Книга: Демон-самозванец
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16

Глава 15

Шфарич жрал. Не ел, а именно жрал. Какие-то здешние овощи, формой и цветом напоминавшие помидоры. Я даже пробовать побрезговал, запашок от них, будто от залежавшегося сыра. Но этому все нипочем: чавкает, то и дело давится, сок вонючий с подбородка стекает, капая на засаленный воротник Не прерывая трапезу, указал вдаль, на россыпь быстро передвигавшихся по пастбищу точек.
— Штук тридцать прискакало, это еще не отряд, а так, вроде разведки. Сейчас подъедут, начнут крутиться, Тутуко кого-нибудь из них прикончит, а может, и парочку, тогда они подальше уберутся, но не исчезнут. У них всегда так, ничего нового придумать не могут. Скудоумие поголовное, в этих краях принято не только коров под хвост ублажать, но и на сестрах жениться раз за разом. Да и папаши, случается, любят дочек не совсем по-отцовскому. У них религия много чего дозволяет. Какие при таких порядках могут быть детки? Дураки дураками, опасно лишь то, что их много расплодилось.
— А дальше что будет? — напряженно уточнил Мюльс.
— Дальше? Дальше уже не тридцать примчится, а куда больше. Может, даже триста. Жарко тут станет. Начнут гонять по кругу, стреляя с седел. Некоторые будут при этом бомбы кидать, умеют они разные делать. Зажгут ограду и все остальное рано или поздно, потом, когда отвечать им меньше станут, спешатся, заберутся в окопы и всех почти перережут. А кого не прирежут, того пытать будут, они в этом деле толк знают. Мы одного такого умельца поймали, так он чего только не рассказал. Есть в Чафанских джунглях парочка озер, где рыбка живет вроде угря, только мелкая совсем, зубастая, палец ей нельзя подставлять, отхватит мясо с кости вмиг, будто его и не было. Берут кого-нибудь вроде тебя, Мюльс, задирают мордой кверху и вливают хорошую порцию крепкой шипучей водички. Мало того, что она все брюхо заполняет, так еще и сок желудочный содой гасит, не зря ведь ее при изжоге принято употреблять. В общем, дальше все просто и понятно. Берут десяток рыбешек и запускают в глотку. Плавают они там, скучно бедолагам, домой сильно хочется. Ну и давай ход себе прогрызать. Вот ведь умора, и как только такое придумать смогли. Жаль, повесили того умельца быстро, не все успел рассказать, забавно было слушать. В общем, ты, Мюльс, лучше горло себе перегрызи, но не попадайся к ним. Да ладно, это я так, шутки ради, чего ты так с лица спал. Ну сам подумай, где они таких рыбок здесь найдут? До Чафанских джунглей два дня скакать без перерыва, а до озер тех еще дальше. Но если триста их будет, придумают что-то другое, ничуть не хуже, даже не сомневайся. Может, они в чем-то и тупые, но в таких делах те еще затейники. Мало нас, не потянем серьезную атаку, даже генерал против такой оравы ничего не сможет сделать.
— Грул часто воевал при плохих раскладах и всегда побеждал, — заявил Мюльс.
— Много ты о войне знаешь.
— Ну… так говорили.
— Ага, всякое случалось. Но у него тогда артиллерия была, позиции он готовил заранее, четко все организовывал. А здесь что? Наших горстка, да и те выдохшиеся, а от местных толку почти что нет — пастухи вчерашние.
— Лестницу подайте, — послышалось снизу.
— Тутуко? — удивился Шфарич. Ты-то чего здесь позабыл?
— Я сказал, что эта позиция удобнее, и генерал со мной согласился.
— Плохие времена настали, раз генерал рядовыми командует.
— Вообще-то я капрал.
— Разницы меньше, чем между жабой и лягушкой. Ну полезай, веселее будет, я тут как раз рассказывал Мюльсу, каким способом эти продукты инцеста с механиков кожу снимают. Как раз вместе и посмеемся, он так забавно бледнеет, будто девица, угодившая в солдатскую баню. Слышали, кстати: поговаривают, будто у такийцев бабы служат наравне с мужиками, в одном строю. Если правда, я к ним при первом удобном случае перебегу.
Темнокожий снайпер, забравшись, потащил за собой лестницу, буркнув:
— Далеко бежать придется, их уже лет двадцать никто не видел на нашем берегу.
— Тут ты прав. Да и что с тех такийцев? Видел я раз утопленника, которого с той стороны вынесло. Почти целый, даже акулы жевать побрезговали. Тонкий какой-то, больше на бабу похож. Это что же за бабы тогда у них? Небось и подержаться там не за что. Но есть еще слух, что косоглазые не просто так перестали сюда соваться, а там, на их берегу, хватает врагов. Теснит их кто-то, да так, что они кого угодно готовы в солдаты забрить. А жаль, вот с ними бы повоевать, война так война, а не это копошение в грязи.
Тутуко, вскинув винтовку к плечу, выстрелил, почти не целясь. Я сидел чуть в стороне, и пороховой дым не помешал оценить результат: всадник, опрометчиво остановившийся метрах в трехстах-четырехстах, дернулся, медленно завалился набок Остальные помчались прочь, поспешно нахлестывая коней. Разумно, ведь по движущейся мишени на такой дистанции попасть очень непросто.
— Я же вам говорил! — осклабился Шфарич.
Снайпер, неторопливо перезарядив винтовку, ни к кому не обращаясь произнес:
— Лента одна, снаряжать ее долго. Ждать надо, пусть ближе подойдут, круг устроят. Тогда и встретить проще, вышка эта как раз на их пути окажется.
— Нас первых бомбами и забросают, — буркнул Шфарич.
— Метателей бомб мало у них, их мне оставляйте, не подпущу.
— Ну-ну, не подпустит он… О! А вот и они! Да твою же мать, сколько их?!
Вопрос не нуждался в ответе, и все молча уставились в одну сторону. Там от горизонта на зеленый ковер пастбища накатывал темный поток конной армии. Трудно сосчитать, но, по-моему, их далеко не триста, к сожалению, куда больше.
Шфарич, закинув в освободившийся от овощей рот порцию неразлучной жвачки, заметил:
— С заводными лошадьми идут, значит, на два делить их можно. Но все равно многовато выходит. Я бы сказал четыре с половиной сотни. Где же они набрали столько…
Звучало пессимистично, и меня будто за язык кто-то дернул чуть сгладить тон его слов:
— Где набрали — неважно, ты мне лучше скажи: где мы их хоронить будем?
Затасканная донельзя шутка здесь была в новинку, даже Мюльс не удержался, фыркнул, Тутуко продемонстрировал белоснежную улыбку зубов на сорок — не меньше, а Шфарич заржал довольным конем:
— Как ты сказал?! Ну и умора! Надо запомнить. Хотя чего запоминать, если помру вот-вот.
— А ты на лбу себе запиши, может, хоть гробовщик посмеется, — буркнул я.
— Да ну, какой тут гробовщик, издеваешься, что ли? Грифы здешние неграмотные, так что пиши не пиши, все без толку.
Далекая конная масса начала растекаться в стороны, истончаясь посредине. Это походило на деление одноклеточного организма. Видимо, оставляют заводных лошадей под присмотр коневодов, в атаку на двух не поскачешь. Не знаю, откуда Шфарич взял цифру четыреста пятьдесят, мне казалось, что там не менее тысячи.
Впрочем, нам что так, что эдак — без разницы. Сомнут в любом случае, слишком несопоставимые силы. И будь у нас даже десяток снаряженных лент — не поможет.
Мюльс поднялся, с лязгом откинул крышку на кожухе пулемета, отвинтил пробку, начал заливать воду из узкогорлого кувшина.
— Прохладная, в теньке держал.
— Закипеть не успеет, — заметил на это Шфарич.
— Много знаешь про пулеметы? Часто стрелял?
— Доводилось.
— Мне больше доводилось.
— Спорим на литр рома, что не закипит.
— Я и так знаю, что теперь не закипит.
— Жадный ты, Мюльс, ром пожалел.
— Просто я не дурак спорить на то, во что совершенно не верю.
Тутуко вновь выстрелил. Похоже, он тупо прицелился в накатывающуюся массу, авось куда-то да попадет. До них не меньше километра, результат, если и был, не заметили.
Я помалкивал. Не до разговоров сейчас. Занимался лишь тем, что поглядывал в сторону поста. Там возле палатки командира осталась единственная лошадь. Всех остальных здешний офицер еще ночью отправил к соседнему посту. Не столько ради того, чтобы спасти животных, а в целях предотвращения дезертирства. На своих двоих убежать отсюда проблематично, местность на километры просматривается. Так что не оставил простора для соблазна.
Но одна лошадка на всякий случай осталась. Не пора ли вспомнить про свой род занятий? Мне ведь уже доводилось воровать жеребца-производителя, так почему бы не умыкнуть эту клячу? Здесь вариантов ровно два: погибнуть в бою или тоже погибнуть, но уже в плену. Судя по всеобщему убеждению, второй куда хуже первого.
Умирать непонятно за что и непонятно где я не подписывался. Ноги надо уносить как можно быстрее, но как это сделать, если все у всех на виду? Даже если просто покину свою позицию — уже возникнут вопросы.
Вот ведь попал так попал…
И почему я не умею закапываться под землю подобно кроту? Других вариантов пока что не вижу. Ну разве что чудо случится, но их и так в последнее время немало, вряд ли и на этот раз сподобится.
Локтем нащупал пистолет-пулемет, припрятанный в боковом кармане рюкзака. Оружие последнего шанса, всего два магазина, по двадцать патронов в каждом. Нет, в одном уже девятнадцать, спасибо Грулу. Не хватит, чтобы пробить себе дорогу к лошади с боем, да и прикончат при первых признаках неадекватного поведения. Я ведь всего лишь вор, а не боевик-головорез, нет у меня особых талантов в такой области.
Ладно, будем ждать. Война — штука переменчивая. Глядишь, подвернется случай через минуту или через десять. Задерживаться ему нельзя, потому как пятнадцать мы вряд продержимся. Эти фанатики на нас нагнали такую толпу, что я себя начал уважать вдвое больше прежнего.
Это как же надо нас бояться…
Бабахнула винтовка Тутуко, и он второй раз попросил:
— Не стреляйте. Пулеметов их лошади могли ни разу не видеть, пугаются они очередей, если рядом стрекочут. Так генерал сказал.
Ну это он Мюльсу, меня просьба, или скорее приказ, не касается, я ведь все с той же винтовкой, вернули мне ее с мушкетом вместе, бережливые солдаты ничего не бросают. Кремневое убожество пусть полежит, может, застрелиться пригодится, а вот из этой я кого-нибудь достану, дистанция уже позволяет.
Кольцом я так и не обзавелся, не встретилось по пути подходящих торговых точек, и потому перезаряжался, как и первый раз — при помощи ножа. Но даже так успел выстрелить дважды, прежде чем завывающая, улюлюкающая, кричащая на все лады лавина налетела, разразившись ответной пальбой.
Нет, умом я понимал, что снайперской точности не добиться, если садить даже не просто с седла, а с седла на бешено скачущей лошади. Но когда эту ораву окутало пороховым дымом, пригнулся столь резво, что, по-моему, оказался за укрытием из корзин раньше, чем долетели звуки стрельбы.
Попали. Нет, не в меня, в наше укрепление. Даже грохот выстрелов не заглушил удары пуль по дереву, да и корзины задергались. На противника работала голая математика: у них слишком много стволов, путь один из десятка-другого, но цель найдет.
— Не стрелять! — чуть ли не взмолился Тутуко.
Это он зря уговаривает, стрелять-то сейчас некому: Мюльс лежит на брюхе и мелко вздрагивает в такт попаданиям по площадке, ни я, ни Шфарич под страхом смертной казни не притронемся к пулемету под таким обстрелом. Ведь укрепление не сплошное, сделано наскоро, щелей хватает, а пули летают так густо, что здесь им становится тесновато.
— Круг, они выстроят круг, начнут, и тогда! Они не могут стрелять долго, у них плохое оружие!
Великие боги, да этот лихой стрелок просто непрошибаемый, раз в такой обстановке способен помнить о тактике и вражеском снаряжении. Я лично позабыл даже про идею с кражей лошади. Хотя нет, еще помню. И момент как раз подходящий: все укрылись кто куда, боятся головы поднять, в сторону коновязи никто не смотрит. Вот только добегу я туда не иначе как в виде решета, так что извините, лучше здесь поваляюсь.
Пальба, вспыхнув мгновенно и часто, так же быстро смолкла. Тутуко любезно комментировал происходящее:
— Коровьи любовники разрядили дедушкины ружья, теперь стрелять мало кто сможет, в седле их трудно перезаряжать. Хороших стволов у них мало, вот им сейчас вся работа. Выстроятся в круг, начнут крутиться колесом вокруг окопов, рядом с нами, вот тогда пулемет и покажет им, что к чему.
— Ты это, про Метателей не забывай, обещал ведь, — напомнил Шфарич.
Поднявшись, снайпер выстрелил навскидку, присел за укрытием, ухмыльнулся:
— Четвертый уже, и одного зацепил слегка.
Лежа перезаряжаться непросто, но у меня получилось. А затем даже подняться рискнул, решив изучить действия противника. А действовал он, по-моему, глупо. Вместо того чтобы, задавив нас первыми залпами, обрушиться всей массой на окопы, промчался мимо, и теперь кучки всадников совершали непонятные маневры, выстраивая на пастбище живую ленту.
Что они делают? Могли ведь уже победить, легко задавив нас с ходу. А теперь вон даже ружья повесили за спины, размахивают саблями, мечами и топорами. У некоторых даже пики есть.
— Тутуко, зачем им это надо? Могли ведь сразу, без остановки атаковать, мы даже головы поднять боялись.
Выстрелив, тот спокойно пояснил:
— Им так неинтересно. Что они потом будут рассказывать долгими вечерами у пастушьих костров? Что налетели толпой на горстку солдат и перебили всех в один момент? А ведь это не просто бой — они самого генерала Грула собрались взять живым или мертвым. Такое надо обставить так, чтобы не стыдно было вспоминать. Их жизнь скучна — одни коровы да лошади. Такое, может, больше никогда не повторится, вот и растягивают.
Шфарич прокомментировал гораздо короче и, на мой взгляд, точнее:
— Я же так и говорил — дураки.
Тутуко вновь припал к винтовке, а я так ничего и не понял. Ну и сидели бы со своими коровами да лошадьми, рассказывая, как толпой забили малый отряд. Какие хороводы вокруг ни води, а все равно суть не изменится. К тому же никто не помешает приукрасить правду.
Странный мир, странные люди…
Лента конницы выгнулась, будто кобра перед броском, передние, осадив лошадей, развернулись, помчались назад, намереваясь промчаться перед линией окопов. Нашу неказистую вышку, построенную наспех из того, что было, они не брали в расчет, неслись прямиком на нее. Ну чего там бояться? Пары-тройки стрелков? Громоздкие колеса и щиток мы сняли, пулемет теперь серьезно уменьшился и, накрытый мешковиной, со стороны казался деталью укреплений. Ну да, редкое в этом мире оружие, откуда им знать?
Вот теперь я начал понимать, что Грул не самодур, каких поискать. Не так просто попасть во всадника, когда тот проносится мимо на бешеной скорости. Конному при этом тоже непросто, но, когда их так много, это уже не имеет значения. Солдаты в окопах не рискнут показываться надолго: вскочил, выстрелил, спрятался. Это тоже нехорошо отразится на качестве огня. Так что с обеих сторон имеет место перерасход боеприпасов и математика работает на более многочисленного противника.
Но все видится иначе, когда быстрая цель несется прямиком на тебя. Главное, чтобы из стороны в сторону не виляла. Спокойно бери на прицел, смотри, как она наползает, увеличиваясь в размерах, и плавно тяни за спусковой крючок.
Хоровод, который затеяли фанатики, в одном месте выходил прямо на нас. Сто пятьдесят пять увесистых винтовочных пуль в ленте, я видел раны, которые они наносят на короткой дистанции, они всегда сквозные. Слишком мощные против наших мягких тел, вот и летят потом дальше, поражая все новые и новые цели, покуда не растратят всю силу.
Ну почему наши обормоты оставили всего одну ленту?!
— Мюльс!
Механик, мелко вздрагивая, поднял голову. Глаза его были почти безумными, лицо белее мела.
— Да что с тобой такое?! К пулемету!
Тутуко, обернувшись, покачал головой:
— Толку от него сейчас не будет, он трус. Давай ты, Леон. Ты хорошо со всем справляешься.
Да за кого он меня принимает?! За Анку-пулеметчицу?! Надо как-то увильнуть.
— Может, лучше Шфарича?
— Да он ложкой в рот не всегда попадает, давай уже быстрее, они поворачивают.
Перекладывать это дело на Тутуко нельзя, я ведь помню, что он должен прикрывать нас от здешних гранатометчиков. И ведь не объяснишь, что такой пулемет до этого лишь в кино видел, причем художественном, где вымысла куда больше, чем правды.
Ну ведь попал…
Перебираясь через Мюльса, покосился в сторону поста. Лошадка, на которую у меня имелись кое-какие планы, лежала на боку у коновязи, суча копытами в предсмертной агонии.
Нет, сегодня определенно не мой день…
Отбросил мешковину в сторону, присел, взглянул в непомерно широкий прицел. Ну тут не надо точности, знай себе поливай толпу. Всадники уже выносились из-за изгороди, некоторые на ходу стреляли в огрызающиеся ответным огнем окопы, другие швыряли какие-то продолговатые предметы, после чего либо гремел не слишком впечатляющий взрыв, либо вспыхивало пламя. Но большинство просто размахивали оружием и дико орали.
Как же они завывали — словами не передать…
— Леон, ты уснул там?! — с нескрываемым испугом поинтересовался Шфарич.
Ответ спокойнее некуда:
— Нет.
— А чего не стреляешь?!
— Не до того мне сейчас, вспоминаю последнее свидание с твоей мамой.
— Не трогай его, — встрял Тутуко. — Он знает, что делает, подпускает их ближе.
Приятно знать, что хоть кто-то во мне уверен. А я ведь не стрелял лишь по той причине, что не мог нажать гашетку. Или она поддается с недостижимым для меня усилием, или что-то делаю не так. Ба, да на этом убожестве предохранитель, надо его вниз тихо сдвинуть, чтобы Тутуко не заметил. А то ведь сильно разочаруется в моем хладнокровии.
Ну а теперь вперед, на все сто пятьдесят пять — сейчас даже слепой не промахнется, до ближайших всадников уже шагов сорок, не больше.
Пулемет задергался, выпустив за одну секунду столько дыма, что заволокло всю площадку. А я все давил и давил на гашетку, стараясь удерживать оружие в прежнем положении. Станок, лишенный колес, все равно работал, так что поворачивать из стороны в стороны можно, главное не увлекаться, обстреливать узкий сектор, не тратить патроны в пустоту и не задевать свои окопы.
Тутуко что-то орал, видимо, призывал меня перейти на короткие очереди, чтобы бить прицельно, по мере улучшения видимости от предыдущих выстрелов. Вот еще, буду я кого-то слушать в такой момент. Только так, другой возможности разгуляться братья-блезы мне не предоставят.
Краем глаза контролировал ленту и, прикинув, что осталось менее четверти, отпустил гашетку. Где-то кто-то продолжал стрелять, что-то взрывалось, крики исторгались из сотен глоток, но мне показалось, что наступила прямо-таки оглушающая тишина.
Все же пулемет — мощь.
Легкий ветерок, поднявшийся после рассвета, любезно отнес воняющее серой облако прочь, и я наконец увидел, что натворил. Честно говоря, ожидал, что эффект будет не из слабых, но такое…
Зря они помчались на нас лоб в лоб, не беря в расчет непонятную вышку. Пули, ударяя в человеческие и лошадиные тела почти в упор, пролетали насквозь, не замечая, чтобы затем повторять это снова и снова, пока не застрянут в костях или не умчатся вдаль, миновав строй живых мишеней. Враги двигались друг за дружкой столь плотно, что вряд ли допустил много промахов, и почти каждый патрон отыграл свою роль не один раз. Копыта цеплялись за туши павших коней, люди вылетали с седел, катились по земле, на них валились новые жертвы, живая река наткнулась на плотину, выстроенную самой смертью.
Десятки, нет — сотни человеческих тел и лошадиных туш. Некоторые без движения, но другие еще цепляются за жизнь. Ржание, крики боли и отчаяния, кто-то, уронив зажигательный снаряд, дико завывает, сгорая заживо, от него пытается отползти окровавленный от пяток до макушки раненый, похоже, у него перебиты обе ноги. Лента врагов рассыпалась на фрагменты, самые умные нахлестывают коней, уносясь вдаль, другие крутятся на месте, под огнем из окопов, не понимая, почему героическая история, о которой они собирались годами рассказывать, рассиживаясь возле костров, в один миг стала печальной.
Расчет генерала на испуг лошадей по-моему не оправдался. Если кого и сбросили с седла по этой причине, то немногих. Один, нет два бегут пешком, а вон еще парочка, причем оба сильно прихрамывают. Но, может, не шум очередей тому виной, а пули, угодившие в коней. Но все равно эффект потрясающий.
Не выдержав, дал пару коротких очередей вслед улепетывающим. Это только кажется, что бегут трусы, на самом деле мыслят они здраво. В такой ситуации лучший выход — отойти, перегруппироваться и повторить атаку с учетом полученных знаний о позиции противника.
А это значит, что пули и бомбы теперь полетят исключительно в нашу сторону. И вряд ли Тутуко будет успевать прикрывать, слишком много желающих выстроится в очередь к вышке.
Нескольких хитрых ребят достал, может, это даст нам лишнюю минутку. Не могу сказать, какие сейчас потери, но на вторую атаку сюрпризов не осталось, и я даже знаю, кто погибнет в первую очередь.
Группа обнаглевших идиотов, засевших на вышке…
— Ну ты!.. Ну ты и дал! — восхитился Шфарич.
— Патроны зря перевел, — буркнул Тутуко.
— Зря?! Да он почти половину перебил!
— Не половину.
— Ну все равно много.
— Перебил бы и больше, но ему дым мешал. Паузы надо делать, для того даже на щитке памятка есть.
— Да он демон, ему дым нипочем, сквозь него видит, так ведь, Леон?
— Он неправильный демон, он ничего не видел, я смотрел в его глаза, там не было смысла, я знаю.
— Молчи уже, черномазый, много ли вы знаете о демонах?
— О демонах?! Да мой народ знает о них все! Вы там, на своем севере, не видели и капли из того, что повидал мой народ там, на юге, за Узким морем никто в здравом уме не поселится, потому как по ту сторону ад, и оттуда прилетают такие, как он. — Снайпер указал на меня. — Странные, в чудной одежде, не знающие ничего, но одновременно знающие многое. Ты, Шфарич, даже не представляешь, как глуп.
— Заткнись уже! Или вон иди к братцам, им нравятся всякие болваны, которые верят в чепуху!
— И это говорит тот, кто называет Леона демоном?!
— Да ты сам рассказывал, что твоя бабка глазные болячки лечила крокодильим навозом. Ну и как — помогало? Что вы вообще можете знать, тупые дикари…
— Может, вы прерветесь и поможете мне перезарядить ленту? — не выдержал я. — Она длинная, работы всем хватит. Ты давай гильзы вытаскивай, а ты набивай.
— А ты сам что делать будешь? — поинтересовался Шфарич.
— Я? Я буду делать то, что делают все демоны перед смертью.
Увидев сигару, солдат мгновенно все понял:
— Дымить опять будешь? Дай и мне, хоть попробую.
Можно было сказать, что я не считаю Шфарича за человека и презираю его до глубины души. И то, что сигары более чем элитные, так что для быдла такое удовольствие недоступно. Но я ничего не сказал, просто ПОЯСНИЛ:
— Не торопись, это очень хорошая штука, ее надо смаковать.
— Тогда и мне дай, — попросил Тутуко.
Когда вокруг смерть, люди меняются. Забыв, кто мы и что мы, отбросив в стороны обращение на «вы» и оставив в покое израсходованную на две трети ленту, просто сидели и смотрели вдаль, неспешно покуривая номерные Cohiba Behike. Там, в километре или чуть больше, суетились враги, оказывая помощь раненым и ловя разбегающихся лошадей, оставшихся без ездоков. Скоро они придут в себя после неудачной атаки, соберутся, помчатся во второй раз, теперь прямо на нас. И убьют — без вариантов.
В голове крутилось множество планов, но все они отправлялись в утиль, едва родившись. И даже мысль о том, что вот-вот придется умирать, уже не расстраивала. Я доверял своей интуиции, а она пока что помалкивала. Что это значит? Или погибну легко, или выживу. Оба варианта меня, в общем-то, устраивают, ведь вечно жить не собираюсь.
Мюльс, поднявшись, посмотрел в другую сторону, потом туда, куда и мы, лицо его почти мгновенно вернуло естественный цвет, облегченно вздохнув, он произнес:
— Вестовые успели.
Обернувшись, я увидел, как над дорогой поднимаются клубы пыли, выбиваемые копытами сотен лошадей. Не знаю, почему Мюльс уверен, что это друзья подходят, но он лучше знает.
Вдали грохнуло, но не выстрел и не пушечный раскат — на бескрайнее пастбище надвигались грозовые тучи.
Шфарич, глотнув табачного дыма, прокашлялся, отправил в рот новую порцию жвачки, довольно произнес:
— А ничего у вас, демонов, штучки, до нутра продирают, аж перед глазами расплывается. Хороший денек, братцам мы теперь точно не достанемся. Ружья у них старые, воду не любят, а уж бомбы тем более. Дожди здесь короткие, но ни одной сухой нитки не оставляют. Так что поживем еще. Не знаю, долго ли…
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16