18

– Привет, Енот, – бросает мне Снуппи, проходящий мимо. – Иду отлить.

– Надевай памперсы, – советую я.

– Как бы не так, – угрюмо говорит Снуппи. – Директор, чтоб его, теперь проверяет каждого на их наличие. Тебе-то все равно, ты молод, у тебя с пузырем все в порядке. Кстати. Передал Белоснежке посылку Микки?

– Да, конечно. Серебряная цепочка и сердечко из янтаря.

– Порылся?

– Нет, она при мне сама раскрыла.

– Конечно, с Микки она больше гулять не станет?

– Само собой, Снуппи. Были сомнения?

Снуппи качает головой и удаляется. Я облокачиваюсь на стойку тира и блаженно вздыхаю. Здесь хорошо. Тир находится как бы в центре парка, но в то же время, чтобы в него попасть, нужно пройти по узкой тропинке между «Вертящейся тарелкой» и аттракционом «Ракета». Близость краев «Тарелки» нервирует, ведь она вращается с бешеной скоростью. Поэтому в тире народу немного. Как правило, парочки. Самец, перед тем как поиметь самку, демонстрирует ей навыки стрельбы и выживания, блин.

– …нот!

– А, что?! – подскакиваю я.

– Не спать, Кроха Енот! – рычит директор, который обнаружил меня задремавшего. – Какого дьявола ты дрыхнешь?!

– Виноват!

– Ладно, не до тебя. Енот, слушай меня внимательно. Как ты понимаешь, после трагического происшествия с Микки-Маусом у нас возникла проблема.

– Да, конечно, босс! – беру под козырек, то есть под ухо Енота.

– И довольно большая. Нам нужен Микки-Маус. Понятно, что не эта чертова мышь сама по себе, а человек, который будет работать Микки-Маусом. Так?

– Так!

– Я принял решение.

– Да, босс!!! – о, неужели…

– Микки-Маусом станет Матушка Енотиха! Активная, целеустремленная молодая девушка. Есть куда расти и стремиться! Инициативная.

– Да, босс…

– Ты не рад, Енот?!

– Нет, что вы… – говорю я и с тоской гляжу на лапы ельника, которыми боковые стены тира украшены круглый год, это для создания австрийско-альпийской атмосферы, они же там все помешаны на стрельбе, помните этого их, Вильгельма Теля? или это Швейцария?

– Не думай, что я пришел сюда, чтобы с тобой советоваться, Енот, – говорит директор. – Или ты думал, я поставлю на роль Микки тебя? Но там должен быть человек, которому все это действительно интересно, а не раздолбай, который просто существует, по ходу наряжаясь в чей-то костюм, потому что так получилось.

– Да, босс, – говорю я. – Так зачем же вы пришли ко мне?

– Хотел спросить, справишься ли ты с ролью Матушки Енотихи?

– Что? – непонимающе спрашиваю я.

Директор терпеливо вздыхает и приближает ко мне свое лицо в крупных оспинах. Я вспоминаю, как мать рассказывала, что когда его забрали со второго курса университета и отправили в армию, он записался в добровольцы и попал в Афганистан. Там его ранило множеством осколков. Это и есть оспины на его лице. Они неглубокие, но их много. Чертовски много. Вблизи лицо нашего директора напоминает весеннее поле, испещренное ямками от ударов клювом грачей, вытаскивающих червяков на свет Божий. Да уж, есть над чем под…

– Я. Пришел. Сюда. Для. Того. Чтобы. Узнать. Справишься. Ли. Ты. С. Ролью. Матушки. Енотихи, – чеканит директор.

– Как… это… я не… Не понимаю как, – признаюсь я. – Быть Крохой Енотом и Матушкой Енотихой? Босс, вы пили?

– Судя по запаху, – сжимает он губы, – пил ты. Никакого противоречия нет, малыш. Роль Крохи Енота отменяется. Билетеры целый месяц опрашивали клиентов, чтобы составить рейтинг Популярности Персонажей.

– И? – зачем-то спрашиваю я.

– Крошка Енот облажался, – улыбается он. – Ты там где-то на предпоследнем месте. Кажется, после Дуба На Котором Сидит Кот. Ха-ха.

– Ха-ха, – говорю я.

– А вот Матушка Енотиха вверху рейтингов. Все побила. И Микки, царст… тьфу, бедолага Микки, дай Бог ему здоровья, тоже в топе.

– Рад, рад, – безучастно говорю я.

– Не куксись, – говорит директор, глядя на мишени. – Тебе круто повезло, парень.

– Да ну?! – офигеваю я.

– Конечно, – говорит он. – Ведь я тебя и уволить мог.

– Да, – говорю я. – Конечно, босс. Спасибо, что не уволили.

– А, ерунда, – улыбается он, – скажи спасибо своей матери.

– Кстати, как она вам показалась? – спрашиваю я. – Ну, вы понимаете, о чем я?

– Ты, – холодно говорит директор, – совсем сбрендил, кретин. Твоя мать чудесный человек и мой старинный друг. Как ты знаешь, мы учились вместе в университете. И только благодаря воспоминаниям о поре нашей молодости и благодаря нашей дружбе ты, нахал, еще до сих пор здесь.

– А я-то думал, – говорю я, – все дело в моем природном очаровании.

– У тебя его нет, – говорит он. – Ни капли. Сегодня стой у тира, как истукан, и получай денежки за ничегонеделание, а завтра бери костюм Матушки Енотихи и приступай к работе.

– Так и сделаю, – обещаю я.

– Что надо сказать на прощание? – спрашивает директор.

Я, сжав зубы, цежу:

– Отлично! – говорит директор. – Только голос нужен потоньше, ты ж теперь Енотиха, ха-ха!

– Ха-ха! – говорю я ему вслед.

Снимаю голову Енота – раз уж такая песня, я теперь больше им не являюсь, – и сажусь в будку смотрителя тира. Гляжу на свою голову в отражении стекла. Под редеющими волосами виден иероглиф. Что он там обозначал, говорила Лена? Что-то заумно-тупое, как только японцы да китайцы умеют. Желтолицые господа мира. Лыбятся тебе, а сами мечтают установить новый мировой порядок. Я-то знаю, мне дедушка рассказывал, а он воевал в Корее. Жалко, что умер рано. Ах, если бы меня воспитывали в нормальной, полноценной семье с двумя родителями, может, из меня хоть что-нибудь да получилось бы, горько думаю я. Так что там у нас с иероглифом? Ах, да. Терпение. Что ж.

Я потерплю.