Последний учет перед окончательным закрытием. Эрван, Верни, Ле Ган и Аршамбо предпочли собраться вдали от базы и теперь шагали за сонным сторожем по коридорам маленькой мэрии Кэрверека. Они выбрали зал для праздничных собраний – мрачную комнату с серыми тюлевыми занавесками, не очень соответствующую своему названию.

– Садитесь! – приказал Эрван.

Они передвинули столы, чтобы образовался класс в миниатюре. Эрван прочистил горло и начал подводить итог тому, что все и так уже знали: факты и предполагаемые передвижения Виссы в ночь на пятницу, тайный рейд Ди Греко и его двусмысленная переписка с коптом, культ жестокости в К76, тревожный психологический профиль Лис и весьма специфические увечья, нанесенные жертве.

Он закончил и сделал паузу, давая фактам отстояться. Верни делал записи, по-прежнему имея в виду пресс-конференцию. Ле Ган что-то чертил на бумажке, старательно исполняя роль молчаливого двоечника. Длинные ноги Аршамбо безостановочно приплясывали, словно отделенные от остального тела. За семьдесят два часа эти парни постарели лет на десять. Синевато-бледные в свете плафонов, они сидели с мрачным видом.

Эрван снова заговорил, рассказав об обнаруженных в брюшной полости Виссы, на месте украденных органов, ногтях и волосах, предположительно женских. Очередная сенсационная новость произвела должный эффект: гвардия зашевелилась на своих стульях, словно пытаясь очнуться от кошмара.

– Априори можно предположить, что где-то имеется еще одна жертва. Или же убийца уже знает, кого убьет в ближайшие дни.

Верни поднял руку:

– Я должен сказать об этом журналистам?

Эрван улыбнулся:

– Все зависит от уровня паники, которую вы желаете вызвать.

– Я серьезно.

– Я бы вам не советовал: чем меньше будет знать пресса, тем легче будет жить нам.

– А Ди Греко? – спросил Ле Ган.

Эрван перевел дыхание и набросал полуреальный-полувоображаемый портрет адмирала. Он описал его как старого властного и больного человека, живущего затворником в своей каюте. Своего рода вредоносный гуру, ответственный за разложение умов в К76.

Ле Ган и Аршамбо переглянулись: несмотря ни на что, им не нравилось, когда в таком тоне отзываются о «Кэрвереке» и его властителе дум.

– То есть, – продолжил настаивать Верни, – вы думаете, что убийца он?

Эрван только что переговорил с Тьерри Невё. Аналитик-криминалист подтвердил, что следы пороха на пальцах свидетельствуют о самоубийстве. Кстати, первый же осмотр компьютера Ди Греко выявил, что адмирал получал отчеты о расследовании, которые Верни регулярно направлял военному начальству (Эрван не знал об этой переписке и мог бы выдать жандарму по первое число, но сейчас это было уже несущественно).

– Эти два факта, – продолжил полицейский, изложив их своей аудитории, – позволяют его обвинить. Тем более что по первым выводам медэкспертов Ди Греко умер около часа ночи. А именно в это время он и получил сообщение об обличающих его свидетельских показаниях Фразье.

– Значит, его самоубийство можно расценить как признание человека, загнанного в угол, – заключил Эрван.

– Кажется, вы в это не верите, – заметил Аршамбо.

– Нет. Вообще говоря, все связи, какие только можно вообразить, между убийством Виссы и посвящением или личностью адмирала следует забыть. Новые данные показывают, что мы имеем дело с методичным убийцей, который все заранее продумал. Человеком большого ума и редкой физической силы. Хищником, который отлично знает район, обладает медицинскими познаниями и умеет проходить незамеченным. Даже если бы Ди Греко был еще жив, он никак не мог соответствовать такому описанию.

Насупившийся Верни решил поиграть в адвоката дьявола:

– А какой-нибудь курсант с базы?

– Это след, который я не исключаю, но не более того. К несчастью, расследование практически вернулось в исходную точку, к нулю. Висса был голым, усталым, уязвимым: он наткнулся на худшего из хищников, какого можно вообразить, и, по моему мнению, он открыл бал.

– Что вы хотите сказать?

– Что убийства только начались.

Его соратники все еще вертелись на стульях. На них были длинные черные дождевики – те же, что и в первую встречу. Эрван с грустью сказал себе, что они ни на йоту не продвинулись с того разговора в «Brioche Dorée».

– А конкретно – что будем делать? – потерял терпение Аршамбо.

– Следующей ударной волной станет пресс-конференция. Давление удвоится. Прибудет подкрепление. Вам придется инструктировать вновь прибывших, писать отчеты во все инстанции, составлять детальное досье для судьи, которого скоро назначат. Все это существенно замедлит расследование.

– А почему вы говорите «вам»? – с подозрительным видом поинтересовался Ле Ган.

– Потому что я возвращаюсь в Париж. Вам карты в руки. Возвращайте детеныша под свое крыло и работайте в контакте с магистратом.

Трио казалось оглушенным.

– Крысы бегут с корабля, – не стал выбирать выражений Ле Ган.

Эрван почувствовал, как в нем разгорается гнев, и сделал усилие, чтобы сохранить нормальную температуру. Он уже позвонил заместителю прокурора и полковнику Винку, чтобы предупредить их: оглоушенные, они даже не отреагировали.

– Я не говорил, что не вернусь. Все зависит от моего парижского начальства и от хода дела.

– Вы хотите сказать… если обнаружится новое тело?

– Именно.

Ле Ган в сердцах вскочил:

– И что теперь? Будем сидеть сложа руки и дожидаться, пока не всплывет другой труп?

– Надеюсь, убийцу вычислят раньше.

Эрван невольно подумал о политиках, раздающих обещания, в которые никто не верит, даже они сами.

– Вы ничего не сказали о той странной записке, которую оставил Ди Греко: «Лонтано»…

– Я попробовал поискать этой ночью, но пока ничего не знаю. Зато у меня есть источник в Париже, который сможет меня просветить.

Их глаза загорелись: полицейский не бросал их окончательно.

Ракообразный спросил исполненным горечи тоном:

– Почему вы уезжаете так скоро?

Его сестра исчезла. Брата только что выпустили из каталажки. Мать не подходит к телефону. Отец, возможно, как-то замешан в этом бардаке…

– По семейным обстоятельствам.

Когда они вышли, буря вроде окончилась и солнце проглядывало за черными домами, бросая резкие контрастные тени на всю деревню.

Эрван попросил, чтобы подогнали его машину. От перспективы сесть за руль его с души воротило – он мечтал, как Крипо, устроиться в самолетном кресле и уже через час оказаться в Париже. Прощаясь, он постарался вложить в свое рукопожатие ту симпатию, которую испытывал к партнерам.

Эрван тронулся с места, не глядя в зеркало заднего вида: он не желал видеть, как три мушкетера машут ему вслед, словно провинциальная семья, которую покидаешь с сожалением (но и с облегчением тоже). Три балбеса, которых он в конце концов оценил и о которых будет часто вспоминать.

Когда он переключился на третью скорость, приступ хандры перешел в чувство вины и чуть ли не предательства. Его прошиб озноб: наивно было думать, что ему удастся бросить это расследование. Он задолжал правду Виссе и его родителям. А еще той или тому, чьи ногти и волосы лежали в брюшной полости копта.

Между прочим, в Париж он едет прежде всего ради информации, которую предстоит вырвать у отца. Несмотря на все, что он недавно наговорил, Эрван не исключал, что убийство Виссы, как и убийство девушки с рыжими волосами, а также самоубийство Ди Греко как-то связаны с Морваном.