ГЛАВА 7
Бегство
Несмотря на признаки волнения в городе, Пале-Рояль представлял самое веселое зрелище, когда д’Артаньяна явился туда к пяти часам дня. И не удивительно: раз королева возвратила народу Бруселя и Бланмениля, ей теперь действительно нечего было бояться, потому что народу больше нечего было от нее требовать. Возбуждение горожан было остатком недавнего волнения: надо было дать ему время утихнуть, подобно тому как после бури требуется иногда несколько дней для того, чтобы море совсем успокоилось.
Бланмениль.
Устроено было большое празднество, поводом к которому послужил приезд ланского победителя. Приглашены были принцы и принцессы; уже с полудня двор наполнился их каретами. После обеда у королевы должна была состояться игра.
Анна Австрийская пленяла всех в этот день своим умом и грацией; никогда еще не видели ее такой веселой. Жажда мести придавала блеск ее глазам и озаряла лицо улыбкой.
Когда встали из-за стола, Мазарини скрылся. Д’Артаньян уже был на своем посту, дожидаясь кардинала в передней. Тот появился с сияющим лицом, взял его за руку и ввел в кабинет.
— Мой дорогой д’Артаньян, — сказал министр, садясь, — я окажу вам сейчас величайшее доверие, какое только министр может оказать офицеру.
Д’Артаньян поклонился.
— Я надеюсь, — сказал он, — что министр окажет мне его безо всякой задней мысли и в полном убеждении, что я действительно достоин доверия.
— Вы достойнее всех, мой друг, иначе бы я к вам не обратился.
— В таком случае, — сказал д’Артаньян, — признаюсь вам, монсеньер, что я уже давно жду подобного случая. Скажите же мне скорее то, что собирались сообщить.
— Сегодня вечером, любезный д’Артаньян, — продолжал Мазарини, — судьба государства будет в ваших руках.
Он остановился.
— Объяснитесь, монсеньер, я жду.
— Королева решила проехаться с королем в Сен-Жермен.
— Ага, — сказал д’Артаньян, — иначе говоря, королева хочет уехать из Парижа.
— Вы понимаете, женский каприз…
— Вы понимаете, женский каприз…
— Да, я очень хорошо понимаю, — сказал д’Артаньян.
— За этим-то она и призвала вас к себе сегодня утром и приказала вам снова явиться в пять часов.
— Стоило требовать с меня клятвы, что я никому не скажу об этом свидании, — прошептал д’Артаньян. — О, женщины! Даже будучи королевами, они остаются женщинами!
— Вы, может быть, не одобряете этого маленького путешествия, дорогой господин д’Артаньян? — спросил Мазарини с беспокойством.
— Я, монсеньер? — сказал д’Артаньян. — А почему бы?
— Вы пожимаете плечами.
— Это у меня такая привычка, когда я говорю с самим собой, монсеньер.
— Значит, вы одобряете?
— Я не одобряю и не осуждаю, монсеньер: я только жду ваших приказаний.
— Хорошо. Итак, я остановил свои выбор на вас. Я вам поручаю отвезти короля и королеву в Сен-Жермен.
«Ловкий плут!» — подумал д’Артаньян.
— Вы видите, — продолжал Мазарини, видя бесстрастие д’Артаньяна, — как я вам уже говорил, в ваших руках будет судьба государства.
— Да, монсеньер, и я чувствую всю ответственность такого поручения.
— Но все же вы предлагаете его?
— Я согласен на все.
— Вы считаете это дело возможным?
— Все возможно.
— Могут на вас напасть дорогой?
— Весьма вероятно.
— Как же вы поступите в этом случае?
— Я пробьюсь сквозь ряды нападающих.
— А если не пробьетесь?
— В таком случае — тем хуже для них: я пройду по их трупам.
— И вы доставите короля и королеву здравыми и невредимыми в Сен-Жермен?
— Да.
— Вы ручаетесь жизнью?
— Ручаюсь.
— Вы герой, мой дорогой! — сказал Мазарини, с восхищением глядя на мушкетера.
Д’Артаньян улыбнулся.
— А я? — спросил Мазарини после минутного молчания, пристально глядя на д’Артаньяна.
— Что, монсеньер?
— Если я тоже захочу уехать?
— Это будет труднее.
— Почему так?
— Ваше преосвященство могут узнать.
— Даже в этом костюме? — сказал Мазарини. И он сдернул с кресла плащ, прикрывавший полный костюм всадника, светло-серый с красным, весь расшитый серебром.
— Если ваше преосвященство переоденетесь, тогда будет легче.
— А! — промолвил Мазарини, вздохнув свободнее.
— Но вам придется сделать то, что, как вы недавно говорили, вы сделали бы на нашем месте.
— Что такое?
— Кричать: «Долой Мазарини!»
— Я буду кричать.
— По-французски, на чистом французском языке, монсеньер. Остерегайтесь плохого произношения. В Сицилии убили шесть тысяч анжуйцев за то, что они плохо говорили по-итальянски. Смотрите, чтобы французы не отплатили вам за сицилийскую вечерню.
— Я постараюсь.
— На улице много вооруженных людей, — продолжал д’Артаньян, — уверены ли вы, что никто не знает о намерении королевы?
Мазарини задумался.
— Для изменника, монсеньер, ваше предложение было бы как нельзя более на руку; все можно было бы объяснить случайным нападением.
Мазарини вздрогнул; но он рассудил, что человек, собирающийся предать, не станет предупреждать об этом.
— Потому-то, — живо ответил он, — я и доверяюсь не первому встречному, а избрал себе в проводники именно вас.
— Так вы не едете вместе с королевой?
— Нет, — сказал Мазарини.
— Значит, позже.
— Нет, — снова ответил Мазарини.
А! — сказал д’Артаньян, начиная понимать.
— Да, у меня свои планы: уезжая вместе с королевой, я только увеличиваю опасность ее положения; если я уеду после королевы, ее отъезд угрожает мне большими опасностями. К тому же, когда королевская семья очутится вне опасности, обо мне могут позабыть: великие мира сего неблагодарны.
— Это правда, — сказал д’Артаньян, невольно бросая взгляд на алмаз королевы, блестевший на руке Мазарини.
Мазарини заметил этот взгляд и тихонько повернул свой перстень алмазом вниз.
— И я хочу, — прибавил Мазарини с тонкой улыбкой, — помешать им быть неблагодарными в отношении меня.
— Закон христианского милосердия, — сказал д’Артаньян, — предписывает нам не вводить ближнего в соблазн.
— Вот именно потому я и хочу уехать раньше их, — добавил Мазарини.
Д’Артаньян улыбнулся: он слишком хорошо знал итальянское лукавство.
Мазарини заметил его улыбку и воспользовался моментом.
— Итак, вы начнете с того, что поможете мне выбраться из Парижа, не так ли, дорогой д’Артаньян?
— Трудная задача, монсеньер! — сказал д’Артаньян, принимая свой прежний серьезный вид.
— Но, — сказал Мазарини, внимательно следя за каждым движением лица д’Артаньяна, — вы не делали таких оговорок, когда дело шло о короле и королеве.
— Король и королева — мои повелители, монсеньер, — ответил мушкетер. — Моя жизнь принадлежит им. Если они ее требуют, мне нечего возразить.
«Это правда, — пробормотал Мазарини. — Твоя жизнь мне не принадлежит, и мне следует купить ее у тебя, не так ли?»
И с глубоким вздохом он начал поворачивать перстень алмазом наружу.
Д’Артаньян улыбнулся.
Эти два человека сходились в одном — в лукавстве. Если бы они так же сходились в мужестве, один под руководством другого совершил бы великие дела.
— Вы, конечно, понимаете, — сказал Мазарини, — что если я требую от вас этой услуги, то собираюсь и — отблагодарить за нее.
— Только собираетесь, ваше преосвященство? — спросил д’Артаньян.
— Смотрите, любезный д’Артаньян, — сказал Мазарини, снимая перстень с пальца, — вот алмаз, который был когда-то вашим. Справедливость требует, чтобы я его вам вернул: возьмите его, умоляю.
Д’Артаньян не заставил Мазарини повторять; он взял перстень, посмотрел, прежний ли в нем камень, и, убедившись в чистоте его воды, надел его себе на палец с несказанным удовольствием.
— Я очень дорожил им, — сказал Мазарини, провожая камень взглядом, — но все равно, я отдаю его вам с большой радостью.
— А я, монсеньер, принимаю его с не меньшей радостью. Теперь поговорим о ваших делах. Вы хотите уехать раньше всех?
— Да, хотел бы.
— В котором часу?
— В десять.
— А королева, когда она поедет?
— В полночь.
— Тогда это возможно: сначала я вывезу вас, а затем, когда вы будете вне города, вернусь за королевой.
— Превосходно. Но как же мне выбраться из Парижа?
— Предоставьте это мне.
— Даю вам полную власть, возьмите конвой, какой найдете нужным.
Д’Артаньян покачал головой.
— Мне кажется, это самое надежное средство, — сказал Мазарини.
— Для вас, монсеньер, но не для королевы. Мазарини прикусил губы.
— Тогда как же мы поступим? — спросил он.
— Предоставьте это мне, монсеньер.
— Гм! — сказал Мазарини.
— Предоставьте мне все решать и устраивать…
— Однако же…
— Или ищите себе другого, — прибавил Д’Артаньян, поворачиваясь к нему спиной.
«Зге, — сказал Мазарини про себя, — он, кажется, собирается улизнуть с перстнем».
И он позвал его назад.
— Д’Артаньян, дорогой мой д’Артаньян! — сказал он ласковым голосом.
— Что прикажете, монсеньер?
— Вы отвечаете мне за успех?
— Я не отвечаю ни за что; я сделаю все, что смогу.
— Все, что сможете?
— Да.
— Ну хорошо, я вам вверяюсь.
«Великое счастье!» — подумал д’Артаньян.
— Итак, в половине десятого вы будете здесь?
— Я застану ваше преосвященство готовым?
— Разумеется, я буду готов.
— Итак, решено. Теперь не угодно ли вам, монсеньер, чтобы я повидался с королевой?
— Зачем?
— Я желал бы получить приказание из собственных уст ее величества.
— Она поручила мне передать его вам.
— Но она могла забыть что-нибудь.
— Вы непременно хотите ее видеть?
— Это необходимо, монсеньер.
Мазарини колебался с минуту. Д’Артаньян стоял на своем.
— Ну хорошо, — сказал Мазарини, — я проведу вас к ней, но ни слова о нашем разговоре.
— Все останется между нами, монсеньер, — сказал д’Артаньян.
— Вы клянетесь молчать?
— Я никогда не клянусь. Я говорю «да» или «нет» и держу свое слово как дворянин.
— Я вижу, мне придется слепо на вас положиться.
— Это будет самое лучшее, поверьте мне, монсеньер.
— Идемте, — сказал Мазарини.
Мазарини ввел д’Артаньяна в молельню королевы, затем велел ему обождать.
Д’Артаньян ждал недолго. Через пять минут вошла королева в парадном туалете. В этом наряде ей едва можно было дать тридцать пять лет; она все еще была очень красива.
— Это вы, Д’Артаньян! — сказала она с любезной улыбкой. — Благодарю вас, что вы настояли на свидании со мной.
— Простите меня, ваше величество, — сказал д’Артаньян, — но я хотел получить приказание из ваших собственных уст.
— Вы знаете, в чем дело?
— Да, ваше величество.
— Вы принимаете поручение, которое я на вас возлагаю?
— Принимаю с благодарностью.
— Хорошо, будьте здесь в полночь.
— Слушаю, ваше величество.
— Д’Артаньян, — сказала королева, — я слишком хорошо знаю ваше бескорыстие, чтобы говорить вам сейчас о моей благодарности, но, клянусь вам, я не забуду эту вторую услугу, как забыла первою.
— Ваше величество вольны помнить или забывать, я не понимаю, о чем угодно говорить вашему величеству.
И д’Артаньян поклонился.
— Ступайте, — сказала королева с очаровательнейшей улыбкой, — ступайте и возвращайтесь в полночь.
Движением руки она отпустила д’Артаньяна, и он удалился; но, выходя, он бросил взгляд на портьеру, из-за которой появилась королева, и из-под нижнего края драпировки заметил кончик бархатного башмака.
«Отлично, — подумал он, — Мазарини подслушивал, не выдам ли я его. Право, этот итальянский паяц не стоит того, чтобы ему служил честный человек».
Несмотря на это, д’Артаньян точно явился на свиданье; в половине десятого он вошел в приемную.
Бернуин ожидал его и ввел в кабинет.
Он нашел кардинала переодетым для поездки верхом. Он был очень красив в этом костюме, который носил, как мы уже говорили, с большим изяществом.
Д'Артаньян нашел кардинала переодетым для поездки верхом.
Однако он был очень бледен, и его пробирала дрожь.
— Вы один? — спросил Мазарини.
— Да, ваше преосвященство.
— А добрейший дю Валлон? Разве он не доставит нам удовольствия быть нашим спутником?
— Конечно, монсеньер, он ожидает нас в своей карете.
— Где?
— У калитки дворцового сада.
— Так мы поедем в его карете?
— Да, монсеньер.
— И без других провожатых, кроме вас двоих?
— Разве этого мало? Даже одного из нас было бы достаточно.
— Право, дорогой д’Артаньян, ваше хладнокровие меня просто пугает.
— Я думал, напротив, что оно должно вас ободрить.
— А Бернуина разве мы не возьмем с собой?
— Для него нет места, он догонит ваше преосвященство.
— Нечего делать, — сказал Мазарини, — приходится вас во всем слушаться.
— Монсеньер, еще есть время одуматься, — сказал д’Артаньян. — Это целиком во власти вашего преосвященства.
— Нет, нет, едем, — сказал Мазарини.
И оба спустились по потайной лестнице; Мазарини опирался на д’Артаньяна, и д’Артаньян чувствовал, как дрожала рука кардинала.
Они прошли через двор Пале-Рояля, где еще стояло несколько карет запоздавших гостей, вошли в сад и достигли калитки.
Мазарини хотел отомкнуть ее своим ключом, но рука его дрожала так сильно, что он никак не мог попасть в замочную скважину.
— Позвольте мне, — сказал д’Артаньян. Мазарини дал ему ключ; д’Артаньян отпер и положил ключ себе в карман; он рассчитывал воспользоваться им на обратном пути.
Подножка была опущена, дверца открыта; Мушкетон стоял у дверцы. Портос сидел внутри кареты.
— Входите, монсеньер, — сказал д’Артаньян. Мазарини не заставил просить себя дважды и быстро вскочил в карету.
Д’Артаньян вошел вслед за ним. Мушкетон захлопнул дверцу и, кряхтя, взгромоздился на запятки. Он пробовал отвертеться от этой поездки под предлогом своей раны, которая еще давала себя чувствовать, но д’Артаньян сказал ему:
— Оставайтесь, если хотите, мой дорогой Мустон, но предупреждаю вас, что Париж запылает этой ночью.
Мушкетон не расспрашивал больше и заявил, что готов последовать за своим господином и за д’Артаньяном хоть на край света.
Карета поехала спокойной рысью, не внушавшей ни малейшего подозрения, что ее седоки очень спешат. Кардинал отер себе лоб носовым платком и огляделся.
Слева от него сидел Портос, справа д’Артаньян. Каждый охранял свою дверцу и служил кардиналу защитой.
На переднем сиденье, против них, лежали две пары пистолетов: одна перед Портосом, другая перед д’Артаньяном. Кроме того, у обоих друзей было по шпаге.
В ста шагах от Пале-Рояля карету остановил патруль.
— Кто едет? — спросил начальник.
— Мазарини! — с хохотом ответил д’Артаньян. Волосы стали дыбом на голове кардинала.
Шутка пришлась горожанам по вкусу; видя карету без гербов и конвоя, они никогда бы не поверили в возможность такой смелости.
— Счастливого пути! — крикнули они.
Карету пропустили.
— Что скажете, монсеньер, о моем ответе? — спросил д’Артаньян.
— Вы умный человек! — воскликнул Мазарини.
— Да, конечно, — сказал Портос, — я понимаю… На середине улицы Пти-Шан второй патруль остановил карету.
— Кто идет? — крикнул начальник.
— Откиньтесь, монсеньер, — сказал д’Артаньян. Мазарини так запрятался между двумя приятелями, что совершенно исчез, скрытый ими.
— Кто идет? — с нетерпением повторил тот же голос.
Д’Артаньян увидел, что лошадей схватили под уздцы. Он наполовину высунулся из кареты.
— Эй, Планше! — сказал он.
Начальник подошел. Это был действительно Планше; д’Артаньян узнал голос своего бывшего лакея.
— Как, сударь, — сказал Планше, — это вы?
— Да, я, любезный друг. Портос ранен ударом шпаги, и я везу его в его загородный дом в Сен-Клу.
— Неужели? — сказал Планше.
— Портос, — продолжал д’Артаньян, — если вы можете еще говорить, мой дорогой Портос, скажите хоть словечко нашему доброму Планше.
— Планше, мой друг, — сказал Портос страдающим голосом, — мне очень плохо; если встретишь врача, будь добр, пришли его ко мне.
— Боже мой, какое несчастье! — воскликнул Планше. — Как же это случилось?
— Я тебе после расскажу, — сказал Мушкетон.
Портос сильно застонал.
— Вели пропустить нас, Планше, — шепнул ему д’Артаньян, — иначе мы не довезем его живым: у него задеты легкие, мой друг.
Планше покачал головой, как бы желая сказать:
«В таком случае дело плохо!»
Затем обратился к своим людям:
— Пропустите, это друзья.
Карета тронулась, и Мазарини, затаивший дыхание, вздохнул свободно.
— Разбойники! — прошептал он.
Около заставы Сент-Оноре им попался третий отряд; он состоял из людей подозрительной наружности, похожих скорее всего на бандитов, это была команда нищего с паперти св. Евстафия.
— Готовься, Портос! — сказал д’Артаньян.
Портос протянул руку к пистолетам.
— Что такое? — спросил Мазарини.
— Монсеньер, — сказал д’Артаньян, — мы, кажется, сделали в дурную компанию.
К дверце подошел человек, вооруженный косой.
— Кто идет? — спросил этот человек.
— Эй, любезный, — сказал д’Артаньян, — разве ты не узнаешь карету принца?
— Принца или не принца, все равно, отворяйте! — сказал человек. — Мы стережем ворота и не пропускаем никого, не узнав, кто едет.
— Что делать? — спросил Портос.
— Надо проехать, черт возьми! — сказал д’Артаньян.
— Но как это сделать? — спросил Мазарини.
— Или они расступятся, или мы их переедем. Кучер, гони!
Кучер взмахнул кнутом.
— Ни шагу дальше, — сказал тот же человек, имевший вид начальника, — а то я перережу ноги вашим лошадям.
— Жаль, черт возьми! — сказал Портос. — Эти лошади обошлись мне по сто пистолей каждая.
— Я заплачу вам по двести, — сказал Мазарини.
— Да, но, перерезав им ноги, они перережут нам глотку.
— С этой стороны тоже кто-то лезет, — сказал Портос. — Убить его, что ли?
— Да, кулаком, если можете; стрелять будем только в самом крайнем случае.
— Могу, — сказал Портос.
— Так отворяйте, — сказал д’Артаньян человеку с косой, беря один из своих пистолетов за дуло и готовясь ударить врага рукояткой.
Тот подошел.
Пока он приближался, д’Артаньян, чтобы ему легче было нанести удар, высунулся наполовину из дверцы, и глаза его встретились с глазами нищего, освещенного светом фонаря.
Должно быть, нищий узнал мушкетера, потому что страшно побледнел; должно быть, и д’Артаньян узнал его, потому что волосы его встали дыбом.
— Д’Артаньян! — воскликнул нищий, отступая. — Д’Артаньян! Пропустите их.
— Д'Артаньян! — воскликнул нищий, отступая. — Д'Артаньян! Пропустите их.
Вероятно, д’Артаньян ответил бы ему, но в эту минуту послышался тяжелый удар, точно кто обухом хватил по голове быка: это Портос прихлопнул подошедшего к нему человека.
Д’Артаньян обернулся и увидел несчастного, лежавшего в четырех шагах от них.
— Теперь гони что есть духу! — крикнул он кучеру. — Гони, гони!
Кучер полоснул коней кнутом, благородные животные рванулись. Послышались крики сбиваемых с ног людей. Затем карета подскочила два раза, под нее попал человек: колеса проехали по чему-то круглому и подавшемуся под ними.
Все затаили дыхание. Карета пролетела через заставу.
— В Кур-ла-Рен! — крикнул Д’Артаньян кучеру.
Потом, обратившись к Мазарини, сказал:
— Ну, монсеньер, можете прочесть пять раз «Отче наш» и шесть раз «Богородицу», чтобы поблагодарить бога за ваше избавление; вы спасены, вы свободны.
Мазарини только простонал в ответ: он не верил в такое чудо.
Через пять минут карета остановилась. Они приехали в Кур-ла-Рен.
— Довольны ли вы, монсеньер, своим конвоем? — спросил мушкетер.
— Я в восхищении, господа, — сказал Мазарини, отваживаясь высунуть голову из кареты. — Теперь сделайте то же для королевы.
— Это будет гораздо легче, — сказал Д’Артаньян, выскочив из кареты. — Дю Валлон, поручаю вам его преосвященство.
— Будьте покойны, — сказал Портос, протягивая руку.
Д’Артаньян взял руку Портоса и пожал ее.
— Ай! — вскричал Портос.
Д’Артаньян с изумлением посмотрел на своего друга.
— Что с вами?
— Я, кажется, вывихнул себе кисть, — ответил Портос.
— Черт возьми, вы всегда колотите как сослепу.
— Еще бы: ведь мой противник уже навел на меня дуло пистолета. А вы, как вы разделались с вашим?
— О, я имел дело не с человеком, — сказал д’Артаньян.
— А с кем же?
— С призраком.
— Ну и что же?
— Ну, я заговорил его.
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, д’Артаньян взял с передней скамьи пистолеты, засунул их — себе за пояс, завернулся в плащ и, не желая возвращаться той же дорогой, направился к заставе Ришелье.
Назад: ГЛАВА 6 Свидание
Дальше: ГЛАВА 8 Карета коадъютора
