Биробиджанский колонист Хаим-Мордко Пинтель, человек в брезентовом пальто и болотных сапогах, имеет свой взгляд на еврейский вопрос. Однажды, когда мы с ним тащились вторые сутки на телеге, прицепленной к трактору, и у меня с еще одним спутником зашел разговор на эту тему, гражданин Хаим-Мордко вставил свое замечание:

— А я вам говорю, что евреев уже нет.

Он сделал паузу.

— Вы не понимаете? Что такое еврей? Еврей— это, когда нет правожительства, когда городовой, когда погром, когда черта оседлости, когда то нельзя, а это не можно, когда так не позволено, а так запрещено… Во! Вот это еврей и вот это еврейский вопрос. А теперь, когда нет городового и нет погрома, и я имею такие права, как другой, так нет еврейского вопроса, и кончено, и чтобы вы таки знали…

Лейзер Фридман, еврей с кадыком и в пенснэ на сухом хрящеватом носу, ехавший с нами, был не согласен с этим взглядом.

— Ка-ак?! — воскликнул он. — В местечках сидит, может, миллион евреев, что они дохнут с голоду за кусок хлеба, так вы говорите, что нет еврейского вопроса?! Дай бог всем моим врагам такую большую болячку, какой большой еврейский вопрос еще есть после правожительства.

Гражданин Хаим-Мордко Пинтель вовразил:

— Это не еврейский вопрос, я вам говорю! Это вопрос за миллион бедняков, которые они бедняки, потому что они бывшие евреи. А возьмите дайте им работу, и уже кончено, и уже ша, и уже они опять не евреи.

Он пояснил на своем примере:

— Ось, скажем, я! Полгода тому назад я пропадал от голода, потому что я бывший еврей и жил в, местечке, а местечко теперь не имеет чем жить. Но вот я получил наряд на Биробиджан, и приехал сюда, и увидел, что здесь будет жизнь, и остался работать. И вот я запахал и засеял, и пока оно зреет, я работаю с конем, я кошу сено, я строю дом. Так я говорю — ша, постойте, я вам уже не бывший еврей! Которые еще остались, — мои братья, отец, знакомые, — так они пока пропадают, и они таки бывшие евреи, а я нет, я не бывший, я уже будущий… Ого!.. Еще как!

Лейзер Фридман не совсем понял последние слова. Он вытянул шею вперед и вопросительно взглянул на Хаим-Мордку. Тот пояснил:

— Когда я соберу урожай и построю хату, так я буду человеком.

На этом, впрочем, не останавливалась теория Хаим-Мордки.

— Я вам так скажу, — продолжал он, — евреев нет, еврейского вопроса нет, и это чтоб вы знали. Но что есть? Есть антасамиты. Это есть люди, которые не присматриваются до нас, бо они и так видят, что хотят видеть, и всегда они нам готовы сделать поперек, и нам они не простят того, что другому простят, и они хотят сделать нас опять евреями. Только они не успеют, холера им в бок!..