить?
Нет, — сказал догадливый Лоринков.
Самое важное было сказано, — отметил он, — слово «финансируется»…
Молодец, — похвалил посол.
По словам посла, программа выглядела на деле примерно так. Москва берет из миллиарда 700 миллионов, и 300 миллионов дает посольствам, те берут 200 миллионов себе, и 100 тратят на вывоз, причем за вывоз тем, кого вывозят, надо платить…
То есть вы… — прикрыл рот рукой Лоринков.
То есть я, — резал правду уставший посол, — вывожу вас за деньги, которые дает на это российское правительство, причем вы заплатите мне за это деньги, которые даст вам на это правительство.
Которое само себе заплатило, — заключил довольный посол.
Лоринков покачал головой.
Россия становится великой державой! — сказал он.
Посол напомнил:
Борт ждет…
Лоринков, помолчав помотал головой:
А знаете, — сказал он, — я все равно люблю Россию и благодарен ей.
Пусть и такая уродливая, но все же помощь… — растроганно сказал он.
Россия, Россия, — сказал Лоринков, и пустил слезу, — манит она нас, страна Души и Искренности…
Не то, что вольер плутократов и бездушных пожирателей секонд–хэнда, США! — осуждающе сказал Лоринков.
Душа… — мечтательно промямлил он.
Опять двадцать пять, — пожал плечами посол и пошел к вертолету.
Лоринков взволнованно сказал:
На прощание я бы просил вас….
Ну? — скучая, потому что речь была не о деньгах, обернулся посол.
Поклонитесь от меня березкам! — попросил Лоринков, никогда не видевший берез.
Сделаю, — неохотно пообещал посол.
Выпейте там за меня рюмку русской водки! — воскликнул Лоринков, знакомый с русской водкой куда ближе, чем с березками.
Охотно! — дал слово посол.
Помашите Кремлю рукой, — просил Лоринков.
Пройдитесь по Красной площади! — наказывал он.
Прогуляйтесь в сосновом лесу и покормите малиной русских мишек, добродушных и таких трогательных, — перекрикивал Лоринков заведенный двигатель.
Искупайтесь в Байкале! — кричал он в окно.
Передайте всем русским людям, что мы, русские люди… — кричал тщательно скрывавший свое происхождение Лоринков.
… умираем, но не сдаемся! — тряс он кулаком вслед поднимающемуся вертолету.
Вертолет завис, и посол, высунувшись в окно, крикнул:
Передам!
Непременно! — обещал он.
Помашу! — клялся посол.
Поцелую! — кивал он.
Купнусь! — тряс он сцепленными над головой руками.
Выполню! — перекрикивал двигатель и он.
Когда вертолет поднялся и полетел, посол откинулся на свое место и устало сказал помощнику:
Минус один откат из–за мудака.
… Лоринков проводил взглядом вертолет и, бормоча, «Русь, Русь, матушка», спустился с крыши, задраив люк. Обыскал тело свернувшего шею третьего помощника посольства. Вынул паспорт и деньги. Собрался было бросить тело в окно, но передумал.
А что, — застенчиво сказал он, — если продукты кончатся…
Погладил ласково орла на паспорте, отволок тело в прохладный чулан.
Россия, Россия, родина наша, — сказал, почему–то, трупу.
Захлопнул дверь, вернулся к столу и продолжил занятие, от которого его отвлек неожиданный визит посла.
Заполнил анкету на «грин–кард» в США.
