Прочтя письмо с угрозами, адресованное его сыну, Морван сразу же подумал о комбатантах – конголезцах в изгнании, продолжавших свою борьбу против режима Кабила, теперь уже во Франции. Они срывали парижские концерты музыкантов, лояльных к правительству в Киншасе, били морды важным конголезским чиновникам, заехавшим в Париж, наводняли Всемирную паутину мстительными сообщениями и организовывали в районе Северного вокзала или на площади Инвалидов демонстрации, на которые всем было плевать.

С какой стати сегодня они обрушились на Лоика? Решили, что он сообщник Кабила? Абсурд. Его сын был всего лишь одним из управленцев в «Колтано»: на данный момент ему не принадлежало ни одной акции компании и он в жизни не бывал в Конго.

Может, они следили за курсом акций? Заметили их рост? И какой вывод могли сделать? Что клика Кабила проворачивает темные делишки, спевшись с белыми и тутси, чтобы еще больше обобрать их землю? Морван с трудом представлял, как эти типы отслеживают колебания рынка. Большинство из них жили в вонючих сквотах Восемнадцатого округа и не могли поставить на бирже и десяти евро.

Еще одно не вязалось: само послание с кучей орфографических ошибок. Совсем не в духе комбатантов, бо́льшая часть которых были интеллектуалами, окончившими Сорбонну.

Разберемся.

После визита к Лоику он принял душ, оделся и выскочил из дому, чуть не столкнувшись с женой. Взял с собой пистолет девятимиллиметрового калибра, хотел было захватить вторую обойму, но одумался. Он направлялся в парижский район Шато-д’О, а не в кораль «О-Кей». Теперь Морван терпеливо ждал в офисе «Радио Катанга», на Страсбургском бульваре. Вонь остывшего табачного дыма, грязный вестибюль, потрескавшиеся стены. Время от времени мимо него проходили чернокожие. Гиганты с глазами, налитыми кровью. Затянутые в кожу газели, которые перекусывали кебабом на завтрак, – на самом деле это было их ужином. Ни один не сказал ему ни слова. И даже не бросил взгляда. Хотя белый семидесятилетний мужик в сто кило весом, в костюме с галстуком – тут было чему удивиться на стопроцентно африканской радиостанции.

Морван старался держаться спокойно, перед глазами у него стояла полукомическая-полутрагическая картина: его сын с окровавленной картонкой под мышкой. «Я попрошу твою мать приготовить его нам в воскресенье!»

Лоик даже не улыбнулся. Морван иногда говорил о младшем сыне: «Смелости недодали, а про храбрость забыли».

Что до «Колтано», он проверил: Деплезен сказал правду, а у Лоика не было объяснения. У самого Морвана было, но он предпочитал его не рассматривать. Накануне вечером он позвонил Бизо, президенту группы в Париже, – очередной выпускник Национальной школы администрации, мягкотелый слабак, которого он усадил в президентское кресло. Услышав про рост курса, тот так и распушил хвост: «Цена успеха!» Ну и мудила! А еще он предложил послать на место событий частных детективов, чтобы расследовать убийство Нсеко. Еще одна чушь. Морван быстро остудил его пыл. Прав или нет, но он был убежден, что смерть африканца не играла никакой роли в этом стремительном росте акций.

Потом он позвонил руководителям групп, занимающихся эксплуатацией рудников, в Лубумбаши. Мелкие белые сошки, которых Африка обглодала до костей. Ни один не смог назвать возможной причины: разработка рудников шла в обычном режиме, ни о каких новых перспективах не было речи. Еще он попытался связаться – на всякий случай – с помощниками Нсеко, но они все разбежались, перепуганные смертью хозяина и опасаясь новых мер со стороны Мумбанзы: в тех местах вас могли отблагодарить самыми разными способами…

Наконец совсем поздно ночью Морван тщетно попытался добраться до своей команды, работавшей в глубине джунглей на севере Конго. Никаких известий с тех пор, как он говорил с ними из Лубумбаши. Дурной знак? Он прикинул, возможна ли связь между этой загадкой и угрозой, полученной Лоиком. Нет, бред какой-то. Никто в Париже не может знать, что происходит в Анкоро, в зоне конфликта. Даже парни, которые там работают…

Какой-то голос вырвал его из размышлений. Высокий чернокожий наклонился к нему, чтобы сказать, что они предупредили Тома Люзеко по прозванию Большая Жара, лидера «Бана Конго» – это было другое название комбатантов. Он вел здесь хронику, которая заканчивалась в девять утра; скоро он выйдет из студии.

Морван был знаком с конголезцем давным-давно: этакий экзальтированный представитель народности луба, который учился в Брюсселе и Париже, прежде чем вернуться домой и устроить там полный бардак. Отныне пребывание в Киншасе ему было запрещено, так что он плел свои заговоры в Десятом округе. Интеллектуал, цитирующий Гоббса и Маркса и проповедующий жестокость как единственно действенное средство.

Появились два стража и сделали ему знак встать. Они обыскали его и конфисковали ствол. Движения медленные, дурман от косячков, сильная усталость: ночная команда скоро отправится спать. Морван пошел за ними через лабиринт застекленных кабинок, потом оказался на складе, где хранились компакт-диски, оборудование hi-fi и старые компьютеры; все было покрыто толстым слоем пыли. В глубине помещения его ждал Большая Жара, с косяком в руке, прямой как палка, в своем кресле.

Африканец постоянно носил нечто вроде ортопедического аппарата, охватывающего его плечи наподобие проволочного каркаса. Он утверждал, что его пытала полиция Кабила: полученные удары выбили один или несколько позвонков – точное число день на день не приходилось.

Морван подошел, взял стул и уселся напротив хозяина. Казалось, помещение окурили индийской коноплей.

– Чем обязан чести августейшего визита?

У Люзеко голос был угрюмый и в то же время гладкий, как кожа от Эрме. В каждом слове ощущалось воспитание, далеко выходящее за рамки обычного, – к концу своих дней Мобуту делил жизнь с сестрами-близнецами, а Люзеко был племянником одной из них. Злые языки поговаривали, что он даже был незаконным сыном диктатора. Мальчик вырос во дворцах Леопарда и получил самое блестящее образование, какое только можно себе представить.

Морван достал из кармана послание:

– Читай.

Большая Жара развернул листок движением автомата. Он обожал изображать калеку. Несколько секунд он сосредоточенно разглядывал листок:

– И что это значит?

– Что твоим парням не грех подучить орфографию.

Тот аккуратно сложил письмо и вернул его Морвану:

– Это не мы, и ты это знаешь.

– Мой сын получил эту пакость сегодня утром вдобавок к говяжьему языку, нашпигованному бутылочными осколками. Ни в какие ворота. Знаменитые комбатанты решили приняться за финансистов системы?

– Много на себя берешь. Вечный твой грешок: считаешь себя пупом Конго – Киншасы. Но извини, что напоминаю, ты просто чужак, грязный белый ворюга, расхищающий нашу землю. Один из…

Морван резко поднялся и склонился над человеком в корсете:

– Вы решили допечь режим Кабила всеми доступными в Париже способами. Делайте что хотите, каждому свое дерьмо. Но если вы тронете хоть волос на голове моего сына, я вас вырву из ваших сквотов, как гнилые зубы, и закроем тему!

Большая Жара остался невозмутимым. Он медленно поднес косячок к губам и глубоко затянулся.

– Говорю же, мы здесь ни при чем, – сказал он, выпустив дым в лицо Морвану. – У нас политическая борьба и…

– Заткнись! Как тебе нравится «в Конге», да еще через «К»?

– Не мы одни так пишем. Все выходцы из Центральной Африки утверждают, что они родом из древней империи. Ты пришел задать мне вопрос, я ответил. Пока, Морван. Я больше ничего не могу для тебя сделать, а ты ничего не можешь против нас.

– Надо же! Только ухом дерните, и я вас всех запихну на чартер во славу Вальса. Ты что себе думаешь? Что будешь трахать Францию, как сучку, и вытирать член о занавески?

– Признаю, класса ты не потерял, Морван.

Старый полицейский ухватил его за корсет:

– А ты по-прежнему уверен, что твое дерьмо не воняет! Посмотрим, что ты скажешь в тюрьме Флёри, когда тебя отдолбят с вазелином тамошние педики.

На губах Люзеко блуждала неясная улыбка. Конопля и лунатическая расслабленность надежно отделяли его от любых эмоций. Медленно он взял руку Морвана и освободился от его хватки. Полицейский не сопротивлялся. Он с удовольствием расквасил бы тому его бабуиний нос, но черномазый наверняка был вооружен.

Он отступил в наркотический туман и решил выждать.

По-прежнему одеревенелый, африканец сунул руку в карман. Морван напрягся. Но Люзеко просто достал мобильник и принялся тыкать в него пальцем.

– Думаешь, самое время просмотреть сообщения?

– Тут не мои сообщения, братец. Тут твои швейцарские счета. А еще счета твоего сына.

– Дай сюда!

Он протянул руку, но Люзеко увернулся с неожиданной для предполагаемого калеки ловкостью.

– А ты думал, что только у тебя есть досье, а, белый? – Он не торопясь считал данные с экрана. – Ты хоть знал, что у Лоика все еще общий счет с женой? Не слишком разумно, учитывая их отношения…

Морван сжал кулак:

– Гребаный негритос!

Его остановил черный зев сорокапятимиллиметрового калибра. Большая Жара наставил на него пистолет:

– Сядь и слушай внимательно.

Морван рухнул обратно на стул.

– Мы не просто бьем морды кое-каким парням с севера. У нас есть свои сети, союзники и сведения. Это твоя выучка, Морван.

– Почему вы угрожаете моему сыну?

– Говорю ж тебе, это не мы. – Левой рукой он выхватил листок с запекшейся кровью по краям и швырнул его в лицо копу. – Говяжий язык? Записка на паршивом французском? За кого ты нас держишь? Когда твой обдолбанный сынок школьный аттестат получал, я уже был в «Сьянс По»!

Морван убрал в карман письмо, делая вид, что сдался. Встал и расправил костюм. В следующую секунду он рубанул ребром ладони, на манер шомен-учи, по запястью говнюка, который выпустил свое оружие, даже не вскрикнув. Другой рукой Старик подобрал пистолет с пола. Неплохо для моего возраста.

Теперь он тоже достал мобильник, продолжая держать свою добычу. Люзеко и не дернулся, чтобы защититься. Полицейский сунул экран ему под нос:

– У меня есть свои сведения. И знаешь какие, мудила? Список подсудимых для ближайшего Международного уголовного суда. Улыбнись: ты во главе!

– Что ты… что ты несешь?

– Никто не забыл твоего прошлого в джунглях.

– Вранье!

Полицейский ослабил хватку и расхохотался:

– Ты в курсе, что каннибализм отлично действует на потенцию? Клянусь, учитывая, сколько ты там сожрал, у тебя наверняка полно бастардиков в том лесу!

– Nquilé, ты…

– Закрой пасть. Не будешь слушаться, я доставлю себе удовольствие и съезжу в Гаагу дать показания.

– Чего ты на самом деле хочешь?

– Найди мне тварей, которые написали это послание, и любыми способами узнай, кто за этим стоит.

Морван отступил на пару шагов. Все еще оставалась вероятность, что Большая Жара попытается что-то предпринять, но тот только поправил корсет.

– Даю тебе сорок восемь часов. Одно мое слово, и твое имя исчезнет из списка.

– Позвонить тебе?

– Ну да, чтоб я заодно сифилисом заразился. Нет уж, я лично приду за твоим «августейшим словом», – предупредил Морван, направляясь к двери.

Оказавшись снаружи, он вытер лицо и затылок бумажными платками. От костюма несло по́том и наркотой: самое время пойти домой и переодеться. Твою мать.

На Страсбургском бульваре они все уже были на месте, при исполнении, стояли группками у входа в метро. Завивальщики-распрямляльщики. Профессиональные бездельники. Продавцы воздуха. Дилеры всех мастей, и каждый, конечно же, с пушкой, чтобы его самого не замочили. Неразложимый сплав бабок и инстинкта выживания, незаконной торговли и лености, жестокости и радости жизни. Проклятые черномазые… На самом деле Морвану они были по сердцу.

Одним движением он стер текст, который сунул под нос Люзеко: обычный список продвижения по службе полицейских и их переводов на новые места. По Катанге ни одного международного дела не возбуждалось. Никто не спешил начать хоть какое-то расследование. Единственным приоритетом была эксплуатация рудников.

Задним числом он подумал, что Люзеко тоже, скорее всего, блефовал. Все его данные наверняка были лишь копией счета за чистку костюмов из соседней прачечной.

Два дутых главаря. Два бздуна, которые знали за собой столько грехов, что каждому было достаточно включить мобильник, чтобы другой наложил в портки. Жалкое зрелище.

В этот момент мобильник завибрировал у него в руке. Эрван.