Елена:
Я прекрасно понимала, чем он одержим, но на мгновение поверила в то, что мы будем счастливы.
Нелепо – да? – существу безличному и бесполому желать остаться с мужчиной.
Аристотель бы меня не понял. Если что-то нелогично, это надо исправить, сказал бы он. Он не понимал, как можно любить то, что неестественно, то, что нарушает идеал формы.
Я надеялась, что мы просто останемся вдвоем, а потом состаримся и умрем. Я мечтала стать человеком, стать женщиной, мечтала, чтобы у меня начались месячные. Да, у Прометеуса было предназначение, знаю. Но в конце концов, и я это тоже знаю, чары Молдавии можно было разрушить без поездки в замок Дракулы. Прометеусу надо было дождаться, когда он умрет. И загадка канет в Лету вместе с ним, Прометеусом. Хороший способ. Это решило бы проблему чар Молдавии для него и для меня. Но не для сонма бессмертных, которых к моменту отъезда Прометеуса в Молдавии собралось больше, чем мух на собачьем трупе у дороги в летний день.
Бессмертные прибывали со всего света. Глаза каждого светились надеждой на обретение покоя. Я сталкивалась с ними каждый день. Прометеус, слепец, ничего не видел.
По утрам Тантал подметал двор у дома, с надеждой поглядывая на наши окна. Прометеус выходил на балкон, и Тантал разочарованно склонял голову.
Изголодавшийся Сизиф отвешивал мне сыр – бедняга устроился в торговые ряды молочников на Центральном рынке – и все силился по моему виду понять, уехал Прометеус или нет. Афродита по вечерам ловила клиентов на дороге у нашего дома. Кентавр принял обличье бронзовой дешевой скульптурки полуконя-получеловека, установленной в Долине Роз, и с мольбой глядел на наш дом. На каштане у висячего моста грустно мастурбировал Эрот.
Двенадцать ведьм с Вальпургиева шабаша жалостливо просили милостыню у Кафедрального собора Кишинева, но я-то знала: единственное, чего они просили, было «поезжай, поезжай, поезжай».
Посейдон приходил починить наш кран и с раздражением отмахивался от чаевых. У нашего подъезда по утрам благовествовал Павел. В наши двери по ошибке стучал слепой Сократ, пришедший к соседям, мы покупали занавески на окна у Арахны, мы платили Харону десять леев за час аренды лодки на Комсомольском озере.
А бессмертные все прибывали и прибывали.
И все они, казалось, кричали, хоть и были безмолвны. Но я-то слышала. Слышала вой, постоянно висевший над Кишиневом, вопль боли, ужаса и надежды – точно такой же, какой звучал в пьесе Прометеуса «Осада Бендер». Они вопили:
– Когда же, когда же, когда же?!!
И очевидно, Прометеус чувствовал это, хоть и не понимал. Он рвался уехать. Я приложила все силы, чтобы удержать его. Я взяла уроки у Афродиты, и по утрам еще обучалась у лучших проституток мира, я приносила ему вина, когда он был пьян; он мог бы вытирать ноги о мои волосы, если б захотел. Я пыталась защитить его от всего, и главное – от пьес, которые он писал, и от Румынии, в которую он должен был ехать.
Я стала его проституткой, его доверенным лицом; если бы потребовалось, я бы стала его сообщницей в краже; я стала его собутыльником, его alter ego; я зарабатывала для него деньги, когда боги наслали на эту страну дефолт, я…
В октябре он уехал.
