В каждой косточке, в каждом нервном окончании я чувствую усталость. Но одновременно какая-то волна радостного воодушевления тянет вперед. Творчество – это судьба: и с творчеством все просто прекрасно. Для этого я и появилась на свет. Захожу в квартиру и сразу иду в спальню. Слышу Люси: ее крики доносятся из гостиной.

– Лина! Зачем тебе это?! Это же бред какой-то!

Я перестала с ней разговаривать: меня эти разговоры выводят из равновесия. Не хочу слышать в собственном голосе злорадствующего подлеца из голливудских фильмов. Кто, обладая такой властью над другим человеком, сможет не впасть в высокомерие и бахвальство? Но она-то что о себе думает? После всего, что с нами произошло, удивительно, что Люси еще пытается на меня воздействовать!

Спальня, в которую она пробиралась по вечерам, надувной матрас, тонкое одеяло. Книги – в основном про спорт – плюс низкопробная хрень про повышение результативности. Кое-какие личные вещи: сумка, макияж, одежда. Да, она была здесь, по сути, такой же узницей, как и я. Самое удивительное, помимо того ужаса, который мне пришлось убирать за ней у себя дома, – письма, которые она писала от моего имени маме. Я всегда хотела такое написать, но не отваживалась. Письма серьезно изменили мои взаимоотношения с этой женщиной, возможно, что и навсегда.

Надев обновки, я вдруг сознаю, что впервые за несколько месяцев на мне белье из одного комплекта. Непозволительный грех для одинокой женщины! От главной вещи ощущения странные. Я делаю несколько шагов: поначалу как-то неловко и неудобно, но, расслабившись, прохожу по коридору и толкаю дверь перед собой.

Люси стоит и беспомощно дергает за цепь.

– Зачем тебе это все? – негромко спрашивает она; ох уж эти мне огромные хитрые глаза, того и гляди захлопают. – Зачем это тебе?

Я подхожу к ней. Она, кажется, не замечает мою неловкую походку. Смотрю на нее.

– Вопрос на самом деле в том, схуя ли это ты мной озаботилась, да так, что устроила мне весь этот ад и вдобавок завалила, блядь, моего бывшего бойфренда?

Люси начинает быстро моргать, как будто что-то попало в глаз.

– Ну, вот озаботилась! А ты теперь хочешь меня за это наказать! Посмотри на себя! – Она показывает на мой торс рукой в наручнике. – Это все благодаря мне!

– Ну так я и хочу, чтобы ты мне рассказала, с чего это вдруг. Рискну предположить, что ты обычно не лишаешь своих клиентов свободы и не держишь их взаперти, с чего вдруг я? Или объясняешь, или набираешь девяносто килограммов. Решать тебе, – говорю я ей. – У тебя два варианта выйти на свободу: меня устроят оба.

– Девяносто наберу, – хмыкает она, – потом за два месяца сброшу до пятидесяти пяти!

Я подхожу ближе:

– Просто скажи: зачем ты посадила меня на цепь?

Она делает шаг назад, не сводя с меня горящих глаз:

– Что ты хочешь со мной сделать?

Я протягиваю руку и откидываю назад волосы с ее лица. Она с интересом и как будто с обидой смотрит на меня, но не препятствует. Я подхожу еще ближе и обнимаю ее.

– Я очень давно хотела, – шепчу я ей в ухо, – но думала, что недостойна тебя. – Я касаюсь губами ее рта и чувствую, что она начинает отвечать взаимностью: по всему телу медленно расползается дрожь неги. – Хочу дотронуться до тебя, – говорю я.

– Да-а, – сипит она в ответ, будто пьяная.

И я развязываю шнурок на ее трениках, стягиваю их с бедер: они спадают до лодыжек. Она тяжело дышит; я встаю на колени у нее между ног. Она не просит снять наручник, я спускаю трусы и раздвигаю ей наружные губы, в полном восторге от этих мягких коричневых лобковых кудряшек, обрамляющих клитор, который блестит от соков и пота. Потянув за бедра, я укладываю ее на пол и, оказавшись сверху, всаживаю язык во входное отверстие и начинаю, как чикагский снегоуборщик, торить себе дорожку снизу вверх от намокшего влагалища до клитора. Люси, непроизвольно подрагивая, издает взрывной стон. Невероятно, насколько она вся мокрая: мой палец скользит внутри ее, и я начинаю мягко лизать упругий узелок ее клитора. Двигаю пальцем вперед-назад и все сильнее лижу клитор и шурую пальцем во влагалище, пока она не издает звук, похожий на протяжный визг. Я чувствую ее руку у себя на макушке, которой она мягко, но настойчиво принуждает меня к работе. Ее промежность потрясающе сладкая на вкус, и мне очень хочется по-настоящему раздраконить эту злобную тварь, чтобы она начала меня просить-умолять, но этот вариант отпадает: она еще сильнее хватает меня за волосы и кончает, содрогаясь, как в эпилептическом припадке, и фонтанируя мне в лицо своими соками.

Несколько секунд я думаю, что совершила страшную ошибку, что я опять в ее власти – ее хватка сильна, жилистая, мускулистая рука пышет силой, – но тут вдруг она описывает тазом какую-то невероятную фигуру и, выпустив из легких очередной стон, начинает брыкаться и дергаться, будто вот-вот умрет, после чего валится на пол и успокаивается, выпустив из пальцев мои волосы и высвободив горевший уже скальп. Я опускаю голову ей на пресс (невозможно назвать его животом), она гладит ее, а я почти машинально снова засовываю ей два пальца во влагалище и парой легких движений вызываю очередной разрывающий ее оргазм.

– О господи, Лина…