И после нескольких минут оглушенного изнеможения я прошу Лину Соренсон выебать меня еще раз, чтоб она поработала пальцами, довела до оргазма. Я говорю, как это круто, а она отвечает:

– Вот негодная девчонка.

Она чуть отступает, и я вижу ее орудие: она напялила искусственный фаллос, который я даже не заметила.

– Сейчас я засажу тебе свой хуй и всю изъебу. Хочешь?

– Да, – киваю я, выдвигая таз вперед в предвкушении блаженства.

Я могла бы сейчас, как удав, оплести ее ногами и придушить свободной рукой до потери сознания. Даже сама эта мысль доставляет мне удовольствие, но я не буду, потому что истосковалась по хорошему сексу больше, чем по чему-либо еще.

Лина делает все, как я хотела: вводит головку фаллоса мне во влагалище и медленно проталкивает вперед. Засадив его целиком, она, вращая тазом, молотит им вокруг входного отверстия. Поначалу она двигается медленно и легонько, постепенно увеличивая градус моего возбуждения и как бы зондируя, что там у меня внутри. Фаллос то входит, то выходит из меня, Линины движения становятся быстрее и мощнее, и вот она хватает меня за ягодицы и начинает дубасить, кусая за шею и приговаривая:

– Ну так что, ради этого ты меня сюда притащила, чтобы мы могли тут развлечься… А? А?!

– Господи, Лина, давай не останавливайся… – умоляю я: как же хорошо! Просто офигенно. Хуй знает как она научилась так пользоваться искусственным фаллосом! Внутри все наэлектризовано, даже с каким-то перехлестом, тело бросает в дрожь. – Давай, давай… До конца, блядь… Хочу кончить!

Она замирает, оставаясь глубоко во мне. На секунду вообще все движения прекращаются: я слышу ее дыхание – тяжелое, напряженное, – затем раздается сдавленный хлопок: она вдруг выходит из меня и уносит с собой частичку моей души.

– Нет… Не останавливайся…

Она глядит на меня со свирепым выражением на лице и говорит:

– Ты сексуальная тварь, блядь, я так и думала, что именно этого тебе и надо, – и вдруг снова бросается на меня, наваливается и засаживает свой мощный пластиковый фаллос мне в голодное влагалище.

Больше никаких движений тазом: она задирает мне майку и лифчик, обнажая грудь, и начинает жестко мять ее, как неловкий старшеклассник, отчаянно пытающийся лишиться девственности. Тут вдруг, схватив меня обеими руками за сиськи, она сжимает их и восхищенно пучит на меня глаза:

– Хочешь, я выебу тебя по-настоящему?

– Да! Хочу кончить! Выеби меня, чтоб я кончила, Лина. – Я начинаю изгибаться и ерзать под ней, чтобы заставить ее снова жестко меня выебать.

Лина лишь сильно сжимает мне соски, и я взвизгиваю от боли.

– Ну конечно, а чего же тебе еще хотеть. Но я хочу послушать, как ты будешь меня об этом умолять, как последняя сука! Давай проси!

– Лина… Умоляю… Выеби меня, я не шучу… Я хочу кончить, правда, больше ничего не надо… Выеби, прошу!

Она расплывается в улыбке победителя и снова начинает ебашить своим искусственным фаллосом, круговыми жесткими движениями лаская мне клитор. Я жадно хватаю ее за ягодицы обеими руками – свободной и скованной, – и в этот момент меня накрывает ударная волна оргазма. Я подаюсь тазом вперед и впиваюсь ногтями в ее плоть. Она издает какой-то булькающий звук и тоже достигает высшей точки, но, прекратив движения, остается во мне. Мы лежим щека к щеке, быстрое дыхание замедляется и стихает.

Я могла бы прихватить ее сейчас – правой или левой рукой, но не могу пошевелиться. Сил нет. Даже через несколько сонных минут (или часов? или дней?), когда она уже встает и одевается, я по-прежнему лежу без движения. Я слышу, как она зашуршала большим коричневым бумажным пакетом, который набит одноразовыми коробками.

– А теперь давай ешь, – говорит Лина.

Я не могу сдвинуться с места. Меня так выебали, я буквально нашпигована сексом. Еле-еле выдавливаю из себя как в полусне:

– Для чего… Для чего все это?

– Мне преподали урок. И я его выучила. Теперь и тебе надо кое-чему научиться.

Я поднимаю взгляд на Лину и чувствую перед глазами туман из слез. Все понятно. Я привстаю и начинаю жевать этот сахарно-жирно-углеводно-калорийный шлак с благодарностью и нежностью.

– Хорошая девочка, – воркует Лина.

Проглатываю с трудом, но Лина вдруг забирает у меня бургер. Кладет на пол и почему-то обнимает меня. Тут я понимаю: это оттого, что я вся дрожу и плачу.

– Отпусти все, – шепчет она. – И станет легче.

Я поднимаю на нее взгляд:

– А близняшка умрет, да? Эта Эми?

– Видимо, да. – И она включает телевизор.

Профессор Рекс Конвей называет предстоящую операцию варварством.

– Это самое настоящее убийство, не больше и не меньше. А транслировать операцию по телевидению как какое-то реалити-шоу – это вообще за гранью морали. Во что мы превратились? Устраиваем в прямом эфире казнь одной юной девушки и ликуем оттого, что другая теперь заживет нормальной жизнью?

Лина качает головой и переключает на новости. Несколько ученых мужей обсуждают Гуантанамо. Вдруг внизу экрана начинает мерцать полоса со срочной новостью:

Мы с Линой, потрясенные, переглядываемся. Ботоксный ведущий перебивает гостя, рассуждающего про терроризм, и говорит:

– Все это, очевидно, будет иметь важные последствия для гражданских свобод в этой стране. Но мы должны сейчас прерваться, чтобы сообщить сенсационную новость в истории арканзасских девочек-близнецов. Аннабель и Эми Уилкс – шестнадцатилетние близняшки, решившиеся из-за разногласий друг с другом на рискованную операцию, в которой шансы Эми на выживание оценивались разными экспертами в лучшем случае на уровне сорока процентов, а в худшем – десяти. Теперь Аннабель – та из сестер, которая должна была полностью восстановиться и зажить нормальной жизнью, отменила операцию, планировавшуюся через несколько недель. Из округа Йеллоутри, Арканзас, передает наш корреспондент Салли Меллис.

Показывают тенистую лужайку и дом семьи Уилкс. Приторный голос за кадром:

– Эми и Аннабель Уилкс – нормальные девочки-подростки, но с одной особенностью. Они буквально привязаны друг к другу. Как и все подростки, они иногда ссорятся и дерутся, поэтому, поругавшись из-за одного мальчика, они решили, что каждая пойдет своей дорогой. Теперь Аннабель – одна из сестер, которая, как предполагалось, должна была зажить нормальной жизнью, дала отбой, и опасная операция по разделению близнецов не состоится.

В кадре девочки: они на крыльце своего дома, качаются на качелях. Аннабель смотрит на Эми:

– Лучше пусть Эми будет со мной всю жизнь, я не хочу терять ее ради какой-то якобы нормальной жизни. Бог создал нас такими, наше предназначение – жить вместе, а не умирать порознь.

Эми смотрит на Аннабель:

– Я ее люблю не знаю как.

– Она показала, что готова умереть, лишь бы я жила нормально, – Аннабель чуть не плачет, и камера в этот момент наезжает на нее крупным планом, – но без Эми у меня не будет никакой нормальной жизни.

– Нам, наверно, надо учитывать, что мы не такие, как все, – говорит Эми. – Что мы не можем устраивать свою жизнь с кем-то еще отдельно друг от друга. – Мы должны все решать вдвоем, – говорит Эми с безмятежным блеском во взгляде. – Я не могу без нее, а она – без меня. Это все очень непросто, да и жизнь вообще – большая тайна, но ясно одно: мы должны вместе разобраться и придумать, как жить.

Я оглядываюсь на Лину.

– Мне надо побыть здесь еще какое-то время, да? – спрашиваю я.

– Думаю, да, – отвечает она.