Глава 40

Аделиза сидела у огня в своих покоях и пришивала жемчужины к ризе, которую хотела вручить епископу Саймону Вустерскому – раньше он был ее капелланом. Юлиана читала ей вслух басни Эзопа из той книги, что подарил Вилл, но Аделиза на самом деле не слушала. За окном хлестал дождь. Хотя весна уже давно настала, на несколько дней вдруг вернулась зима.

Прошло два месяца после битвы при Линкольне, где Стефан потерпел поражение, а императрица одержала триумфальную победу. Все это время Аделиза чувствовала себя так, будто застряла на узкой полоске берега у края воды – не на суше и не в море. Вилл в Арундел не вернулся, только сумел прислать ей короткое письмо, где говорилось, что он жив и на время затаился в своей крепости в Бакенхеме. Супруге же велел быть бдительной, но ничего не предпринимать – им надо выждать и посмотреть, что от них потребуют. Пока ни одна из сторон не обращалась к Д’Обиньи, однако Аделиза знала, что такое положение долго не продлится. Волна или накатит на берег, или отступит в глубину. Она слышала, что жена Стефана собирает сторонников и что Вильгельм Ипрский, глубоко раскаивающийся за бегство под Линкольном, поклялся восстановить свою честь и возглавил войско Маго. Стефан пленен, но война еще не закончена.

В колыбели запищала маленькая Аделис, и Аделиза взяла дочку на руки. Восьми недель от роду, девочка здоровая, с розовыми щечками. Она пустила слюну и загулила, глядя на мать.

Аделиза рассмеялась и погладила ее по головке, про себя называя малышку чудом.

В дверь постучали, и когда служанка отворила ее, появился камергер Ротард и объявил:

– Госпожа, прибыл граф…

Не успел он закончить фразу, как мимо него в покои вошел сам Вилл. Аделиза ахнула: он так промок под дождем, что вода ручьями текла с его одежды.

– Боже мой, почему же вы не предупредили? – Положив Аделис обратно в колыбель, она повернулась к прислуге. – Полотенца и сухую теплую одежду для милорда немедленно. – Аделиза двинулась к Виллу, но в нескольких шагах от него остановилась: он действительно был насквозь мокрый.

– Потому что я… – Он умоляюще посмотрел на нее. – Потому что я сомневался в том, будут ли мне здесь рады, и потому что безопаснее было никому не сообщать о моих передвижениях. Мы ехали окольными путями, по ночам, выбирали самые глухие тропы… – Вилл утер ладонью лицо. – Я и сам не знал, приеду ли сюда, пока не миновал ворота замка, и даже теперь не уверен, стоит ли оставаться.

Аделиза широко раскрыла глаза:

– Что значит – не уверены, стоит ли оставаться? Куда же вы отправитесь? Давайте же, скиньте все мокрое, пока не простудились.

Она расстегнула на нем плащ и отдала служанке. Его котта и сорочка тоже были сырыми, а сапоги, светло-коричневые в сухом состоянии, теперь стали темными, как мореный дуб, и скользкими.

– Мое присутствие может стать угрозой для вас. – Он прижал к мокрому лицу салфетку, и Аделизе показалось на мгновение, что ее супруг плачет.

– Сядьте, – деловито велела она, – позвольте мне снять с вас сапоги и обуть во что-нибудь теплое. – Она опустилась на колени, чтобы разуть его, и потянула за набухшую от воды шнуровку.

Из своей колыбели подала голос Аделис. Вилл опустил салфетку и встрепенулся, как олень при звуке охотничьего рога. Он отстранил жену и прошел к колыбели посмотреть на дочь, не родившуюся еще к моменту его отъезда в Линкольн. С волос на пеленки капнула вода. Вилл наклонился и прикоснулся к щеке малышки указательным пальцем. Она с жадностью ухватилась за палец и заревела.

С другой стороны колыбели няня держала за руку его сына, который уже вырос из младенческих платьиц и был одет в котту, как взрослый. Он большими глазами смотрел на отца и задумчиво сосал нижнюю губу.

Вдруг Вилл развернулся и быстро ушел из комнаты, едва не наступая на развязанные шнурки. Аделиза смотрела ему вслед, озабоченная и удивленная. Потом она спохватилась, велела женщинам продолжать начатое, а сама сдернула свою накидку с крючка на стене и побежала за мужем.

Вилл стоял на коленях в церкви Арундела и так дрожал, что болело все тело. Чувствовал он себя хуже некуда и проклинал свое решение вернуться домой. После битвы Д’Обиньи скрылся в Бакенхеме и там ждал развития событий. Новости приходили скудные, но те, что все-таки достигали его, только огорчали. По всему выходило, что императрица укрепляет свои позиции. Виллу отчаянно хотелось увидеть Аделизу, но он понимал: в его отсутствие у жены больше шансов договориться с новой властью благодаря ее отношениям с Матильдой. Почва уходила у него из-под ног, и Вилл осознавал свое бессилие. В собственных глазах он выглядел недостойным мужчиной.

– Я вижу свое ничтожество, – говорил он написанному на дереве образу Девы с Младенцем на руках, что стоял на мраморном парапете перед алтарем. – В твоей власти как забрать, так и дать. Я хочу сделать то, что будет правильно, но как же мне быть, если я больше не знаю, что правильно, а что нет?

– Муж мой?

Вилл обернулся на голос Аделизы.

– Оставьте меня, – попросил он. – Разве я мешаю вам, когда вы молитесь?

Она подошла и опустилась на колени рядом с ним, сложила руки ладонями вместе:

– Что бы ни случилось в прошлом, что бы ни ожидало нас в будущем, нет столь тяжкого горя, о котором нельзя поведать Господу.

– Неужели я так ошибался? – спросил он спустя несколько минут, стоя с опущенной головой. – Я делал то, что требовала от меня честь, и старался как мог, а теперь оказалось, что моих стараний было недостаточно. Мне кажется, будто я падаю в длинный темный туннель, в конце которого не свет, а еще больше тьмы.

– Никогда так не думайте! – Аделизу потрясло подавленное состояние мужа, особенно по сравнению с его обычным неиссякаемым оптимизмом. – Никогда! – Она обняла его за плечи, теперь уже не обращая внимания на то, что он весь мокрый. – Вы прекрасный, добрый человек!

Вилл приник к ней, сотрясаемый дрожью, и она обнимала и утешала его, словно он был ее ребенком, пока наконец он не выпрямился и не утер глаза рукавом.

– Я недостоин вас, – хрипло выдавил он. – И никогда не был достоин.

– Ш-ш-ш. – Аделиза поцеловала его в щеку и поднялась. – Не нужно так говорить. Скажите вашу молитву Богу и попросите у Него помощи и прощения, а потом приходите – мыться, есть и спать. Завтра будет достаточно времени, чтобы решить, что делать.

Когда она ушла, Вилл сцепил руки и опять склонил голову. Он пытался сосредоточиться на улыбающейся Деве Марии в синем одеянии, но в его душе не было ничего, кроме ощущения полного краха.

– Почему вы согласились выйти за меня замуж?

Аделиза посмотрела на Вилла. В конце концов он вернулся из церкви, серый от холода, дрожащий и босой, с сапогами в руках. Она долила в лохань горячей воды, а после купания заставила его съесть миску похлебки из баранины и ячменной крупы, напоила горячим вином со специями. Постепенно Вилл согрелся, и хотя взгляд его оставался несчастным, он уже не был таким потерянным. Аделиза отпустила прислугу, и они остались в опочивальне вдвоем. Ставни закрыты, задернуты завесы, красные угли в очаге пышут уютным теплом. Тери, любимый пес Вилла, стоя на задних лапах, принюхивался к почти пустой миске. Вилл поставил миску на пол, чтобы собака могла вылизать ее, и это подсказало Аделизе, что муж приходит в себя.

– Потому что я так решила, – ответила она.

– Но почему? – Он не сводил с нее вопросительного взгляда. – Вы были королевой. Вы могли выбрать любого, кого захотели бы.

Не совсем так, подумала Аделиза. Прежде чем выйти за кого-либо замуж, ей пришлось бы получить согласие Стефана.

– Вы предложили мне другую жизнь. Благодаря вам я поняла, что не готова принять монашеский постриг.

– Я не верил, что вы согласитесь, ведь до вас мне так же далеко, как до звезд.

– Но вы осмелились спросить – и я осмелилась ответить. И не сожалею об этом. От вас я получила дары куда более ценные, чем все короны на свете.

– Мне казалось, что это еще один дар – держаться вдали от вас, – тихо проговорил Вилл. – Вот почему я сказал, что мне не следует здесь оставаться. В мое отсутствие вы и дети будете в безопасности. Если меня нет в Арунделе, то нет и причины осаждать его.

Аделиза подняла брови:

– Вы не собираетесь признать императрицу королевой?

– Я принес клятву Стефану и не предам его, чуть только он попал в плен. А иначе меня нельзя будет считать человеком чести. Пока король не отречется от трона, мой долг – поддерживать его. Но если Стефана окончательно и бесповоротно свергнут, я должен буду защищать свою семью.

– Ни одна из сторон еще не появлялась в Арунделе, и, по-моему, сейчас не стоит предпринимать никаких действий, нужно подождать и посмотреть, что будет. Лучше заниматься нашими владениями, следить за тем, чтобы все было в порядке. И еще помочь тем, кто безвинно пострадал. – Она взяла Вилла за руку. – Пойдемте, уже поздно, эта беседа может подождать до утра.

Аделиза увлекла его от очага к их кровати и, помогая разоблачиться, расстегивая застежки и развязывая шнуры, целовала его, ласкала, подбадривала нежными прикосновениями. Потом разделась сама и прижалась к нему всем телом.

– Муж мой, – позвала она.

С тихим стоном Вилл потянулся к Аделизе, обнял ее, и внезапно его аппетит пробудился, и он стал целовать ее в ответ.

По ее повелению кровать тем вечером застелили чистыми, свежими простынями, надушенными лавандой и тимьяном: она знала, что для Вилла этот запах связан с ней и с домом. Аделиза притягивала его к себе желанием, состраданием и потребностью женщины сделать мужчину снова сильным. В момент наивысшего накала Вилл прижался лицом к ее шее и прошептал, что любит ее и не может без нее жить, что она – его сердце и его мир, она – его королева. Аделиза обнимала и гладила его, пока он не провалился в глубокий, исцеляющий сон у нее на груди, а потом немного поплакала. Вилла она убеждала, что все будет хорошо, но на самом деле не знала, что ждет их в скором будущем.

Матильда опустила ладонь на усыпальницу короля Генриха в алтаре Редингского аббатства. Черты ее лица застыли, словно вырезанные из камня. Ей было холодно, сводило желудок от физического голода и умственного перенапряжения. Много раз она сталкивалась со смертью, но соприкосновение с собственной тленностью в образе могилы отца обострило ее восприятие скоротечности жизни. Она должна использовать каждый момент на этой земле, дарованный ей Богом. Когда она виделась с отцом в последний раз, они яростно спорили по поводу замков из ее приданого. Не желая задерживаться на этом воспоминании, Матильда решила подумать о своем детстве. У нее остался смутный образ девочки, бегущей навстречу отцу – большому и очень живому, и он поднял ее на руки и горделиво понес по дворцу, угостил сладостями и подарил серебряные ленты для волос… а потом сказал, что ей нужно уехать далеко-далеко к своему будущему мужу. Матильда попыталась вспомнить о том, каков был отец после ее возвращения из Германии, но острое горе заставило ее направить мысли в иную сторону.

Он нашел свое последнее пристанище там, где хотел, и за упокой его души молятся монахи. Настанет день, когда и она ляжет в могилу, а до тех пор нужно еще многое сделать. Поднявшись с колен, Матильда перекрестилась и покинула церковь. Ее поступь была величественна и решительна. Она не оборачивалась.

Отсюда, от гробницы отца, дорога поведет ее к Лондону и Вестминстеру… и к короне.