Глава 48

Аделиза опустилась на колени перед алтарем вместе со старшим сыном и наблюдала, как он молится.

Через два месяца ему исполнится четыре года, и каждый день он радовал ее своими вопросами, сообразительностью и самим фактом своего существования. У него была буйная шевелюра мягких каштановых кудрей и яркие, золотисто-карие глаза, как у Вилла. Мальчик расставил на ступеньке алтаря деревянные игрушки – фигурку Девы Марии в раскрашенной голубой накидке, крошечные ясли с младенцем Христом и ослика.

– Ты тоже когда-то был совсем маленьким и лежал в колыбельке, – сказала Аделиза. – Так же, как твой братик Годфри и как маленький Иисус.

Ребенок наморщил нос:

– Но Иисус родился в хлеву, а я нет, правда, мама?

Аделиза сдержала улыбку:

– Нет, мой сладкий, ты родился в опочивальне, на мягких пуховых подушках и в присутствии многих слуг. Но у Иисуса вместо кроватки были только старые ясли. Никогда не суди людей по тому, насколько они богаты. Даже самый бедный человек может быть одарен величайшим талантом. Если ты попросишь Иисуса, Он будет помогать тебе, поддерживать тебя и защищать всю твою жизнь, несмотря на то что Он рожден в бедных яслях, а ты на пуховых подушках. Иисус – Сын Божий, и все же Он выбрал путь смирения.

Уилкин кивнул и помусолил нижнюю губу, как он всегда делал, если был в чем-то не уверен. Аделиза нежно погладила его по голове.

– А если я попрошу Иисуса, чтобы папа скорее приехал домой, Он исполнит это? – спросил мальчик.

У Аделизы защемило сердце. Она и сама молилась об этом. От мужа вот уже несколько недель не было вестей. Он вернулся домой после рождественского приема при дворе Стефана в подавленном настроении и рассказал, как встретил Матильду в Абингдоне, но не пленил ее, а позволил ей скрыться.

«Я мог остановить эту войну одним махом, – сокрушался он. – А я даже не признался королю в том, что сделал».

Она поцеловала и заботливо обняла его: «Вы сделали то, что считали правильным, и то, что диктовала вам ваша совесть».

Вилл пожал плечами и ничего не ответил. Несколькими неделями позже, когда началась оттепель, Матильда вернула ему коней, которых он одолжил ей в Абингдоне, со словами благодарности и передала длинное письмо для Аделизы. Она писала, что ее сын Генрих сейчас находится в Англии и продолжает свое обучение, чтобы узнать побольше о королевстве, которое ему предстоит унаследовать. Аделиза раздумывала, сможет ли она убедить Вилла присягнуть на верность Генриху, ведь если он что-то вобьет себе в голову, то становится упрямым как вол. Супруг заявил, что Генрих еще ребенок и что он не намерен подвергать себя и свою семью опасности, ступая на столь зыбкую почву.

– Мама? – Уилкин подергал ее за рукав. – Иисус исполнит это? Сделает так, чтобы папа вернулся домой?

Аделиза очнулась от задумчивости.

– Да, – сказала она. – Сделает.

Она ласково тронула голову сына и вознесла к небесам немую молитву.

В семидесяти милях от Арундела, в предместье Уилтона, Вилл тоже молился в церкви лепрозория Святого Эгидия в Фагглстоуне. Он пожертвовал богадельне четыре фунта серебра на нужды братьев и сестер, а также корову, привезенную из Арундела. Она была стельная и всю весну станет обеспечивать обитателей приюта свежим молоком.

Аделиза была бы довольна, отметил про себя Вилл. И несомненно, Аделиза была бы куда менее довольна тем, что ее монастырь в Уилтоне, расположенный совсем рядом, захвачен Стефаном и используется им как лагерь, из которого он атаковал Роберта Глостерского в Уорхеме. Но об этом Вилл старался не думать.

Приободренный своим успехом в Оксфорде, Стефан пребывал в боевом настроении и намеревался снова занять Уорхем и тем самым лишить Анжуйца порта и отрезать его от Нормандии, откуда его войска получают снабжение.

Несомненно, размышлял Вилл, жена придет в ярость, когда узнает, что Стефан осквернил аббатство, именно поэтому он не писал ей, где находится. Конечно, рано или поздно ей станет все известно, и по возвращении домой его ждет буря негодования.

Вилл пытался отговорить Стефана, но король был непреклонен. Он ответил, что со временем возместит монахиням все убытки, но сейчас ему нужен опорный пункт. Настаивать было бесполезно: епископ Винчестерский присутствовал при разговоре и не поддержал Вилла, а поскольку он папский легат и последнее слово остается за ним, переубедить Стефана оказалось невозможно.

Свои отряды Вилл разместил в Фагглстоуне, на достаточном расстоянии от лепрозория, чтобы ратники не боялись заразиться, а заодно и подальше от женского монастыря. Разумеется, это мало что меняло – из свиного уха шелковый кошель не сошьешь, но, по крайней мере, это успокаивало его совесть, так же как четыре фунта серебра и корова. Проказы Вилл не боялся, в отличие от многих, и не осуждал тех, кто болен ею, потому что все люди грешники и, как учит Христос, нужно иметь сочувствие к страждущим. Аделиза всегда заботилась о сирых и убогих, и он горячо любил ее за милосердие и самоотверженность. Поэтому он беседовал с прокаженными, слушал их истории и возносил долгие молитвы, благодаря Бога за собственное доброе здоровье.

Вернувшись в лагерь, Вилл получил приказ от Стефана прибыть в аббатство на военный совет. Сообщение доставил Серло, один из писцов Аделизы, в походе служивший Виллу посыльным. Он сам из Фагглстоуна, но теперь не узнавал родного городка.

– Все так изменилось, – мрачно заметил он. – Дома, где я родился, больше нет. Он был деревянный, крытый соломой, а теперь на его месте новый, каменный, с черепичной крышей.

– Разве это плохо? – спросил Вилл, отправляя конюха за Форсилезом.

Серло пожал плечами:

– Наверное, нет, но я всегда думал, что наш дом останется стоять и после смерти отца и матери. Я ожидал увидеть знакомое место и поначалу даже растерялся: где я? кто я?

Вилл покачал головой:

– Жизнь научила меня, что нет смысла жалеть о прошлом и беспокоиться о будущем.

– Писцы сегодня болтали, что парнишку послали в Бристоль.

– Какого парнишку? – уточнил Вилл с легким раздражением: он не любил привычки Серло перескакивать с темы на тему.

– Сына императрицы. Она и граф Глостерский наняли для него учителей, среди них, ни больше ни меньше, Аделард Батский, – объяснил он с уважением во взгляде. – Они устроили для Генриха собственный двор. Должно быть, он в Бристоле надолго.

– Этого следовало ожидать, ведь они хотят, чтобы его признали наследником трона. А еще заботятся и о его безопасности.

– Верные императрице бароны присягнули ему как будущему королю, – сказал Серло. – Это случилось в Дивайзисе на Рождество.

– Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь?

Прибыл конюх с Форсилезом, и Вилл приготовился седлать жеребца.

– Я стараюсь держать нос по ветру, господин. – (Вилл крякнул с кислой улыбкой.) – А вы бы присягнули ему? – серьезно спросил Серло.

– Только не во вред королю, – отрезал Вилл, перебрасывая ногу через седло. – К тому же клясться в верности неразумному дитяти все равно что выпрыгивать из котла в огонь, ты не находишь?

Ему пришло в голову, не Аделиза ли поручила Серло завести этот разговор, и он задумчиво проводил взглядом маленького посыльного, удаляющегося по каким-то своим делам в лепрозорий.

Вилл направил Форсилеза к аббатству, но, услышав крики и бряцанье оружия со стороны женского монастыря, остановил коня. Его воины, вытаращив глаза и насторожившись в ожидании атаки, высыпали из палаток, побросали костры с готовящейся едой.

– По коням! Оружие к бою! – скомандовал Вилл. – Мартин, разведай обстановку, только не лезь на рожон.

– Господин. – Молодой сержант отдал честь и вскочил в седло.

Вилл спешился и передал поводья конюху:

– Подержи, я надену доспехи.

Мысленно рассыпая проклятия, он стремительно вошел в шатер и с помощью оруженосца быстро надел стеганую котту и кольчугу. Закрепляя перевязь, он приказал юноше запрячь мулов и на всякий случай сложить ценные вещи.

Снаружи Аделард уже построил отряд Д’Обиньи плотными рядами. Звук битвы нарастал, и когда Вилл снова сел на коня, вечерний ветер принес со стороны аббатства запах дыма. Вилл наклонился, чтобы принять у оруженосца щит и копье.

– Это может быть только Роберт Глостерский, – мрачно заметил Аделард.

– Думаешь, он упредил удар королевских войск по Уорхему?

– Возможно, господин.

Вилл кивнул:

– Я бы на его месте поступил именно так, а Глостер никогда не упустит удобного случая.

– Но как же король?

Вилл закусил губу и направил Форсилеза к дороге, ведущей в одну сторону к Уилтону, а в другую – к Солсбери. Сгущались сумерки, солнце опускалось в желтое зарево, и на фоне заката к небу поднимались длинные столбы дыма. Запах гари теперь ощущался сильнее, слышно было, как бушует пламя. Вилл разогнал коня и вскоре увидел Мартина, мчащегося галопом навстречу. Тот натянул поводья, подняв вихрь пыли.

– Это граф Глостерский, господин, – тяжело дыша, выпалил он, – и Майлс Фицуолтер, и Уильям Солсбери. Они подожгли деревню и аббатство!

– А король? Ты видел короля?

– Нет, но один из фламандцев Вильгельма Ипрского сказал, что его величество и епископ Винчестерский, преследуемые по пятам, бежали в замок легата в Даунтоне, и всем остальным лучше спасаться как можно скорее!

Из сумерек на полном скаку вырвалось несколько всадников.

– Бегите! – прокричал один из них Виллу. – Глостер захватил аббатство. Спасайтесь! Дороги к северу и к югу отрезаны! – Он на минуту придержал своего коня около Форсилеза и умчался прочь.

Прежде чем Вилл успел отдать приказы, появился еще один небольшой отряд, преследующий всадников, которые только что пронеслись мимо.

Вилл едва успел вскинуть щит, чтобы отразить яростный удар молота, занесенного над ним рыцарем на чалом жеребце. Он выхватил меч и дернул поводья. Форсилез встал на дыбы и передними копытами взмыл над врагом. Чалый отпрянул, и Вилл получил возможность нанести удар по незащищенной ноге противника. Брызнула кровь, всадник вскрикнул и заставил коня отступить. Вилл развернул Форсилеза, чтобы скрестить мечи с другим рыцарем. На сей раз он перерубил сбрую и рассек шею коня. Противник не остался в долгу – его клинок задел щеку Вилла.

– Труби отступление! – прохрипел Вилл Аделарду, сознавая, что вражеское пополнение может прибыть из Уилтона с минуты на минуту.

Вилла по ребрам ударил кистень, и у него перехватило дыхание. Форсилез развернулся, взбрыкнул и опять развернулся. Вилл благодарил Бога за смелость, выучку и неукротимый нрав своего коня. Он уже оправился от удара и приготовился рубить снова, когда услышал, как протрубил рог – раз, другой. Один из его рыцарей, Майло Бассетт, пришел на помощь, они мечами проложили себе дорогу, присоединились к своим соратникам, и отряд пришпорил лошадей. Анжуйцы понеслись следом, намереваясь захватить графа. Форсилез уступал другим лошадям в скорости, но был вынослив и стремителен, и это сослужило добрую службу, когда один из преследователей нагнал их. Недруг уже протянул руку, чтобы схватить Вилла, но тут его конь споткнулся. Раздался отвратительный треск – вражеский конь сломал переднюю ногу, – и неприятель вылетел из седла и сильно ударился о землю.

Двое других были уже слишком близко, чтобы сворачивать, запнулись об упавшего и тоже свалились с коней, а остальные, потеряв численное превосходство, постепенно отстали.

Вилл и Майло скакали в потемках, стараясь в последнем свете дня разобрать дорогу, чтобы как можно больше оторваться от преследователей. Позади них, в направлении Уилтона, разгоралось зарево пожара. Деревня и аббатство полыхали огнем – анжуйцы сметали все на своем пути. Вилл дотронулся до щеки и, когда снова опустил руку, пальцы были в крови. Большинство его воинов отделались поверхностными ранами. У двоих были более серьезные ранения, требующие наложения швов и перевязки. Одна лошадь шла с пустым седлом – всадник, сержант, погиб в стычке с противниками. При себе у них были кое-какие вещи, но шатры и продовольствие остались в лагере.

Вдруг Вилл резко обернулся. Судя по звуку копыт, слева приближался кто-то на лошади. С колотящимся сердцем граф обнажил меч. Мгновение спустя в просвете между деревьями показался мул, на котором восседал Серло. Вилл с облегчением откинулся в седле:

– Вот дурень, я мог снести тебе голову!

Серло выглядел подавленным. Он указал на корзины, привязанные к спине мула:

– У меня здесь чистые повязки, лечебный бальзам и иглы. Наверняка кому-то надо зашить рану. Я думал, вы будете мне рады.

Вилл тяжело вздохнул:

– Я рад. Сегодня вечером больше нечему радоваться.

Серло оглянулся туда, где вдалеке догорал Уилтон.

– Миледи это не понравится, – проговорил он.

Лицо Вилла исказила гримаса, и рана на его скуле стала болезненно пульсировать.

– Нет, – сказал он, и сердце его упало, – не понравится.

Аделиза на цыпочках вошла в спальню, чтобы посмотреть на спящих детей. Мягкий свет лампады, стоявшей в нише возле кровати с незадернутым пологом, освещал фигуру Уилкина. Мальчик лежал на спине, раскинув руки и ноги, дыхание его было спокойным, лицо раскраснелось. Двухлетняя Аделис свернулась калачиком, как ежик, держа большой палец во рту, а Годфри, которому исполнилось только пять месяцев, тихонько посапывал в своей колыбельке. Сара, его нянька, качала люльку и с помощью ручной прялки скручивала шерсть и наматывала на веретено – тусклого света угасающего дня для этого было достаточно. Аделиза глядела на чистые беззащитные личики малышей, и на глаза наворачивались слезы. Она печалилась о тех детях, которые из-за распрей взрослых не могли спокойно спать в своих кроватках.

Постояв так немного, Аделиза осторожно вышла, задумчиво села у открытого окна своей комнаты, чтобы заняться шитьем, пока окончательно не стемнело. Она взглянула на полотно, накинутое на стол. Это Уилкин соорудил днем шатер для себя и своих друзей по играм. Они представляли себя солдатами на войне. Наблюдая, как эти маленькие мальчики, которые еще не оторвались от маминой юбки, самозабвенно разыгрывают свои будущие роли, Аделиза очень расстроилась.

Конечно, чтобы выжить, они должны обучиться военному искусству, но это означало, что нигде в мире нет места, не запятнанного жестокостью, даже в ее собственной комнате.

Услышав с улицы крики и звук отворяемых ворот, Аделиза отложила шитье и выглянула в окно.

Мелизанда тоже подошла и поинтересовалась:

– Кто приехал?

Слуги зажигали факелы, был слышен звон бубенцов и топот лошадей.

– Это граф! – удивленно воскликнула Аделиза. – Вилл приехал!

Она хлопнула в ладоши и приказала слугам принести еду и приготовить бадью с горячей водой. Помня о недавней молитве Уилкина, вознесла хвалу Богу за то, что Он исполнил просьбу так скоро, но на душе у нее было неспокойно. Они явились в такой поздний час, не иначе как гнали коней галопом, а это могло означать как хорошие, так и плохие новости.

Аделиза спустилась в огромный холл, чтобы встретить мужа. В нос ударил зловонный запах пота, крови и взмыленных лошадей. Вилл, облаченный в кольчугу, пошатывался от изнеможения. На щеке запеклась кровь, взгляд тусклый.

– У нас раненые, – произнес он. – Помогите моим людям.

– Раненые? – Она испытующе смотрела на него.

– Роберт Глостерский захватил нас врасплох. Мы спаслись чудом. – Его глаза беспокойно бегали, словно он не мог вынести ее прямого взгляда. – Стефан, слава богу, жив и невредим, но не всем так повезло… – Он умолк и провел рукавом по лбу, оставив грязные разводы. – Мартела Глостер взял в плен. – Вилл снова пошатнулся.

Испуганная Аделиза позвала двух крепких слуг и приказала отвести мужа в свою комнату, но граф оттолкнул их.

– Нет! – отрезал он. – Сначала я должен позаботиться о своих людях.

Аделиза едва заметно кивнула, ибо уважала его чувство долга и ответственность за чужие жизни. Однако она велела слугам не отходить от графа и пошла вместе с ним, чтобы помочь. У большинства воинов были резаные раны, ушибы и незначительные переломы. Они нуждались в свежей воде, чистых повязках, пище и отдыхе. Все это им предоставили, вместе со словами утешения, и Аделиза наконец уговорила мужа подняться в комнату.

Слуги уже поставили еду на стол, над очагом в двух котлах нагрели воду и теперь наливали кипяток в бадью, разбавляя его холодной водой из кувшинов.

Оруженосец помогал Виллу освободиться от доспехов, и, когда юноша снимал с него котту через голову, граф издал сдавленный хрип.

– Вы ранены! – Аделиза в ужасе подскочила к нему.

– Треснули ребра, – выдохнул Вилл. – Получил удар кистенем, когда пробивал себе дорогу в бою.

После того как доспехи были сняты, он отпустил оруженосца и позволил Аделизе помочь ему раздеться полностью. Она ахнула при виде багряно-красных пятен, испещривших его правый бок.

– Боже милосердный! И лицо!

– Могло быть гораздо хуже, поверьте мне.

Он осторожно ступил в бадью и медленно опустился в горячую воду.

– Вы не сказали, где это произошло. – Она старалась не выдать голосом тревоги, надеясь, что все случилось далеко от дома.

Он стиснул пальцами веки.

– В Уилтоне.

– В Уилтоне? – переспросила Аделиза. – Это же очень близко.

Вилл со стоном ответил:

– Сожалею, что мне приходится говорить вам об этом. Стефан предполагал отвоевать Уорхем у Роберта Глостерского и приказал нам разбить лагерь в аббатстве.

– Вы умолчали об этом, когда отправлялись к королю.

– Не хотел вас расстраивать. Я знал только, что это место сбора. Но еще до моего прибытия он расположился в монастыре, как в крепости.

– Он разместил солдат в монастыре? – Аделиза негодовала. – Стефан использовал Уилтон, чтобы вести войну? – Ее сердце словно пронзили кинжалом. – Захватить монастырь – это великий грех! Да как он посмел и как вы допустили это?! – неприятным голосом, выдававшим отвращение, воскликнула она.

– Я не мог ничего изменить! – воскликнул Вилл. – Когда мы прибыли, монастырь был уже занят! Я разбил лагерь в Фагглстоуне – выслушайте меня, прежде чем бранить, – и сделал пожертвования в пользу лепрозория, а мои люди поставили палатки в поле, за пределами аббатства.

Пытаясь сдержать гнев, Аделиза отвернулась от мужа и стала беспокойно перебирать полотенца. Похоже, он считает, что сделал все правильно.

– Стефан, конечно, виноват в том, что превратил монастырь в казарму, – жестко произнес Вилл, – но не он, а Роберт Глостерский и Майлс Херефорд принесли туда факелы и сожгли аббатство дотла.

– Уилтон сгорел? – Аделиза повернулась к нему; теперь она была в ужасе.

Его лицо болезненно сморщилось.

– Да, отряды Глостера разграбили и подожгли аббатство. Я слышал даже, что они схватили людей, которые нашли пристанище в монастыре.

Аделиза прижала руку к губам и бессильно опустилась на пол.

– Господи, – прошептала она, – этому не будет конца.

Уилтон. Аделиза представила себе алтарь, охваченный огнем. Вспомнила, как бежала от мира после смерти Генриха. Вспомнила монахинь, которые были ее опорой и утешением. Казалось, она слышит тяжелый топот солдатских сапог по двору монастыря и видит, как кружатся в воздухе факелы и опускаются на соломенные крыши строений.

– Что же это такое делается? Что будет с людьми, лишившимися крова? Они не могут спрятаться за надежными стенками замков и в объятиях преданных жен. Как Церковь поможет им, если сама Церковь превратилась в пепел? Совсем не важно, кто именно зажег факелы, супруг мой, важно, чем это обернулось.

Вилл продолжал омовение. Его движения были медленными, и каждое причиняло боль, на плечах словно лежал неподъемный груз. Аделизе показалось, что он пытается смыть с себя не только грязь и пот, налипшие во время сражения и долгой скачки.

– Факелов вы не бросали, но вступили в Божий дом с мечом в руках, – разразилась она гневной тирадой в ответ на его молчание.

– Успокойтесь, жена, – глухо откликнулся он. – Я согласен, то, что случилось в Уилтоне, – ужасный грех. Я не бездушный наемник, я понимаю, в каком бедственном положении оказались люди.

– Успокоиться? Как я могу успокоиться, когда место, которое я считаю домом, стерто с лица земли тем человеком, кому мой муж служит и кого почитает? – Горечь обожгла ей горло. – Что будет со всеми нами, если мы продолжим жечь, истреблять и разрушать? Что останется нашим сыновьям и дочерям, кроме выжженного поля, где нет места духовным ценностям?

– Я сказал, успокойтесь! – прикрикнул на жену Вилл. – Я достаточно изранен и без ваших нападок!

– Как пожелаете, милорд. – Аделиза сорвала накидку с деревянного гвоздя на стене и набросила ее на плечи. – Наслаждайтесь спокойствием! – С этими словами она выскочила из комнаты.

Хлопнув дверью, она уткнулась лицом в ладони и дала волю слезам. Но чувство вины тут же отрезвило ее: слезы не помогут Уилтону. Как будто железная игла вонзилась в сердце Аделизы. Наверное, Матильде было так же больно. Именно с этого все и начиналось: острие проникало все глубже, пока сердце не закаменело и не осталось в нем ничего живого, ни капли радости, чтобы родить улыбку.

Аделиза прошла в церковь и опустилась на колени в святом месте, не оскверненном войной, и стала молиться за монахинь разрушенного аббатства. Теплые цвета алтаря и мягкий свет лампад в полумраке утешили ее. Аделиза перебирала четки и просила Бога укрепить ее и наставить на верный путь.

Она все еще молилась, когда услышала звук мягких шагов. Мгновение спустя подошел Вилл и осенил себя крестом. От него исходил запах травяного настоя, который добавили в воду для купания, спутанные кудрявые волосы были влажными.

Супруги устремили молчаливую мольбу к небу, и воздух наполнился тихим благочестием.

Закончив священнодействие, Вилл поднял голову и взял в руки деревянного коня, которого Уилкин оставил на алтарной ступени. Это было изображение Форсилеза. Вилл его сам вырезал, когда участвовал в походе с войском Стефана несколько лет назад.

– Что это, приношение Богу?

Он использовал игрушку как предлог, чтобы прервать молчание.

– Надеюсь, что да, – ответила жена. – Я учила нашего сына почитать каждую божью тварь и любого человека, какое бы положение он ни занимал. – (Вилл покрутил игрушку в своих больших ладонях.) – Утром Уилкин молился о том, чтобы вы вернулись домой.

Д’Обиньи с усилием поднялся на ноги.

– Что ж, его просьба исполнена. – Свободной рукой он сжал руки жены. – Я старался поступать по чести и сделал все, что мог. Я прекрасно сознаю, что совершал ошибки, но я никогда не действовал из корысти или ради злого умысла.

Аделиза взглянула на него. Пунцовый шрам на щеке, усталое дыхание, глаза умоляют о снисхождении.

– Я нисколько не сомневаюсь ни в вашем благородстве, ни в ваших добрых побуждениях, – ответила она, – но когда я думаю, что сотворили с Уилтоном обе враждующие стороны, я прихожу в отчаяние. Люди поставили свою гордыню выше божеских законов.

Вилл поморщился:

– Да, но прошлого не воротишь. Исправить ничего невозможно, но я клянусь вам и Богу, что тот, кто захочет, получит пристанище в Арунделе, или в Райзинге, или в Бакенхеме. Если вы будете заботиться о людях, я построю дома и приюты. – Он перекрестился. – По крайней мере, я могу предложить им убежище в безопасном месте. – Вилл обнял жену одной рукой, а в другой все еще сжимал игрушку сына. – Пожалуйста, не отворачивайтесь от меня, – прерывисто прошептал он, уткнувшись носом ей в макушку. – Я не вынесу вражды в самом сердце моего дома. Вы мое единственное пристанище.

Аделиза откинула голову назад, чтобы взглянуть на него. Так же как раньше она видела черты мужа в своем старшем сыне, сейчас она видела в его отце мальчика, ищущего утешения и поддержки. Она почувствовала, как железная игла выскользнула из ее сердца и рассыпалась, хотя шрам остался.

– Пойдемте, – позвала она. – Уже поздно и темно, и единственное пристанище, кроме церкви, где мы должны быть, – это наша постель. Отложим все остальное до завтра.