Над ним склонилось лицо.

Лицо младенца-трупа, вырезанное из шлифованного дерева. Его застывшая жесткость наводила на мысль о фарфоре. Черты были африканскими, но бледность лба, удлиненные глаза, крошечный рот, утыканный зубами, вызывали в памяти японские маски. Он был символом несостоявшейся жизни: останки эмбриона, который так и не родился, но мог бы развиться в лимбах смерти. Отсвечивающий в сумерках, как ледяная луна.

Эрван знал, что спит и видит сон, но страх от этого меньше не становился. Он ощущал свою беспомощность перед наблюдающим за ним убийцей. Кричать он не мог, убежать тем более – спал он так крепко, что сон превратился в свинцовый гроб, сковавший и тело, и веки.

Теперь он был Ноно, ребенком-нганга. Он передвигался в параллельном мире, Фарабо вел его, готового к завершающей инициации. Он держал свои ржавые инструменты – молоток, пилу, клещи…

Сейчас он был гол и обмазан глиной, в трансе, ощущая (и в то же время не приемля) окружающие его звуки и образы: буравящие черепную коробку женщины гвозди, проникающие в ее глазные орбиты осколки зеркала, вскрывающая ее грудь ножовка, ее вопли… Дрожащей рукой он протягивал ногти, волосы – возможно, его собственные – Фарабо. Тот осторожно брал их и вкладывал в разверстое тело.

Внезапно белая маска засвистела. Или это был крик жертвы.

Эрван проснулся: в нескольких сантиметрах от его уха звонил мобильник. В темноте он пошарил на полу возле дивана. Прежде чем ответить, глянул на светящийся экран.

– Алло?

– Ты с Гаэль?

Потребовалась секунда, чтобы связать все воедино.

– Да.

– У себя?

– Да.

– Все заперто?

– Конечно. Что происходит?

– Я размотал обратно ниточку Арно Луаяна. Нашел полицейских, которые вели дело о пожаре, тогдашних свидетелей. А главное, получил список выживших детей.

– А что, были уцелевшие?

– Да, несколько…

Эрван перенастроил картинку: образ нганга отошел в сторону, чтобы смениться дымящимися развалинами детского дома.

– И что?

– В этом списке меня насторожило одно имя: Филипп Криеслер.

– Что?

– Ты все слышал. Кажется, так зовут одного из членов твоей команды? Вы называете его Крипо, верно?

Эрван подумал, что все еще спит. Странные ощущения пронизывали все тело, вроде толчков, как если бы он на спине съезжал с лестницы. Филипп Криеслер. Случайность исключена.

Лейтенант-эльзасец. Писарь. Лютнист.

Отец продолжал что-то говорить, но на Эрвана теперь давило другое ощущение. Атмосфера в темной комнате стала более плотной и тяжелой.

Внезапно он понял.

– Я перезвоню, – пробормотал он и дал отбой.

Перед ним вырисовывался силуэт. Он бы узнал из тысячи этот хвост на затылке, плечи усталого атлета, потертый бархатный пиджак.

Крипо неподвижно стоял возле дивана с пистолетом в руке. С тем самым, который он якобы потерял в управлении и которым он, опять-таки якобы, едва умел пользоваться.

Эрван подумал, что образ мечтательного копа-музыканта отлично подходит для детективных романов. Зато совершенно свихнувшийся полицейский, ведущий двойную жизнь колдуна и ждущий своего часа, чтобы уничтожить семью, гибели которой он поклялся добиться, – вот это звучало до чертиков реально.

Полицейский – безумная профессия. Безумие может стать делом полицейского.

– Когда ты поехал в Бельгию, – тихо произнес Писарь, – я понял, что спалился.

Эрван подумал о спящей в соседней комнате Гаэль. Обыскал ли он квартиру? Может, он ее уже убил? Обратил ли внимание на одеяло, подушку, всю экспромтом сооруженную постель в гостиной?

– Спалился даже больше, чем думаешь, – ответил он, стремительно прикидывая варианты. – Мой отец тебя вычислил. Можешь убить меня. Что бы ни случилось, завтра для тебя все будет кончено.

– Возможно, но ты будешь мертв.

Эрван решился на провокацию:

– Мой отец по-прежнему будет жить.

– Кровь новых жертв пробудила великие силы, Эрван. Мне не надо больше ничего тебе объяснять. Выделившаяся энергия просто фантастична: ее хватит, чтобы отравить существование твоего отца до конца его дней. Покоя ему больше не будет.

Глаза привыкли к темноте: Эрван различил руку, сжимавшую девятимиллиметровый. Никаких сомнений в способности Крипо им воспользоваться у него не было.

Выиграть время.

– Как тебе удалось выдать себя за мертвого?

Крипо тихо засмеялся:

– Кому какое дело до сирот? Надзиратели, которые могли нас опознать, погибли при пожаре. Когда у меня спросили мое имя в больнице, я просто назвался именем приятеля, который поджарился у меня на глазах. Меня передали в другой приют, на французской границе. Мне никогда больше не пришлось доказывать свою личность…

– Но… почему?

– У меня уже был план. Исчезнуть, чтобы возродиться. Передвигаться в параллельном мире, оставаясь невидимым. – Он принялся тихонько напевать. – Я могу улететь на арахисовой скорлупке. Я могу исчезнуть вместе с ветром после дождя…

Эрван постарался вспомнить: куда он дел свое оружие? Не дотянуться. При малейшем движении Крипо выстрелит.

– Почему ты стал полицейским?

– Я должен был оставаться рядом с вами, с кланом Морвана. В определенном смысле вы были моей единственной семьей…

Его голос звучал словно издалека – с другого берега.

– Как ты смог столько лет скрывать правду? Твои планы? Почему…

Крипо резко сменил тон:

– Признания – это для полицейских. Исповедь – для священников. Не думаю, чтобы между тобой и мной были подобные отношения. Встретимся в другом мире, и ты поймешь.

Он увидел, как указательный палец давит на спусковой крючок. Всю жизнь Эрван клялся себе, что оставит глаза открытыми, когда этот момент придет. Но невольно закрыл их.

Глухой удар, за ним щелчок, неясные звуки, шорох ткани. Он снова открыл глаза, но увидел лишь полную темноту. Потребовалось несколько секунд, чтобы зрение вернулось. Крипо больше не было. На его месте возникло нечто призрачное, хрупкое и бледное.

Эрван вскочил и нашел выключатель. Гаэль, выпучив глаза, вся в крови – особенно вымокли ее светлые волосы, – стояла по другую сторону низкого столика.

У ее ног в последней судороге корчился Крипо. Рана в горле, точно там, где проходит сонная артерия, опустошила его тело несколькими мощными выплесками. Он лежал в огромной луже терракотового цвета.

Гаэль оказалась проворнее, чем Лютнист. Нож, выкованный из металла Всемирного торгового центра. Она ударила так же, как на ее глазах сделал Человек-гвоздь в Сент-Анн. Малышка быстро учится.

Несмотря на горячую кровь, которая разливалась между ним и сестрой, от этой мысли Эрван застучал зубами, точно от холода.