Потолки шестиметровой высоты и многие сотни квадратных метров: над мастерской имелись обширные антресоли. Еще выше стальные балки поддерживали стеклянный потолок с металлическими конструкциями, грани которых распространяли серый свет, такой же холодный, как и тот, что лился сквозь витраж.

– Это бывший вокзал Бель-Эр, – коротко пояснил художник, ставя три чашки на круглый столик с прожженной и покрытой пятнами краски столешницей.

Эрван и Крипо бродили по помещению, пораженные его обитателями: многометровыми колоссами, воспроизводящими тревожную наивность африканских статуй. Вывернутые под прямым углом руки, монолитные торсы, глаза круглые, как дула орудий, причем все до одного цвета ржавчины, который был больше, чем цветом, – тревожным прахом, душившим сердце.

– Вы, конечно же, пришли из-за убийств, которые были совершены в последние дни? – добавил хозяин, приглашающим жестом указывая на полные чашки.

– Что вы хотите сказать? – спросил Эрван.

– Я читаю газеты. По всей видимости, способ действия убийцы напоминает некоторые мои произведения…

Скульптор не глуп: это позволит сэкономить время.

– Согласно моим источникам одна из жертв, Анн Симони, интересовалась вашей… группой.

– О чем вы говорите?

– О «беспределе».

Лартиг кивнул, словно самому себе:

– Я не всех знаю. И даже если б мне пришло в голову вас провоцировать, я бы сказал, что не знаю никого.

– Где вы собираетесь?

– По-разному. В заброшенных промзонах, на паркингах, иногда здесь…

– И вы не знаете тех, кого принимаете у себя?

– Эти вечеринки основаны на принципе анонимности.

– А как же приглашения?

Лартиг хихикнул. У него было длинное, очень узкое тело, которое, если его разогнуть, выглядело бы изящным. Но в инвалидном кресле оно казалось, напротив, атрофированным. Слишком высокие плечи, искривленные ноги, вывернутые запястья. Складывалось впечатление, будто еще в молодости его скрутила судорога, навсегда сковав и искорежив.

– Никаких приглашений. Мы действуем как террористы. Никаких письменных следов. А главное – ничего в Интернете.

Эрван проглотил свой кофе залпом – изумительно.

– Вы считаете себя террористом?

– Если речь о том, чтобы терроризировать буржуазный порядок и нетерпимость широких масс, то да.

Погоди, не спеши. Эрван заметил на стене черно-белые фотографии. Его поразили детали: голова, обшитая кожей, крупный план рта, больших пальцев и бабочек, револьвер, лежащий среди ампул морфия…

– Жак-Андре Буафар, – пояснил Лартиг, приближаясь. – Врач и фотограф, непризнанный гений группы сюрреалистов. Специалисты считают его интереснее, чем Ман Рей…

От изображений исходило ощущение настоящего дискомфорта, которому, как ни странно, вторили произведения Лартига, как и само его деформированное тело.

– Прошлой ночью, – продолжил Эрван, – я был в Марселе…

– Я в курсе. Мне звонил представитель компании «Heemecht». Из-за вас мой заказ будет доставлен как минимум на неделю позже.

– Я могу сфотографировать ваши произведения? – спросил Крипо, вооружившись айфоном.

– Без проблем, если только не выложите снимки в Интернет.

– Зачем вы покупаете эти гвозди, мсье Лартиг?

Калека развернул свою каталку, чтобы оказаться лицом к собеседнику. Его нервные неподвижные черты казались заостренными, как лезвие. Эрван подумал о чередовании действий при закалке японских мечей, мастерском сочетании предельного нагревания и резкого охлаждения. Лицо Лартига, казалось, тоже подверглось такой обработке.

– Вы знаете ответ: я черпаю вдохновение в магии йомбе, и мне кажется более… правильным прибегать к гвоздям, изготовленным в Конго.

– Вы думаете, что нганга их использовали для своих ритуалов?

Скульптор улыбнулся. Несмотря на физическую ущербность, у него была своеобразная манера глядеть на вас сверху вниз. Из-за слишком низко нависающих век его светло-серые глаза казались словно вырезанными бритвой. Вместо того чтобы придавать лицу сонное выражение, эта черта делала его похожим на настороженного хищника.

– Вижу, вы зубрили, прежде чем явиться…

Эрван повысил тон:

– Ваши гвозди соприкасались с магией в Нижнем Конго?

– Разумеется, нет. Те, которые целитель втыкает в свои фетиши, навсегда там и остаются. К тому же ритуалы йомбе больше почти не практикуются. Гвозди, что я покупаю, из старых запасов бельгийской компании.

Очко в его пользу.

– В последнее время их у вас не крали?

– Крали. В прошлом месяце целый ящик.

– Вы подали жалобу?

– Это не в моих правилах. Да я, впрочем, и не надеялся, что кто-то кинется искать ящик ржавых гвоздей.

– Мастерскую взломали?

– Нет. И это самое странное.

Эрван не был удивлен: убийца с «Зодиака», настоящий человек-невидимка, мог, разумеется, просочиться под дверью.

– Мои гвозди использовал убийца? – спросил Лартиг.

Полицейский сделал вид, что не услышал. Он снова принялся бродить между исполинами – они находились в мастерской Гефеста, бога огня, кузнецов и вулканов, который сам отливал титанов из бронзы.

– В своих произведениях вы отдаете дань анимистическим культам Конго. А сами вы в них верите?

– Скажем так: мое искусство располагается где-то между языческим самовыражением и мистическим заклятием. Вам понятен такой язык, майор?

– Достаточно, чтобы заметить, что ответа я так и не получил. Наделяете вы свои скульптуры магическими свойствами, да или нет?

– Нет. Я художник, а не колдун.

Лартиг выписал в своем кресле нечто вроде восьмерки на бетонном полу. Контраст в масштабе между этим калекой, скрюченным в инвалидном кресле, и огромными статуями просто поражал.

– Как вам удается создавать подобные вещи?

– Вы имеете в виду: учитывая мою инвалидность?

– В том числе.

– Это просто: у меня есть помощники. Я набрасываю эскиз, определяю материал, руковожу сваркой. Моя команда занимается основными строительными работами. Я беру на себя окончательную доводку, тогда меня подвешивают на чем-то вроде лебедки.

Эрван сказал себе, что этих статистов тоже не мешало бы допросить:

– Вы дадите мне их координаты?

– Без проблем.

– А гвозди вы размещаете сами?

– Всегда. Это момент, требующий огромной точности, и тут руку художника ничто не заменит. Вам знакомо имя Алейжадинью?

– Нет.

– Скульптор восемнадцатого века. Мастер бразильского барокко. На самом деле его звали Антониу Франсиску Лишбоа, но его поразила тяжелая болезнь, без сомнения проказа. И ему дали имя Алейжадинью, что означает «маленький калека». Деформированный, обезображенный, он работал только по ночам, стараясь избегать людских взглядов. Помощники переносили его в закрытых носилках. Ему привязывали к культям инструменты, и он на коленях поднимался по лестнице. И вот так он изваял знаменитых пророков для церкви в Конгоньясе. Понимаете, почему я о нем вспомнил?

Эрван кивнул: Лартиг был Алейжадинью из Двенадцатого округа.

– Перейдем к делу, – ответил он. – Человек-гвоздь – вам это что-то говорит?

– Невозможно интересоваться культурой йомбе и не встретить это имя.

– Что вы о нем знаете?

– Серийный убийца, который свирепствовал в Лонтано, новом городе в Катанге, в начале семидесятых годов.

– Вам знаком его образ действия?

– Он пытал и калечил молодых женщин при помощи гвоздей и осколков. На свой манер он воспроизводил ритуалы йомбе.

– Как и вы.

– Как и я, да. Только я работаю с металлом, и ни одна человеческая жизнь, насколько мне известно, никогда не была пожертвована во имя моего искусства.

– А среди ваших почитателей вы знаете кого-нибудь, кто интересовался бы Человеком-гвоздем?

– Нет. Но я мало общаюсь со своими покупателями.

– Я имел в виду участников «беспредела».

– Рискуя повториться, скажу, что наши собрания придерживаются самого строгого принципа сохранения тайны.

Эрван присоединился к Крипо, фотографирующему гиганта, одна рука которого была поднята, а другая скрыта под лоскутной накидкой из джута. Его глазные орбиты сверкали под стеклянным потолком: скульптор вставил в них осколки зеркала. А обнаженное плечо было покрыто гвоздями и лезвиями, словно сыпью с красноватыми кончиками.

Пришла пора действовать энергичнее.

– Где вы были в последние выходные?

– В Мартиньи, в Швейцарии. Один фонд организует ретроспективный показ некоторых моих работ. Можете проверить.

– А во вторник одиннадцатого сентября в шесть часов вечера?

– Здесь, в мастерской.

– Один?

– Да, один. Я заканчивал скульптуру, которую вы только что разглядывали.

– А в ночь со среды на четверг?

– Пошел на вернисаж во дворец Токио. А потом ужинал с друзьями. Вы это серьезно? Вы меня подозреваете?

– Вы вернулись один?

– Нет. Не знаю, заметили ли вы, но я не вполне самостоятелен: молодой филиппинец Рубен каждый вечер помогает мне. Он может подтвердить, если желаете.

– Вы живете здесь?

Лартиг указал вглубь мастерской:

– Я обустроил себе квартиру с другой стороны.

– А сегодня ночью вы где были?

– Здесь, с друзьями.

Калека вдруг показался бесконечно усталым. Эрван не думал, что несколько вопросов могли до такой степени его утомить. Может, его так вымотала встреча с тупым полицейским. В глазах скульптора Эрван наверняка воплощал идеальный образ мелкого служащего, буржуазного и ограниченного.

– Мы все это проверим, – сказал он, чтобы не выходить из роли. – Вернемся к «беспределам»: в чем они заключаются?

– Это очень раскованные встречи, где каждый волен дать выход своим чувствам.

– Я присутствовал на одном таком в Бьевре, в прошлый четверг.

– Ничего о нем не слышал.

– Может, подражатели?

– Расплата за успех…

– Без шуток, сколько членов насчитывает ваша группа?

– Повторяю, я всех не знаю, и сам термин «члены» не…

– А если попросить вас прикинуть общее число, пусть приблизительно?

– Несколько сотен.

– И в какой форме существует эта группа?

– В том-то и дело, что группы не существует. Кроме тех случаев, когда мы решаем собраться. Внезапно мы объединяем наши желания, и возникающая энергия просто… чудесна.

– Что именно вы делаете на этих сборищах?

– Мы становимся самими собой. Одеваемся и ведем себя в соответствии с нашей глубинной природой.

– Вы практикуете садомазо?

– Мы не используем этих слов. Но в такие вечера, что верно, то верно, боль и наслаждение уже не противостоят друг другу.

– А подобные практики не могут зайти еще дальше?

– Что вы имеете в виду?

– Кровь иногда проливается?

К Лартигу вернулся его надменный и лукавый взгляд.

– Как сказано в Новом Завете, «блажен тот, кто выдержал испытание».

– Какое испытание, например?

– Вам достаточно просто прийти сегодня вечером: я организую «беспредел» прямо здесь.

В отдалении вспышки с айфона Крипо пронзали царящий в мастерской полумрак. Было всего четыре часа, а пасмурная погода уже склонялась к сумеркам.

– Существует особый дресс-код?

– Дресс-код и есть смысл существования такой вечеринки. Приходите таким, какой вы есть, – это будет идеально.

– Не стоит надо мной издеваться.

– Я не шучу: одной из мощных тенденций в нашем сообществе является военная форма.

Эрвана посетило видение: Лартиг в своем инвалидном кресле царит над сообществом офицеров-нацистов и атлетов в латексных комбинезонах. Он подумал о Ди Греко и его солдатах. Два гуру, два сообщества. Он чувствовал, что приближается к цели, след горячий, но не мог точно определить, к какой именно.

Решил прощупать почву вслепую:

– Вам знакомо имя Людовика Перно?

– Это ведь вторая жертва, так?

– Точно.

– До того как прочел в газете, я ни разу не слышал этого имени.

Крипо крутился вокруг женщины-ежа, словно примериваясь, как к ней пристроиться.

– А среди членов вашего сообщества есть кто-то, кто мог бы перейти к действиям?

– Не понимаю вопроса.

– Кто-то, кто пошел бы дальше, чем просто ваши… игры. Кто, опьяненный собственной жестокостью, мог бы убить, изувечить.

– Наши практики направлены на нечто обратное: обретение покоя через удовлетворение желания.

– А если речь идет о желании убивать?

– Приходите вечером, вы лучше узнаете себя самого.

Эрван сделал знак Крипо, тот убрал в карман свой аппарат и по дороге к выходу записал имена и адреса помощников мэтра. На всякий случай.

– До вечера, – сказал он Лартигу.

– Я вас не провожаю.

На улице они наткнулись на кучу мусора, которую так и оставили на тротуаре.

– Помоги мне, – велел Эрван заместителю.

Натянув стерильные перчатки, они снова принялись копаться, как оголодавшие грызуны, которые набрались смелости выбраться на окраину города. Объяснений не требовалось: оба знали, что ищут. Ни следа ни одного медикамента. Как лечится рассеянный склероз? И существует ли лечение? Или болезнь Лартига была мнимой?

Они бросили перчатки в мусорный бак и направились к машине.

– Постарайся как можно скорее раздобыть его медицинскую карту.

– Хорошо, шеф.

– По-твоему, педик или не педик?

Они любили после допросов поиграть в эту дурацкую игру – догадываться о сексуальных пристрастиях допрошенного. Называли это «розовой рулеткой». Ерунда, конечно.

– Думаю, он давно уже миновал эту стадию.

– Что ты хочешь сказать?

– Я себя понимаю.

Эрван не стал настаивать: он даже не был уверен, что Крипо подчинится. Он никогда не знал за ним никакой любовной связи – ни на одном берегу, ни на другом.

– Пойдешь со мной вечером? – спросил он.

– Что за вопрос! Спору нет.