Арно Луаян родился 18 апреля тысяча 1960 года в Монсе, в Бельгии. Его мать Леони Штуцман, на тот момент двадцати шести лет, занимавшаяся от случая к случаю проституцией на французской границе в районе Мобежа, бросила ребенка, чтобы вернуться к своим делам. Его отец Жерар Луаян, двадцати восьми лет, парикмахер, сутенер и управляющий баром около Турне, решил попытать счастья в Заире. Замысел был такой: открыть заведение со стриптизом в городе колонистов, где не так много развлечений. Специфика заведения: белые девочки. Луаян прибыл в Лонтано в 1965-м. Через полгода после приезда он подхватил малярию и умер. Арно остался один, в окружении больных танцовщиц, снедаемых лихорадкой и измученных жарой. Он видел, как одна за другой они умирали или уезжали, сам же ходил в школу для черных. В семь лет над ним надругались подобравшие его фламандские миссионеры. За давностью лет прямых доказательств не было, но Эрван, который неделями копался в прошлом своего несчастного помощника, добыл многочисленные свидетельства. В тот период Арно был рахитичным, анемичным, больным ребенком. Он плохо говорил по-французски, кое-как лопотал по-фламандски, мог объясниться на лингала.

В 1968-м его следы потерялись. Наверняка он жил среди шахтеров и рабочих горнопромышленных компаний, среди земледельцев – в мире черных. Там и приметил его Фарабо: он взялся кормить мальчика, заботиться о нем, дал ему крышу над головой, выучил. Эрван не стал подробно останавливаться на этом моменте, он уже говорил с самыми надежными свидетелями: Феликсом Краусом и сестрой Марселлой. Особый интерес вызывало то, что произошло после убийств и ареста Человека-гвоздя.

1971 год. Месяцы перевоспитания, разговоров и доброжелательности. Марселле удается вытянуть из мальчика его историю, которую она тут же решает похоронить. Грегуар Морван, со своей стороны, изворачивается, чтобы отослать ребенка в Бельгию без всякой огласки.

Возвращение на исходную позицию. Арно поступает в заведение Малапанс, недалеко от Онеля, в провинции Эно. Год спустя в приюте случается пожар. Восемь детей погибают, трое выживают, один из них Филипп Криеслер. На самом деле – Арно Луаян. Разумеется, Эрван решил, что пожар был делом рук Ноно. Он съездил в Онель. Прочел газеты, встретился с еще живыми священниками. Ни тени намека на действия злоумышленника. Ему пришлось признать, что удача может улыбнуться и дьяволу.

После нескольких недель в больнице Филиппа приняли в интернат Нотр-Дам-де-Сион, франкоязычное заведение во фламандском регионе, недалеко от города Оверейсе. Вероятно, там он снова подвергся сексуальному насилию. Его спасла тогдашняя языковая война. После разделения университета Лувена на две части фанатики фламандской самости добились закрытия интерната – Walen buiten! Учеников распределили по другим приютам: Филипп пересек границу и оказался в новом заведении в Сент-Омере, во Франции. Больше никто его не задирал: в тринадцать лет подросток превратился в крепкого парня ростом под метр восемьдесят.

1980 год. Криеслер получает диплом с оценкой «хорошо». После африканского кошмара и долгих католико-извращенческих лет он находит свой путь: университет, стипендия, французский паспорт. Пишет диссертацию по литературе и философии в университете Амьена. Увлекается музыкой, хоть и остается самоучкой. Сначала гитарой, потом лютней. Много раз посещает с гуманитарными миссиями Африку, возвращаясь в места своего детства. Насколько можно судить, именно там он получил основы медицинского образования.

Эрван съездил на север, потом в Амьен. Он перерыл архивы, встретился с преподавателями, учениками, руководителями кампуса. В словесном портрете все оказались единодушны: мечтательный, симпатичный, обожал музыку барокко и старинные инструменты. Но всплыли и странные факты. В Сент-Омере были искалечены лошади, убита собака, и осколки зеркала воткнуты ей в глаза. В окрестностях Амьенского университета были задушены бараны, а их бока утыканы гвоздями. Виновного не нашли. Не было установлено никакой связи с учеником Криеслером, блестящим, нелюдимым и спокойным. Он выдал себя только один раз. Достигнув совершеннолетия, он бывал в компании молодых художников – живописцев, скульпторов, режиссеров видеофильмов… Во время одного из перформансов с кровью и внутренностями он слетел с катушек и попытался убить женщину, которая участвовала обнаженной в постановке. Придя в себя, он объяснил, что принял новый наркотик с сомнительными эффектами. Больше его на артистические сборища не звали.

На протяжении всех этих лет за ним не числилось ни одной сексуальной или эмоциональной связи. Подозревали, что он гомосексуалист, который сам об этом не знает. Приветливый, улыбчивый, он ни к кому не привязывался и не искал никаких отношений. Только ансамбль любителей музыки барокко мог похвастаться тем, что в точно назначенный час он приходил на репетиции.

В 1987-м он получает две ученые степени, а потом записывается в школу офицеров полиции. В девяностых делает карьеру спокойного, достойного полицейского, пока в 2001-м его не переводят в управление. По иронии судьбы Криеслер поступает в уголовный розыск до Эрвана, когда тот еще работает в бригаде оперативного вмешательства. Конечно, он уже наблюдает за будущим шефом: всего несколько дверей отделяют одну бригаду от другой.

Эрвану пришла в голову мысль показать фотографии Крипо медсестрам и прочим надзирателям тех мест, где содержался Тьерри Фарабо, то есть сначала в Бельгии, потом во Франции. Многие из них опознали Криеслера. Ученик не переставал кружить вокруг ментора. Кроме этого присутствия и кое-каких огрехов молодости, Эрван не нашел никаких улик, указывающих на истинную сущность Криеслера. Хороший полицейский, страстный лютнист, неконфликтный коллега – ребенку-нганга удалось осуществить главную задачу серийных убийц: раствориться в людской массе.

Зато его квартира – студия на улице де Баньоле, купленная десять лет назад, за которую он еще выплачивал кредит, – сыграла роль чистосердечного признания. Пространство, выкрашенное в черный цвет, в духе Редлиха. Громоздясь по углам, комнату заполняли скульптуры, испещренные гвоздями, стеклами, железками, – собственноручные изделия самого полицейского – и разнородные предметы, «заряженные» магической энергией. Наличествовал также исчерпывающий обзор прессы, описывающей подвиги Человека-гвоздя: его слава и гордость… Другое косвенное признание: его собственное тело. Вскрытие Крипо выявило наличие пятидесяти иголок – швейных, медицинских, акупунктурных, – загнанных под кожу, причем некоторые так глубоко и так давно, что судебный медик отказался их извлекать.

Эрван и его команда не смогли отыскать место, где Крипо разделал Анн Симони. Как не смогли найти ни его орудия пыток, ни какой-либо связи с убитыми. Когда и как он раздобыл ногти и волосы жертв? И никаких следов изъятых органов. Комната ужасов должна где-то существовать, но где? Полицейские не вычислили и ETRACO, использованный убийцей, – как выяснилось, у Крипо имелись все необходимые права на вождение судна.

Единственная уличающая ДНК отыскалась в опечатанных скульптурах Фарабо, хранившихся в конференц-зале управления. По всей видимости, в фигурки из папье-маше Крипо вложил свои собственные ногти и волосы – еще тогда, когда их собрали в совещательной комнате группы. Стремился ли он защитить себя? Или изобличить?

У Криеслера не было никакого алиби на момент убийств. Он мог убить Виссу Савири: тогда он был еще в отпуске. Он находился в Париже и мог расправиться с Анн Симони: он действительно предстал перед дисциплинарной комиссией, Эрван проверил. И с Перно никаких проблем: Крипо вел свои расследования, как свободный электрон; он звонил, отвечал, информировал, но никто не знал точно, где он находится. Эрван реконструировал некоторые детали его расписания. Помощник мог полететь вслед за ним в Марсель и, верх иронии, без сомнения купил одновременно оба билета, себе и Эрвану. Он доставил себе удовольствие, обеспечив Левантену доступ к личным делам «дезинкриминированных», чтобы предупредить Эрвана, что следующей жертвой будет его сестра. Он переоделся в гротескный костюм маркиза де Сада, чтобы его отослали домой, и, что еще круче, ответил на звонок Эрвана в тот же вечер в Сент-Анн, когда сам он отслеживал Гаэль, спрятавшуюся где-то на этаже.

Оставался главный вопрос: знал ли Крипо о существовании членов четверки? Безусловно. Знал ли он, что они изъяли части трупа Фарабо до его кремации? Тоже безусловно. Это было единственным объяснением наличия ДНК первого Человека-гвоздя на теле Анн Симони: тем или иным способом Крипо раздобыл кровь одного из фанатиков и капал ею на свои жертвы. Чтобы запутать следы? Приблизиться к изначальному ритуалу? Вмешать в дело четверку с трансплантатами? Он унес свой секрет в могилу…

Кстати, о могиле: Эрван выбрал для погребения кладбище Сен-Манде, первое же, где нашел свободное место. Как ни странно, Криеслер оставил ему по завещанию свою студию – на вполне законных основаниях: у Крипо не было никаких известных родственников. Этот жест окончательно выбил Эрвана из колеи; он принял наследство, но поручил нотариусу распродать все имущество и передать деньги (за вычетом расходов на похороны) в детский дом в Сент-Омере, где ребенок-нганга был, возможно, наименее несчастлив.

Эрван, обычно не испытывающий никакого сочувствия к убийцам, ощущал по отношению к Крипо двойственные чувства – он хорошо его знал, провел с ним тысячи часов, считал своим другом. Это предательство угнетало его, но в то же время он списывал его на безумие, а главное, на смягчающие обстоятельства разрушенного, ненормального детства. Ужасное прошлое было единственным настоящим побудительным мотивом Крипо. Он продержался всю свою взрослую жизнь, но смерть Фарабо подействовала на него, как спусковой крючок. Он почувствовал себя одиноким и беззащитным перед лицом духов и демонов. Он должен был перейти к действию, создать могущественные фетиши, чтобы защититься от врагов. Он должен был отомстить за учителя.

Почему он открыл бал убийством Виссы Савири в Финистере? Эрван не любил что-то списывать на случай, но другого объяснения не было. Крипо приехал в поисках жертвы в окрестности Кэрверека – или, вернее, Института Шарко – и наткнулся на Виссу, голого, выбившегося из сил. Идеальная дичь. Он увез его на остров Сирлинг и принес в жертву, позаботившись оставить на месте кольцо Морвана и, без сомнения, другие обличающие знаки. Должны были обнаружить пыточную камеру, где все уличало Морвана, но снаряд спутал следы и одновременно ускорил события. Лютнист не мог знать, что тобрук подвергнется бомбардировке, но был в курсе связи между Ди Греко и Морваном (история Лонтано не таила для него секретов) и предполагал, что после исчезновения Савири адмирал позовет Старика на помощь. Если повезет, Падре пошлет своего лучшего копа в память о славном прошлом – собственного сына. А Эрван попросит Крипо сопровождать его…

Конечно, взрыв застал его врасплох, но он сумел быстро среагировать. Он досконально следовал своему плану, вкладывая в тело каждой жертвы ногти и волосы следующей, неизменно стремясь подставить или задеть главного врага: Грегуара Морвана. Виртуозность убийств, точность хронологии, невидимость убийцы – все свидетельствовало о предумышленности. Статус полицейского тоже многое объяснял: легкость, с которой удавалось усыпить недоверчивость жертв, избегать видеокамер наружного наблюдения, локализовать Гаэль…

Эрван решил закончить отчет о расследовании упоминанием о невероятном двуличии виновного и без колебаний подчеркнуть, что он сам, комиссар бригады уголовного розыска, провел десять лет бок о бок с убийцей, так ничего и не заподозрив.

Его рапорт изобиловал темными местами: в чем причина этих изнасилований, осуществленных с ужасающей жестокостью? Был ли Криеслер скрытым гомосексуалистом, настолько уставшим от отвратительных для него порывов, что использовал лезвия, чтобы получить удовлетворение? Или импотентом? Какова была его конечная цель? Убийство всех представителей клана Морвана? Эрван уже не искал ответов. Он просто хотел закрыть дело самым корректным образом и похоронить свои вопросы под массой фактов. И снова ирония судьбы: лишенный своего крючкотвора, он был вынужден сам корпеть над составлением отчетов – он отказался вмешивать в это других членов группы (за исключением Одри, снимавшей показания с него и Гаэль после смерти Крипо). Ему потребовалось три недели, чтобы упорядочить все обстоятельства этой истории, более-менее заткнуть наиболее зияющие дыры и соотнести факты и даты. В середине октября Эрван передал все официально оформленные бумаги назначенному следователю.

В действительности «смерть подозреваемого является основанием для прекращения уголовного дела» и «преследование беспредметно, когда применение наказания невозможно». Иными словами, никогда не будет никакого процесса Криеслера и вся эта толстенная папка канет в архивах забвения. По ходу дела Угро и магистрат пришли к соглашению относительно важного пункта: и речи быть не может, чтобы пресса узнала истинную личность Человека-гвоздя. Собаки уже получили свою кость: трио из Локирека. На сегодняшний день никто в Судебной полиции не желал, чтобы стало известно, что настоящий убийца – полицейский из бригады уголовного розыска, бывший на хорошем счету и почти дослужившийся до пенсии.

Дело закрыто. Но вот выбросить подобную историю из головы невозможно. Эрван не мог смириться с мыслью, что провел столько лет рядом с потенциальным убийцей. Другом или врагом: он уже не знал. И похороны, на которых присутствовали только он и могильщики, его доконали.

Эрвана мучил еще один вопрос: действительно ли Крипо до своих пятидесяти лет ни разу не убивал? Конец октября Эрван провел за проверкой всех подозрительных смертей в Иль-де-Франс за последние десятилетия, которые могли бы соответствовать, пусть отдаленно, стилю их клиента. То же самое он проделал в Бретани. Художник у него был, теперь он искал произведение, хотя без улик и обстоятельств это напоминало поиск иголки в стоге сена.

В конце октября он наконец оставил это дело. Накануне Дня Всех Святых Эрван собрал чемодан, чтобы присоединиться к семье на острове Бреа.

В день мертвых. Лучше не придумаешь.