Часть девятая
ВРОДЕ КАК ЛЮБОВЬ

Больница матери и ребенка располагалась в восьмиэтажном здании, а под прямым углом к нему примыкало общежитие сотрудников. Главное здание было облупившимся и пестрым, с долгой историей, а общежитие напоминало новый побег на старом дереве – его белоснежная облицовочная плитка всегда была чистой, как будто омытой дождем. Стоя на балконе восьмого этажа, можно было смотреть вдаль, и если погода ясная, то взгляд касался небоскребов, уходивших за облака, которые плыли по небу, словно рыбки, резвящиеся в синем море, а дома казались рифами или прекрасными кораллами. А еще можно было повернуть голову налево, и было видно море, бескрайнее, как небо, а рыбацкие лодки парили в нем, словно птицы. А если, как ни крути, решения проблемы нет, то самый простой способ – броситься с восьмого этажа головой вниз.

Непонятно почему пятнадцатилетняя работница парикмахерской А-Юэ решила сигануть оттуда, но она определенно разглядела и прекрасные здания среди облаков, и море, поэтому просидела довольно долго на краю крыши, словно птица на жердочке, не переставая при этом орать: «Не подходите! Не подходите! Если кто подойдет – я прыгну!»

Внизу собралась толпа, люди запрокидывали головы и восхищались отвагой пятнадцатилетней девушки. Больница опустела, кроме лежачих больных, все высыпали на улицу, врачи в белых халатах тоже затесались в толпу и стояли, разинув рот от удивления. Зеваки жаждали скорейшей развязки, желательно трагической, чтобы было более волнующе, хотелось чего-то такого, что заставляет сердце биться быстрее, ужасаться и бояться, но на что все втайне надеются. На крышу поднялись главврач, господин Ляо, все ответственные лица больницы, а еще полицейские, которых вызвали по телефону ПО, всего чуть больше десяти человек, и они, глядя на А-Юэ, стоявшую на краю пропасти, не знали, что предпринять. А-Юэ отчаянно рыдала, но никто не понимал ее родного диалекта. Секретарь дирекции больницы без конца тянула к девушке правую руку и приговаривала:

– Сестричка, сестричка, дай руку, давай поговорим.

А-Юэ словно бы понимала, что рука обманет, ее слезы разлетались во все стороны, она недоверчиво качала головой и безостановочно что-то лепетала, вроде как выдвигала какие-то условия. Один из заведующих нервно ворчал:

– Твою ж мать! У нас скоро проверка, почему она решила отсюда сигануть? Вот ведь невезуха!

Народ все прибывал. Главврач забеспокоился. Все происходило в подведомственной ему больнице, и, хотя девушка не относилась к пациентам, это плохо скажется на их репутации, поползут слухи, и это до крайней степени неблагоприятно. Однако с девицей даже не пообщаться, это разговор глухого с немым, а ослиная голова, как говорится, не подходит к лошадиному рту, как ни прилаживай.

– Господин Ляо, я понимаю, что она говорит. – Цянь Сяохун сначала наблюдала за происходящим снизу, а потом очутилась на крыше.

– Быстрее! Уговори ее не прыгать! – главврач вытер пот.

День выдался жаркий, солнце в восемь-девять утра уже беспощадно злобствовало, несколько обесцвеченных прядок челки девушки ярко блестели и переливались на солнце. Она была маленькой: возраст маленький, росточек маленький, личико маленькое, совсем еще ребенок. Одета она была в коротенький темно-зеленый топик, по последнему писку моды открывавший пупок, а джинсовые шорты с рваными краями практически не прикрывали ягодицы, кожа была темной, поскольку девушка давно не мылась. Она не казалась сексуальной, поскольку одежда висела мешком, грудь была впалой, кроме того, у девушки явно случилась беда, раз она собралась прыгать.

– Сестричка, ты родом из такой-то деревни? – спросила Цянь Сяохун на своем родном диалекте.

А-Юэ остолбенела и покивала головой.

– Если у тебя какие-то трудности, расскажи мне, мы тебе все поможем, ты не бойся. – Цянь Сяохун приблизилась на несколько шагов.

– Не подходи! Не подходи! Вы мне не сможете помочь! – завопила А-Юэ и попятилась.

Толпа внизу загалдела.

– Расскажи. Мы попытаемся. Поверь мне. Я родом из тех же мест. Не двигайся. Я искренне хочу тебе помочь. – Цянь Сяохун заволновалась: если эта девочка сейчас прыгнет, то это будет и ее вина.

– Меня… меня обманули… я работала в парикмахерской… забеременела, и хозяйка вышвырнула меня на улицу… денег нет, а еще-е-е… – А-Юэ хотела разрыдаться в голос, но сдержалась, ей хотелось разразиться потоком слез, но слезы словно кончились, так что девушка просто осталась стоять в той же позе, готовая в любой момент прыгнуть.

Цянь Сяохун пересказала главврачу то, что сказала девушка, тот принял решение:

– Скажи, чтобы не беспокоилась, в больнице помогут ей сделать аборт, все бесплатно, кроме того, поможем разобраться с материальными затруднениями, выделим матпомощь в размере тысячи юаней.

Цянь Сяохун сказала, что главврач пообещал перед всеми. А-Юэ сначала колебалась, но уже молчаливо подпустила Цянь Сяохун почти вплотную к себе, и Цянь Сяохун встала рядом на краю. Цянь Сяохун показала вдаль и проговорила:

– Посмотри в ту сторону, а потом вон в ту.

Взгляд А-Хун двигался по кругу вслед за пальцем Цянь Сяохун, а потом девушка осела с горьким плачем и плакала так жалобно, как ребенок, оставшийся без мамы. Когда А-Юэ забрали с края крыши, зеваки, собравшиеся внизу, всей толпой ринулись обратно в больницу, заполонили коридоры так, что яблоку было негде упасть, и прошло довольно много времени, прежде чем давка рассосалась. Врачи срочно осматривали А-Юэ на предмет беременности и брали у нее анализы. Решено было сделать аборт сегодня же, а потом оставить девушку на несколько дней в палате, после чего дать немного денег и отправить восвояси, чтобы побыстрее избавиться от несчастья, стучавшегося в двери. Цянь Сяохун, словно переводчик, постоянно находилась рядом с А-Юэ.

– Кто только воспитал такую дочь, зла не хватает! – проворчала доктор Чэнь Фанъюань из отделения акушерства и гинекологии, качая головой, и начала опрашивать пациентку: – Как зовут?

– Линь Чжунъюэ.

– Сколько лет?

– Пятнадцать.

– Как давно были последние месячные?

– Два с половиной месяца.

– А? Это уже проблема. Комитет по контролю за рождаемостью недостаточно распространяет информацию. – Доктор Чэнь снова покачал большой головой.

Когда пришли результаты анализов, врачи всполошились, словно табун разволновавшихся лошадей. Оказалось, что у девушки венерическое заболевание, да еще и в стадии обострения, так что операцию пока делать нельзя. Когда Цянь Сяохун рассказала Линь Чжунъюэ о результатах обследования, та сохраняла спокойствие.

– Ты хоть знаешь, что такое венерическое заболевание? – удивилась Цянь Сяохун.

– Знаю. Давно знаю. – Линь Чжунъюэ улыбнулась, продемонстрировав желтые зубы.

– И ни чуточки не боишься? Не волнуешься?

– Боюсь и волнуюсь, я только что чуть с крыши не сиганула. Но ведь врачи сказали, что меня вылечат, чего бояться? Это же не СПИД.

Ли Чжунъюэ продемонстрировала удивительную искушенность.

– А сколько ты в парикмахерской работала?

– Четыре месяца.

– Каждый день принимала клиентов?

– В общем да. Деньги отдавала хозяйке, а сама получала каждый раз только двадцать юаней. Когда хозяйка узнала, что я залетела, да еще и подхватила нехорошую болезнь, то вышвырнула меня.

– Надо на нее настучать! – рассердилась Цянь Сяохун.

– Не стоит, там еще несколько сестричек работают, если их полиция схватит, то проблем не оберутся, а они просто хотят чуток подзаработать. – Линь Чжунъюэ проявила осмотрительность.

Цянь Сяохун нечего было сказать, она лишь ощутила, как засосало под ложечкой. После этого разговора ей внезапно пришла в голову мысль написать статью о том, как больница матери и ребенка протянула руку помощи девушке, приехавшей на заработки. Главврач отредактировал текст и послал статью в местную газету. Все это вышло случайно, и Цянь Сяохун не думала, что статья вызовет такой общественный резонанс в обстановке, когда у врачей проблемы с профессиональной этикой: они равнодушно относились к пациентам и думали только о красных конвертах. Говоря словами главврача Ляо, статья значительно подняла степень узнаваемости больницы матери и ребенка. Главврач Ляо вызвал всех ответственных лиц на собрание и предложил перевести Цянь Сяохун в агитационный отдел, чтобы она занималась вопросами пропаганды, так что случай с Линь Чжунъюэ стал переломным моментом для карьеры Цянь Сяохун после шести месяцев работы в больнице.

Линь Чжунъюэ каждый день принимала лекарства и делала уколы. Человека, с таким аппетитом поглощающего лекарства, и не встретишь, но на халяву кто же откажется? Понятное дело, что ей хотелось побыстрее облегчить ход болезни и полностью выздороветь. Больничная еда тоже пришлась Линь Чжунъюэ по вкусу. Аппетит у нее был, как у мужчин. Сначала в больнице выделили для нее койку, но через пару дней вдруг комитет по контролю за рождаемостью направил в больницу множество женщин, и пациентки, прибывшие на перевязку труб, наводнили палаты, даже коридор пришлось заставить больничными кроватями, и тогда Цянь Сяохун сама предложила подселить Линь Чжунъюэ к ней в комнату, чтобы хоть как-то снизить нагрузку на больницу. И снова Цянь Сяохун заслужила похвалу главврача, став второй местной знаменитостью после собственно самой Линь Чжунъюэ.

Линь Чжунъюэ лечили различными способами – помимо таблеток применяли наружные препараты и ставили капельницы, в итоге через полтора месяца из ее утробы удалили трехмесячный плод. Чтобы все прошло гладко, торжественно пригласили оперировать знаменитого хирурга – доктор Лэй, вот уже десять лет орудовавший скальпелем, только что прибыл в распоряжение больницы и успешно избавил больницу матери и ребенка от этой головной боли. Руководство официально предоставило Цянь Сяохун трехдневный отпуск, чтобы ухаживать за Линь Чжунъюэ. Врачи тоже беспрерывно справлялись у Цянь Сяохун о состоянии подопечной, оставаясь, как говорится, до конца верными долгу человеколюбия. Кроме того момента, когда главврач вручил Линь Чжунъюэ тысячу юаней и та, растрогавшись, заплакала, с ее лица не сходила улыбка. Девушка словно бы обрела снова веру в жизнь.

– А-Юэ, когда поправишься, то езжай домой, не надо идти работать в парикмахерскую. Учись, работай в поле, молоти – да все что угодно, а то, если болезнь опять обострится, все пойдет насмарку, – увещевала Цянь Сяохун А-Юэ, видя, что та быстро идет на поправку и пребывает в хорошем настроении.

– Да не вернусь я в парикмахерскую. Но дома что делать? Учиться? Денег нет, мама говорит, что учиться бесполезно, надо денег заработать, тогда будет на что жить. – Линь Чжунъюэ снова и снова расчесывала перед зеркалом обесцвеченную челку, эти золотистые прядки ей безумно нравились.

– А что ты собираешься делать? Больница на тебя столько денег потратила, лекарства тебе выдали бесплатно, не подведи их!

Кроме того, Линь Чжунъюэ питалась за счет Цянь Сяохун, и Цянь Сяохун это уже начинало надоедать.

– Я вас не забуду. Завтра уеду в родную деревню, поищу там работу. – Такое впечатление, что у Линь Чжунъюэ уже имелся готовый план действий.

На следующий день, когда Цянь Сяохун пришла после дежурства, Линь Чжунъюэ уже не было. Девушка ушла, не попрощавшись, да еще и обчистила комнату Цянь Сяохун: вместе с ней испарились красивая одежда, туфли, фотоаппарат-«мыльница», а заодно больше сотни юаней и пятьдесят гонконгских долларов из ящика стола. Земляк спас земляка, а получил в спину пинка! Цянь Сяохун остолбенела. Ей хотелось грязно выругаться, однако язык не поворачивался обзывать нехорошими словами пятнадцатилетнюю девчонку, говорившую на одном с ней диалекте. Цянь Сяохун правда не сердилась, лишь смачно сплюнула, посмотрела на роскошный вид за окном, а потом подумала о нищете в родных местах и загрустила.

Каждый раз, входя и выходя через двери отеля, Ли Сыцзян поворачивала голову и смотрела на название, написанное огромными золотыми иероглифами. Это вошло у нее в обыкновение, как привычка застилать постель по утрам. Между этими поворотами головы она то была спокойна, то чувствовала опустошение, и настроением было так же сложно управлять, как сексуальным желанием, которое то волновало, то куда-то пряталось. Ощущение было такое, что она куда-то вернулась, однако при этом уехала далеко-далеко. Так проходили дни. Ли Сыцзян похудела, внезапно окружающие обнаружили, что у нее, оказывается, красивая фигура, ее вечно смущенный вид девственницы и стыдливо опущенные маленькие глазки постепенно формировали представление о ней, как о простодушной и нежной девушке. Вечерами по вторникам, четвергам и воскресеньям она ходила на занятия в дом молодежи и там привлекла внимание юношей. Ли Сыцзян отличалась от Цянь Сяохун, если парень хотел добиться взаимности от Ли Сыцзян, то от него требовались терпение и искренность, поэтому парень в очках по имени У Чэнцзюнь докучал девушке своим вниманием добрую половину года, прежде чем Ли Сыцзян соизволила одарить его полноценной улыбкой. Очкарик У Чэнцзюнь приехал из Цзянси, он окончил школу повышения квалификации преподавателей, два года отработал в начальной школе, сейчас трудился в страховой компании, а в свободное время учился, чтобы получить диплом, и сталкивался на лекциях с Ли Сыцзян. Ли Сыцзян нравилось, что он круглый год ходил, прижимая к груди бутылочку с острым соусом, или просто ел перец чили, а еще нравились его трудолюбие и усидчивость. Девушка долго наблюдала за Очкариком. После истории с Кунем местные парни впали у нее в немилость, опыт прошедших двух лет, естественно, изменил ее желания.

Но это была любовь. Энергетика «четырех глаз» У Чэнцзюня была очень сильной, и зачастую Ли Сыцзян не понимала, что это блестит – то ли стекла очков, то ли глаза У Чэнцзюня, но у нее кружилась голова. Эту любовь, зародившуюся как-то незаметно, ничто не предвещало, она напоминала простуду, когда не знаешь наверняка, где и когда заразился. После того как Цянь Сяохун уволилась из отеля, у Ли Сыцзян появился парень, и это было единственным изменением в ее жизни. Очкарик не видел Цянь Сяохун, лишь постоянно слышал о ней от Ли Сыцзян, и в его душе уже зародились некоторые ожидания.

По ночам в парке было очень тихо, над землей, на высоте чуть больше тридцати сантиметров висели небольшие фонарики, которые тускло освещали мощеную тропинку под ногами. Луна на небе таращила одинокий глаз. На самом деле парк вовсе не был безмятежным местом. Ли Сыцзян, держась за правую руку Очкарика, прошла уже большую половину парка, но молодые люди так и не нашли идеального укромного местечка, где можно было бы поцеловаться и пообжиматься. Остальные парочки, наверное, пришли очень рано и расселись на расстоянии буквально пары шагов, но, как говорится, колодезная вода речной не помеха, и все занимались своим делом. В восьмиугольной беседке разместились аж четыре парочки, образовав четырехугольник. Очкарик замялся, не зная, к какой парочке приткнуться, но Ли Сыцзян решительно утащила его прочь.

Несмотря на то что под покровом ночи целующиеся парочки старались не издавать звуков, у влюбленных уши очень чуткие, и Очкарик с Ли Сыцзян услышали достаточно, чтобы их сердца затрепетали. А когда из густых зарослей раздались стоны, Очкарик напрягся и пропыхтел:

– Как тебе вон тот пятачок на берегу пруда? Давай присядем на травке?

– Хорошо, а то, пока будем тут гулять, вообще рассветет, да и народу все больше и больше, – пропищала Ли Сыцзян так тихо, будто комарик пролетел.

– Трава мягкая, как ковер, – сказал Очкарик Ли Сыцзян, которая мялась и не решалась усесться на траву.

Зад отказывался верить словам Очкарика, и тот потянул девушку к себе, отчего зад приземлился в пространство между его ногами, расставленными под прямым углом, коснувшись самых важных мест. Рядом журчала вода, и этот звук располагал к объятиям, поцелуям и даже занятиям любовью, и молодые люди поплыли по общему течению. Однако на середине их первого поцелуя их остановил чей-то низкий голос:

– Тихо! А ну достали кошельки! Быстрее!

Встревоженные влюбленные отпрянули друг от друга и тут же увидели какого-то коротышку, в руках которого блестел нож. Коротышка стоял совсем рядом и одним движением мог воткнуть нож в тело. Очкарик тут же рассудил, что у нападавшего нет сообщников, и то ли ради того, чтобы проявить мужественность перед Ли Сыцзян или же ради спасения месячной зарплаты в кошельке, он вдруг отпихнул Ли Сыцзян назад. Но стоило ему встать в стойку, как коротышка без лишних слов наобум нанес удар. С Очкарика слетели очки, перед глазами все расплылось, и тогда коротышка, пользуясь случаем, пару раз ткнул его ножом, а потом натренированным движением вытащил из заднего кармана Очкарика кошелек и был таков. Ли Сыцзян онемела от страха, а когда подняла крик, то коротышка давно уже скрылся в темноте. Она кричала, высвобождая ужас из сердца, но потом осознала, что надо везти истекающего кровью Очкарика в больницу. Сопротивление Очкарика сохранило двести юаней, лежавших в кармане Ли Сыцзян. Ранения у Очкарика были средней тяжести, он пробыл в больнице два дня, а потом еще две недели приходил в себя. Ли Сыцзян каждый день после работы готовила что-то питательное и мчалась к Очкарику, отбросив скромность.

– Почему ты просто не отдал ему кошелек? – спросила Ли Сыцзян.

– Я выше его, прикинул, что смогу его одолеть, кто же знал, что он такой проворный! А как только очки слетели, перед глазами все поплыло, не то я бы его…

– Ты что, не видел, что у него оружие?! В следующий раз на все наплюй, бросай кошелек и убегай! То же мне, еще и рисуется!

– В следующий раз я деньги тебе в лифчик положу или вообще не стану брать.

Они, хихикая, превратили опасное приключение в повод для флирта. После случившегося появилось чувство, что они могут опереться друг на друга, иными словами, жить долго и счастливо во веки веков.

Оправившись, Очкарик предложил Ли Сыцзян снять квартиру и жить вместе. В средствах массовой информации это называлось «пробный брак», журналисты без конца мусолили плюсы и минусы пробного брака, но так и не пришли к единому выводу, хорошо это или плохо. И то правда: как понять, хорошо или плохо, если не попробуешь? Поэтому Очкарик решил попробовать.

– Не надо снимать квартиру, нам же предоставляют жилье. – Ли Сыцзян переживала из-за арендной платы, ведь деньги обоим доставались нелегко.

– Да, жилье предоставляют, но я хочу, чтобы у нас было общее жилье, чтобы вместе есть и вместе спать. Кроме того, у нас есть потребности. Ты что, не хочешь вместе со мной жить?

Очкарик понимал, что Ли Сыцзян не по-настоящему отвергает сейчас его предложение, просто ей нужен более веский повод, а может быть, это просто женская честь. Ли Сыцзян закусила верхнюю губу, закатила маленькие глазки, а потом надула губки, искоса глянула на Очкарика и спросила:

– Значит, женимся?

Очкарик обрадовался, осторожно улыбнулся:

– Именно!

Ли Сыцзян гордо вскинула личико-яблочко, давно уже не такое круглое, словно Очкарик надел ей кольцо на безымянный палец.

– Сыцзян, давай дождемся, когда получим дипломы? Сможем работу найти получше, в материальном плане станет легче, снимем квартиру поприличнее или даже купим, вот тогда заживем! Будем стараться, да?

Ли Сыцзян энергично закивала:

– Раньше я хотела открыть косметический салон, зарабатывать деньги и посылать родным, носить одежду покрасивее.

– Это как раз-таки не сложно. Мы вдвоем – это сила, у нас еще полно времени!

На душе у Ли Сыцзян потеплело, она прильнула к груди Очкарика и вдруг подумала: «Интересно, есть ли у А-Хун возлюбленный?» А вслух сказала:

– Давай в воскресенье повидаемся с Цянь Сяохун, я по ней скучаю.

– Я занимаюсь пропагандой. – Когда Цянь Сяохун позвонила в отель «Цяньшань» и разговаривала с У Ин и А-Син, у нее было чувство, будто она проститутка и сообщает, что вышла замуж, однако это ощущение шло вразрез с радостными криками бывших коллег.

А-Син с восторгом ахнула:

– Пропагандой? Поздравляю!

У Ин вырвала трубку:

– Давай там, хорошенько пропагандируй!

Прозвучало так, словно Цянь Сяохун отказалась от зла и перешла на сторону света.

– Да какая к хренам пропаганда! – со смехом выругалась Цянь Сяохун. – Но пропаганда как раз связана с хренами-то! Потом, когда родите детей, сделаете перевязку маточных труб или в сексуальной жизни что-то разладится – приходите ко мне!

У Ин поддразнила ее:

– Ты неплохо устроилась, только не лезь слишком в чужую сексуальную жизнь.

Цянь Сяохун усмехнулась:

– Своей-то нет, только на себя и полагаюсь.

А-Син сказала:

– Ты на этой работе преисполнилась новых сил! Как говорится, тигру приделали крылья!

Цянь Сяохун поинтересовалась, не началась ли шумиха в отеле, на это А-Син ответила:

– Все нормально, вряд ли стоит ждать неприятностей, сам управляющий Пань сказал, что клиенты у нас старые, так что двадцатипроцентная скидка вполне оправдана.

– Тогда можно не беспокоиться о безопасности моих товарищей, а то все угрызения совести мучали, словно я от правосудия бежала, постоянно кошмары снились, будто за мной кто-то гонится и хочет убить.

Но одно – дело разговоры, а другое – дела. Только-только перейдя в агитационный отдел, Цянь Сяохун, привыкшая не шевелить мозгами, а лишь выполнять механическую работу, чувствовала себя сухопутной уткой, барахтавшейся в воде. Она испытывала сильнейшее моральное и физическое напряжение, но потом успокоилась, рьяно взялась за дело и научилась плавать. В глубине души Цянь Сяохун радовалась своей смышлености, поскольку смышленость, как оперение утки, помогала ей держаться на воде. Вскоре она разобралась, что конкретно в больнице называется «пропагандой» – это не более чем бурная деятельность, причем напоказ. К примеру, каждую неделю нужно снимать со стенда старую стенгазету и вешать новую, разумеется, содержание стенгазеты должно быть связано с медициной, охраной матери и ребенка и репродуктивной гигиеной. Кроме того, еще одну стенгазету писали мелом на доске, доска была маленькая, неприметная, поэтому иероглифы можно писать коряво. Еще приходилось побегать: заказать агитационные плакаты для важных мероприятий, вести в местной газетенке рубрику о здоровье, в которой читателей учили самым лучшим сексуальным позам, рассказывали, как родить умного ребенка и как сохранить репродуктивное здоровье, словно основной функцией этой крошечной рубрики было изменить мир и жизнь. Цянь Сяохун присоединилась к Ся Цзифэну, который раньше занимался всем в одиночку, тот буквально за десять минут познакомил ее с основами пропаганды, а потом без конца болтал по телефону, так что Цянь Сяохун без конца и под разными углами любовалась висевшим на телефоне Ся Цзифэном. Ростом он был около метра семидесяти, моложе тридцати лет, довольно крепкого телосложения и с очень острым носом. Когда он наклонял голову, то напоминал Энди Лау, если поворачивал лицо в сторону, то становился похож на Джеки Чун Хок-Яу, а иногда посмотришь: что-то есть и от Аарона Квока. Он определенно трепался со своей подружкой, улыбался, демонстрируя белые зубы, словно Галлен Ло, а если хохотал во весь голос, то Цянь Сяохун видела в нем черты Стивена Чоу. Однако стоило ему повесить трубку, встать и начать рыться в шкафу – и вот он уже не был похож ни на кого, кроме себя самого.

– Цянь Сяохун, с твоим приходом мне стало легче, а то я тут в одиночку был всем – и мамой, и папой, правда тяжко! – У Ся Цзифэна глаза словно бы не ладили друг с дружкой, они были посажены слишком далеко, что придавало ему меланхоличный вид. И даже жалобы в его исполнении звучали интеллигентно.

– Да что ты? – Цянь Сяохун весело взглянула на него, словно бы нашла какой-то повод для нападок.

– Что-то не так? – бестолково поинтересовался Ся Цзифэн, вытирая лицо.

– Все так! – по-прежнему смеялась Цянь Сяохун. Ей не хотелось пока что сознаваться, что ей нравился Ся Цзифэн с его крепкими мускулами, которые рельефно проступали под черной футболкой. Какая тут тебе пропаганда, какая работа? У Цянь Сяохун появилось чувство, что рано или поздно они окажутся в одной постели, вот только будет ли это разовый секс или долгосрочные отношения, она предугадать не могла.

В отделе пропаганды Цянь Сяохун могла приходить на работу когда ей вздумается, в отличие от регистратуры, где нужно было сидеть запертой за окошком. Сейчас же можно было сходить поболтать в химическую лабораторию или же в женскую консультацию при отделении акушерства и гинекологии, так что она постоянно контактировала с врачами всех отделений, привыкла к специфическому больничному запаху и даже полюбила его.

Помимо наплыва пациенток во время рейдов комитета по контролю за рождаемостью, в остальное время в больнице было довольно спокойно. С учетом того, что девяносто процентов врачей тоже были женщины, получалось слишком много женщин в одном здании, много, как слюны во рту, причем разномастной слюны, которая разлеталась во все стороны.

Сяо Цяо и Юй Юцин из химической лаборатории были самыми юными сотрудницами больницы и носили самые короткие юбки, поэтому коленки им прикрывали не юбки, а белые халаты. Они, а еще протез вместо ноги у единственного в лаборатории мужчины Хэ Цзяньго чаще всего становились предметом для разговоров в отделении акушерства и гинекологии и не только. Однако в самой лаборатории, поскольку в ней работал мужчина, беспрерывно обсуждались высокие материи, время от времени разговор заходил и о женщинах, но говорили исключительно об их моральном долге. Поэтому каждый раз, когда Цянь Сяохун приходила в лабораторию, глядя через ожидавшие своего часа белые пластиковые емкости с мочой, загораживавшие окошко, она видела, с каким оживлением лаборантки беседуют, причем на лицах их застыло выражение такое же непонятное, как непонятны были оттенки проб кала и мочи.

– А-Хун, иди сюда! Слушай-ка, а та девочка с венерическим заболеванием куда делась? – весело спросила Юцин, оторвавшись от кипы газет и подняв личико, похожее на тыквенное семечко. Она всегда старалась придать себе веселый вид, то ли это было выражение самоуверенности, то ли жеманство.

– И не упоминай о ней! Даже не попрощалась! – Цянь Сяохун взяла табуретку и уселась в самый дальний от банок с мочой угол.

– Надо проверить, не заразила ли она тебя! – Юцин так старательно шутила, что резало слух. Она вообще относилась к Цянь Сяохун иначе, чем остальные, и была довольно надменной. Возможно, все дело в высокопоставленном отце, занимавшем должность начальника отдела по охране окружающей среды.

– Собери нам мочу в баночку, мы проверим! – подхватила шутку Сяо Цяо.

– Ого! Неужели вы каждый раз после моего прихода табуретку стерилизуете, раз так сомневаетесь! – С этими словами Цянь Сяохун прикоснулась к лицу Сяо Цяо. – Вот я и тебя заразила!!!

Хэ Цзяньго расхохотался, зачем-то подергивая редкую козлиную бородку, а взгляд его бесцельно скользил по лицу Цянь Сяохун, словно Хэ Цзяньго размышлял над какой-то философской проблемой. Когда веселье улеглось, он подытожил:

– Венерические заболевания не так страшны.

Разумеется, Цянь Сяохун не стала сдавать никакие анализы, а те вещи, которыми пользовалась А-Юэ, просто выкинула, даже тазик для умывания. Цянь Сяохун ни разу не упоминала о том, что А-Юэ унесла ее одежду и деньги, сочувствие ей было не нужно, и уж тем более не хотелось, чтобы окружающие подняли крик: «Вот ведь эти хунаньцы!»

В полдень можно было с комфортом выспаться в кабинете УЗИ, кушетки там очень мягкие, кондиционер навевает прохладу, если задернуть шторы, то кабинет погружается в непроглядную тьму, спишь, как ночью. Загадка протеза Хэ Цзяньго в темный и прохладный полдень проникала в мозг Цянь Сяохун, словно ветерок от кондиционера.

Жужжание кондиционера провоцировало жужжание доктора Чэнь Фанъюань. Ее дочь училась в крутой школе, а муж служил начальником отдела в местном отделении общественном безопасности, так что Чэнь Фанъюань жила, не зная забот, зато со всем рвением лезла в чужие дела. Она постоянно куда-то неслась в страшной спешке, словно бы ежеминутно занималась чем-то, не терпящим отлагательства. К Цянь Сяохун Чэнь Фанъюань относилась дружелюбно, может, потому, что та была протеже главврача Ляо, или потому, что устроилась на временную работу, не представляла никакой опасности и не имела материальной заинтересованности, а может, все потому, что Цянь Сяохун была миниатюрной, но при этом довольно бойкой и работала очень расторопно. Как бы то ни было, но Чэнь Фанъюань была с ней особенно многословна.

– Сяохун, Хэ Цзяньго ведь не врач, а водитель, после того, как ему оторвало ногу, стал врачом!

Чэнь Фанъюань лежала на кушетке на спине, занимая своим могучим телом всю кушетку, и повернула голову к Цянь Сяохун, их разделял только аппарат УЗИ. После этого она с жаром поведала, как из-за несчастной любви Хэ Цзяньго бросился с четвертого этажа, в итоге пришлось ампутировать ногу, водить он уже не мог и устроился лаборантом в больницу. Ее рассказ навевал на Цянь Сяохун сон, и девушка в ответ только поддакивала. Постепенно она обнаружила, что самое любимое занятие доктора Чэнь – слушать и передавать новости, каждый полдень она некоторое время вещала, изводя чьи-нибудь уши. Иногда это была просто какая-то бредятина, иногда информация о конкретном человеке. К примеру, у Юй Юцин два года назад прекратились месячные, и каких она только лекарств уже не перепробовала. Как только слова слетели с губ доктора Чэнь, все остолбенели. У молодой девушки два года нет месячных – это из разряда фантастики!

– Парень у нее очень приличный, правда, с работой не совсем стабильно, работает по контракту, так что сегодня не знает, что будет завтра. Вы ведь с ним не знакомы? Из-за проблем у Юцин по женской части он несколько раз вроде хотел с ней расстаться, но почему-то передумал. Скорее всего, он просто узнал, какую должность занимает ее папа, и теперь хочет перебраться в город, – живописала в красках Чэнь Фанъюань.

Цянь Сяохун слушала ее и пыталась представить, как Чэнь Фанъюань занимается любовью с каким-то мужчиной. Та была уже достаточно потрепанной, и мужчины вряд ли испытывали к ней интерес, разве что муж ответственно исполнял супружеский долг. Но значит ли это, что и сама Чэнь Фанъюань не испытывает интереса к мужчинам? Задать этот вопрос Цянь Сяохун стеснялась, так и уснула, размышляя над ним.

Какая жалость! Ляо Чжэнху пришел повидаться с Цянь Сяохун после долгого перерыва, изначально он рассчитывал, что будет «изливать душу» постепенно, но в итоге все «выпалил» одним махом. Членом очень сложно управлять, он сам даже не представлял, что настолько. Бедняга совершенно пал духом: его достоинство, только что находившееся во всеоружии, обмякло в мгновение ока, став предметом издевок и насмешек. Но самое ужасное, что он так и не понял, попала ли его сперма внутрь тела девушки.

– Подумай! Подумай получше! – волновалась Цянь Сяохун.

– А ты что почувствовала? Попало или нет? – спросил Ляо Чжэнху.

– Что я почувствовала? Да ничего я не почувствовала! Если так всегда будет, то и смысла в сексе нет никакого. Это хуже рукоблудия! – занервничала Цянь Сяохун.

Ляо Чжэнху хотел ее утешить, однако девушка ускользнула из его объятий, поскольку вскочила и побежала в туалет принимать меры. Ляо Чжэнху разлегся, заняв большую часть кровати Цянь Сяохун. Он и правда был очень подавлен и старательно вспоминал, почему же так получилось. После того как Цянь Сяохун появилась из туалета, просидев на корточках пять минут, Ляо Чжэнху внезапно нашел ответ. Он с чувством обнял Цянь Сяохун и с чувством сказал:

– Я люблю тебя!

Цянь Сяохун задрожала всем телом. Такие слова были для нее чем-то новым, она слышала подобное признание впервые.

– Что ты сказал? – хихикнула она.

– Я сказал, что я тебя люблю! Я тебя люблю, Цянь Сяохун. – В этот раз Ляо Чжэнху обращался к потолку, потолок был белым, но следы от протечки словно бы нарисовали картину.

– Похоже на мужское лицо? Я каждый раз, когда лежу на кровати, вижу там лицо. Вон нос какой. Как у англичанина! – мизинчиком ткнула в потолок Цянь Сяохун.

Ляо Чжэнху сел и оглядел комнату Цянь Сяохун: белые отштукатуренные стены, никаких украшений на них, кругом пустота и белизна, кровать скрипит, письменный стол раскачивается – это была старая больничная мебель, прослужившая незнамо сколько. Забитый всяким хламом шкаф покосился, не в состоянии нести свою ношу, за окном густые заросли магнолии, такие густые, что в комнате темно, и листья вяло колышутся на ветру.

– Что это на тебя нашло? – Цянь Сяохун стукнула Ляо Чжэнху по бедру.

Дело не в том, что она не поняла, что ей говорит Ляо Чжэнху, просто она не знала, правда это или же просто минутный порыв. У Ляо Чжэнху не было причин влюбиться в девушку, которая приехала на заработки и успела отметиться в парикмахерской, да и у любого мужчины не нашлось бы таких причин. Может, это просто жалость, или же он хотел казаться лучше, чем есть на самом деле.

– Если я на тебе не женюсь, ты меня не возненавидишь? – Он явно был нацелен на долгий разговор.

– С какой стати? Я и не думала о замужестве.

– То есть тебе не кажется, что ты вроде как должна быть в обиде?

– В обиде?! Никогда так не считала. Ты же меня не заставляешь.

– Ты девушка, когда мужчина спит с девушкой, он вроде как ее имеет, а она пострадавшая сторона.

– Насколько я припоминаю, я всегда была сверху.

– Но все равно я тебя имею.

– Мне тоже приятно. Я делаю это не в угоду тебе.

– А в угоду своим желаниям.

– Можно сказать, что мы оба занимаемся этим для телесного удовольствия.

– Разумеется, я буду ценить свою партнершу, это суть взаимоотношений.

– Когда проститутка ложится в постель с клиентом, цена, которую он платит, несопоставима с ценой ее здоровья и самоуважения, проститутки в обиде, как и жертвы изнасилования. Но я не проститутка, а ты не мой клиент, и ты меня не заставляешь, разве можно говорить о каких-то там обидах?

– Если бы все женщины думали как ты, в мире не наступил бы хаос?

По идее, Цянь Сяохун с таким подходом была бы идеальной партнершей для любого мужчины, но Ляо Чжэнху было неприятно это слышать.

– Нет, мир станет более упорядоченным, а иначе хаос будет царить только в женском мире. Взять, к примеру, мою сестру с ее верностью мужу – ее миром управляет слепота, – она заговорила хриплым голосом.

– Какие ты книги читала? Чему училась? Почему я не могу угнаться за твоей мыслью?

– Ну, я всего лишь говорю об обидах.

– Хорошо, хорошо, больше не будем об этом, так или иначе…

– Так или иначе, ты хороший человек, я в курсе.

Ляо Чжэнху вообще-то боялся, что Цянь Сяохун его не поймет, и никак не думал, что девушка прочтет ему целую лекцию. Честно говоря, он в душе считал, что если спишь с такими, как Цянь Сяохун, то избегаешь многих проблем. Он вряд ли женился бы на подобной бесприютной девушке, приехавшей на заработки, которой приходилось биться за работу, прописку и диплом об образовании. Она не чувствовала себя обиженной, поскольку считала, что Ляо Чжэнху как минимум испытывает искренние чувства, но как только она поймет, что он с ней играет, обида не заставит себя ждать. Ну а он? Что его в ней так зацепило? Над этим вопросом Ляо Чжэнху не переставал размышлять.

Те, кто работал в больнице, вроде как чаще других людей были довольны своей участью. Когда ты постоянно находишься среди болезней, страданий, стонов и криков, рядом с тревогами, беспокойством, ужасом и отчаянием и понимаешь всю ценность и радость здоровья, начинаешь ко всему относиться философски. Это касалось даже молодых врачей, а уж пожилых и подавно, причем проявлялось и в манере речи, и в поведении, и в жизненном укладе, словно больница стала для них целым миром.

Но Цянь Сяохун казалось, что энергичному Ся Цзифэну, который даже не был врачом по профессии, стоило бы выйти на широкие просторы, а не торчать день-деньской в больнице, заигрывая с медсестрами, с таким довольным видом, будто он уже переспал с каждой.

Рабочие столы Цянь Сяохун и Ся Цзифэна были сдвинуты, так что они сидели друг напротив друга, словно в кафе. Кондиционер постоянно жужжал, а когда становилось тихо, казалось, что можно расслышать биение сердец.

– Через несколько дней у нас новая большая кампания. Нужно на машину наклеить с десяток агитационных плакатов, думаю, придется работать сверхурочно, чтобы их изготовить. Давай-ка собирай материал, как можно более обширный, чтобы все темы затрагивал. – Начало предложения Ся Цзифэн произносил еще из-за стола, а окончание уже из коридора.

Последнее время он вроде как избегал долгого сидения друг напротив друга, но этой искусной маскировкой на самом деле выдал свой секрет. Иногда Цянь Сяохун клала грудь на стол и так беседовала с Ся Цзифэном, а тот чувствовал себя столом, который молча выдерживает тяжесть ее груди.

Цянь Сяохун глотнула водички. На душе было неспокойно. Вся эта пропаганда такая хрень. С помпой разъезжать по улицам, останавливаться на какой-нибудь площади в уголке и выкладывать все свое добро, как уличные торговцы. Разве что бесстыжий рискнет остановиться около стенда и почитать их раздаточные материалы, ведь никто не хочет, чтобы окружающие заподозрили, что он болен, тем более чем-то редким. Нужно притворяться здоровым и веселым, посмеиваясь над импотенцией, преждевременной эякуляцией, простатитом, вагинитом и гонореей, а потом тайком красться в ночи в больницу к врачу. При больнице матери и ребенка имелась частная консультация для мужчин, и каждый вечер после десяти часов туда входили и оттуда выходили пациенты, своим видом напоминавшие мертвецов. Даже совершенно нормальные операции типа обрезания крайней плоти тоже приходилось делать по ночам. И все это люди, которые обычно ходили по улицам один другого бодрее, один другого нормальнее. Цянь Сяохун, глядя на этих самодовольных прохожих, волей-неволей начинала сомневаться, все ли у них нормально со здоровьем, а порой тайком посмеивалась, словно знала их тайны. Но сомнения сомнениями, а если с верхней половиной тела все не очень, то нижняя отходит на второй план и остается без внимания, поэтому и кажется, что с ней проблем меньше. Разумеется, есть те, кто меняет здоровье нижней части тела на спокойствие верхней, типа Линь Чжунъюэ, но это совсем другой разговор.

В сумерках в кабинетах постепенно расцветали лампы дневного света. Цянь Сяохун листала медицинские справочники, подбирала подходящий материал, подбирала-подбирала, и внезапно перед глазами замелькали и все мысли заполонили размножение, болезни, половая жизнь, и на душе стало еще неспокойнее. Цянь Сяохун не могла усидеть на месте. Для начала она пошла в столовую поужинать, потом сделала несколько кругов по больничной лужайке и, завернув за угол, в паре метров от себя увидела Юй Юцин и Ся Цзифэна, разговаривавших в беседке. Когда она подошла поближе, молодые люди тут же попрощались. Круглая задница Юцин под белым халатом слегка покачивалась, и Цянь Сяохун внезапно поняла, что Юцин очень маленького роста, вряд ли выше метра пятидесяти пяти, даже ниже, чем сама Цянь Сяохун.

– Поела? Сегодня неплохие ребрышки, – сказал Ся Цзифэн, чтобы поддержать беседу.

– А ты почему в столовой питаешься? – Стоило словам слететь с губ, как Цянь Сяохун пожалела о них, вспомнив, что Ся Цзифэн разведен.

– Как там материалы? Нужно постараться досрочно закончить, чтобы оставить себе место для маневра. – С этими словами Ся Цзифэн двинулся в сторону главного здания.

Цянь Сяохун молча смотрела на него со спины секунд десять, внезапно его безразличие из разряда «дружба дружбой, а служба службой» больно ранило ее, Цянь Сяохун вспомнила, с каким видом он только что говорил, попыталась найти в его выражении лица какие-то зацепки, но, увы, оно все время было непонятным.

– Я немного боюсь засиживаться на работе дольше положенного. Позавчера одна роженица умерла, и теперь вроде как постоянно слышится плач, вчера вечером сестра, дежурившая ночью, загадочным образом застряла в лифте и просидела в темноте больше часа. – Цянь Сяохун и сама не понимала, правда она боялась или прикидывалась, но получилось очень жалобно.

– Лифт просто старый, ломаться для него в порядке вещей. И к смерти той девушки это не имеет ровным счетом никакого отношения.

Их кабинет располагался на шестом этаже, в пустой комнате покачивалась тень Ся Цзифэна. Успокаивая Цянь Сяохун, он выбирал подходящие таблички, постукивая по деревянным доскам костяшками пальцев.

Цянь Сяохун вытряхнула из тубы агитплакаты, наложила их на доски, а потом начала с силой прикреплять канцелярскими скрепками.

– С виду легко… Ой! Палец поранила! – Цянь Сяохун раздраженно взмахнула рукой.

– Есть два варианта. Первый – заколотить молотком. Второй – отложить, потом я сам приколю. – Ся Цзифэн закреплял другой плакат.

– Ты вроде мной недоволен? Я что-то не так сделала, Ся Цзифэн? Ты на меня даже не смотришь!

Цянь Сяохун не вытерпела и высказала все, что на душе, при этом она присела на краешек стола, заваленного плакатами, одна нога опиралась о пол, а вторая болталась в воздухе. Ся Цзифэн, сидевший на корточках, повернулся, увидел пространство между ног у Цянь Сяохун под юбкой, густо покраснел и низко опустил голову.

– Скажи же! Да, я довольно небрежная. Покритикуй меня! – Цянь Сяохун говорила искренне. Но она знала, что сегодня оделась в слишком короткую и облегающую одежду, она же не врач, ей можно носить все что угодно. Девушка надеялась, что Ся Цзифэн снова поднимет голову, и тогда он пропал.

Но Ся Цзифэн и дальше работал опустив голову, словно решил, что так всю жизнь и будет крепить плакаты, не поднимая головы.

Бах! Лампочка погасла, хотя за окнами огни все еще ярко сияли, а святящиеся иероглифы на Гранд-отеле по соседству мерцали, словно клавиши. Отблески света с улицы попадали в кабинет.

– Что случилось? Этажом выше и ниже свет есть? – Ся Цзифэн нашел переключатель и тут понял, что Цянь Сяохун, словно призрак, материализовалась рядом.

– Предохранитель перегорел.

– Дай я посмотрю.

– Смотри не смотри, а перегорел.

– Я все равно хочу взглянуть.

– Ну смотри!

– Не буду!

Ся Цзифэн угодил в ее нежную ловушку.

Он наконец в полной мере проявил всю мощь своих мускулов, с силой сжал большую грудь Цянь Сяохун, опрокинул девушку на стол и прямо на кипе этих плакатов про планирование рождаемости, заболевания репродуктивной системы и профилактику венерических заболеваний Ся Цзифэн, не в состоянии больше сдерживаться, накинулся на эту изводившую его кокетку и, использовав жидкости своего тела, приклеил плакаты к доскам, а потом приколотил их так, что никакой ветер не сорвет, и в скором времени они уже будут красоваться на улицах.

В больницу на административную работу пришел парень по фамилии Сяо. Он очень авторитетно представился, но, когда навели справки, оказалось, что это бойфренд Юй Юцин. Причем его наняли еще перед тем, как официально прошло согласование. Очень похоже на сюжет пьесы «Подмена наследника кошкой». Дело в том, что отец Юй Юцин взял на работу в отдел охраны окружающей среды младшего сына главврача Ляо, а тот в свою очередь принял на работу бойфренда Юй Юцин. Никто никому не должен, не нужно преподносить подарки или кого-то просить, счет равный, и все довольны. Непонятно только, кому в голову пришла такая замечательная идея. Восемь из десяти, что Юй Юцин – только такая изворотливая девица могла придумать обоюдовыгодный способ, и если бы она лично не переговорила с главврачом, то ничего не получилось бы. Многие из кожи вон лезут, чтобы добиться невозможного, а некоторые добиваются играючи. За короткое время, которого хватит разве что поесть, Юй Юцин решила проблему работы для двух человек.

По дороге в туалет Цянь Сяохун встретилась с этим самым Сяо Юанем. На пороге туалета их пути разошлись – одному налево, другому направо. Сяо Юань повернул голову и улыбнулся Цянь Сяохун, черты лица у него были грубые, кожа неровная, а когда улыбнулся, то лицо сморщилось, и рытвины от прыщей стали заметнее. При этом держался он как стыдливая девственница, и Цянь Сяохун уж было решила, что он, покачивая бедрами, зайдет в женский туалет.

Сегодня Юй Юцин была особенно красива, причем прекрасными были и внешность, и настроение. Она мурлыкала песенку себе под нос, пританцовывала, тепло улыбнулась Цянь Сяохун и поздоровалась, словно они с ней всегда были лучшими подружками и меж ними никогда не наблюдалось никакой отчужденности. Почему она простила и приняла всех вокруг, выбросила из головы все неприятные моменты и обрушила на мир безграничную любовь?

– У меня месячные начались! У меня месячные! – Юй Юцин объявляла эту новость с таким же воодушевлением, как давно замужняя женщина объявляет о беременности.

Разумеется, в больнице тоже все ликовали.

– Поздравляем! Теперь можно выходить замуж и рожать ребеночка! – говорили врачи-мужчины.

– А какие? Обильные или нет? Цвет алый? Поясницу не тянет?

Она была словно уникум, и люди засыпали ее вопросами, а женщины-врачи окружили и заботливо держали ее за маленькую правую ручку. Из-за этой истории с месячными Юцин стала вдруг публичным человеком и была очень взбудоражена, но при этом спокойно отвечала на вопросы женщин-врачей, которые смахивали на интервью журналистам, подробно описывая все симптомы, наблюдавшиеся до начала критических дней, и свое состояние сейчас, причем ее рассказы неспешностью напоминали улитку. И так все ясно, в этот раз все точно так же, как и раньше, а это стоит отпраздновать. Они с молодым человеком были уже во всеоружии, недоставало только менструации.

У Юй Юцин пришли месячные, а Цянь Сяохун в то же время начало тошнить. Внезапно ей показалось, что толпа людей напоминает груду жирного мяса, отчего ее желудок беспокоился и с отвращением выталкивал пищу обратно. При этом ей ужасно захотелось полакомиться душистым луком, который растет в родной деревне, сочно-зеленым, бодрящим и свежим, словно ветерок, задувающий в маленькое оконце, от него настроение повышалось. Правда, когда подул настоящий ветер, Цянь Сяохун затошнило, в горле застрял ком, девушка задержала дыхание и помчалась в туалет, где ее вывернуло наизнанку, после чего она уже на ясную голову подсчитала: месячные опаздывали на неделю. По прошлому опыту она точно знала, что в ее теле завелся «червячок».

– Ты чего это? Это всего лишь месячные, а ты так бурно реагируешь! – внезапно над ухом раздался голос Юй Юцин. Она наклонила голову и сделала вид, что моет руки, а сама с натянутой улыбкой глянула на Цянь Сяохун, а потом поспешно ушла.

Цянь Сяохун была очень удивлена, кроме того, она оказалась в щекотливом положении: Юй Юцин наверняка слышала, как ее тошнило. Сложно сказать, догадалась ли она об истинных причинах тошноты, но ее выражение лица и тон явно указывали на то, что она близка к истине. Допустим, Юй Юцин поняла, что Цянь Сяохун беременна, но сможет ли она догадаться, от кого?

А от кого? Если подумать, Цянь Сяохун и сама в замешательстве. Возможно, частично сперма Ляо Чжэнху попала-таки в ее тело, а может, и не частично, а всего капелька, но ведь даже капелька может привести к такому результату. А может, это Ся Цзифэн. Опять же одна капелька могла привести к такому результату. Но какая же из капелек? Какая капелька бегает быстрее, какая из капелек крепче, об этом знает только сама капелька, а еще влагалище и матка.

«Вот ведь мужики козлы! – со злостью выругалась Цянь Сяохун. – Черт, я была не просто неосмотрительна, а допустила грубейший промах. Спала сразу с двумя мужиками, и ладно бы просто спала, но еще и с последствиями».

Вскоре после того как Юй Юцин прокричала всем свою новость, она столкнулась с другой проблемой. Месячные начались и шли подряд две недели, что не сулило ничего хорошего. Месячные – такая штука: не придут – проблем не оберешься, а придут – и того хуже. Пока у Юй Юцин не было месячных, она вроде как и не женщина была. Теперь они пришли, но практически лишили ее всех женских радостей. А у Цянь Сяохун месячные не пришли, зато нахлынули тревоги и волнения. Если замуж выходить, то за кого – за Ляо Чжэнху или за Ся Цзифэна? Не за того выскочишь – и рано или поздно начнутся неприятности, да и не факт, что они на ней женятся-то. На самом деле, когда ее рвало в туалете, Цянь Сяохун понимала, что придется сделать аборт.

Рабочий день закончился. В животе заурчало, и Цянь Сяохун внезапно вспомнила, как в тот день Ся Цзифэн расхваливал ей ребрышки, не смогла перебороть сильнейший рвотный позыв, рванула в туалет и опорожнила желудок. После этого она хотела подняться на крышу, чтобы проветриться, проветрить себя и этого мальца, который поселился в животе и мучает ее…

– Цянь Сяохун – потаскуха, это ясное дело.

– Не надо строить безумные догадки и поносить человека, договорились?

– Кто кого поносит? Ты с ней целыми днями вместе работаешь, я не верю, что она тебя не совращала. Скажу вот что: когда я увидела, что она блюет в туалете, я сразу подумала про тебя. Она с тобой чего-как, да?

– Юцин! Что ты за глупости говоришь? Ну, увидела, что человека тошнит, мало ли отчего. Ты же девушка, не надо такие вещи направо и налево рассказывать.

– А мне кажется, ты с ней того. Тогда признайся, она тебе нравится?

– Как она может мне нравиться? Ерунду не говори, а? Ты вот Сяо Юаня приволокла в больницу, что вы собираетесь делать?

Ветер сдувал слова с крыши, выплескивая их на лестницу. Цянь Сяохун, испытывая отвращение, ушла прочь. Пока ее снова выворачивало наизнанку, она составила несколько планов. Во-первых, можно сказать Ся Цзифэну, что она беременна от него, во-вторых, можно то же самое сказать Ляо Чжэнху. Третий вариант – притвориться, что ничего не происходит, а потом съездить на аборт в другую больницу. Из-за первых двух планов, возможно, поднимется шум и гам, да и последствия сложно прогнозировать, а третий – самый спокойный, это все равно что проглотить собственные передние зубы, когда их выбили в драке, но, как говорится, сама виновата. Как-никак, надо жить, а беременность не гарантирует блестящих перспектив. Избавляюсь! На следующей неделе можно выделить время, сходить в Народный госпиталь и избавиться от последствий.

Дальше два дня рот Цянь Сяохун был занят, поскольку она с невозмутимым видом сосала вяленые сливы, а еду относила к себе в комнату, затыкала нос и проглатывала буквально несколько кусочков, потом тихонько заходила в туалет, извергала все съеденное обратно, а потом ломала голову, чего бы такого съесть. Внезапно желание совпадало с возможностью, появлялся аппетит, настроение повышалось, и, получив желаемое, Цянь Сяохун могла протянуть еще денек, словно сбросив тяжкое бремя с плеч.

Пока Цянь Сяохун восстанавливалась после аборта, ее мучили противоречивые чувства. С одной стороны, ей очень хотелось, чтобы Ляо Чжэнху пришел и утешил ее, но при этом она боялась, что он захочет заняться с ней сексом. Решив самовластно судьбу «червячка», она испытала некоторые сожаления, ей казалось, что стоило бы поговорить с Ляо Чжэнху, все-таки в основном она спала именно с ним, а с Ся Цзифэном всего разок, так что и ответственность на Ляо Чжэнху. Но все прошло более или менее нормально, и здоровье Цянь Сяохун не пострадало. Никто не знал, что пережило тело девушки, а тошнота в тот раз всего лишь привиделась Юй Юцин. Цянь Сяохун не могла взять в толк, зачем Юй Юцин притащила камень преткновения в больницу, ведь Сяо Юань встал между ней и Ся Цзифэном. Может быть, ей просто хотелось взглянуть, как мужчины будут сражаться за нее. Сяо Юань приехал с северо-востока Китая, и он питал особую страсть к миниатюрным южанкам, в итоге его дружеское отношение к Цянь Сяохун вызвало сильную ревность Юй Юцин.

Наступил ноябрь, стало прохладнее, пришла пора надевать тонкие шерстяные свитера. В это время Цянь Сяохун стала почему-то быстро уставать, временами у нее кружилась голова. Для юной девушки это ненормально. Цянь Сяохун заподозрила, что у нее малокровие, но анализы этот диагноз не подтвердили. Она не могла понять, когда же болезнь дала первые ростки. В голову лезли всякие глупости. Может, это рак? Или СПИД? Она умирает? Внезапно она растеряла весь свой оптимизм и отчаялась, испытывала к себе жалость, чего отродясь не бывало.

Осень закончилась, зима, словно таившаяся в организме болезнь, все медлила и не начиналась.

Севернее Гуандуна, наверное, уже свистит северный ветер.

В выходной у Цянь Сяохун внезапно начал потеть лоб, сбилось дыхание, но потом все пришло в норму. Тогда она сходила на рынок, где торговали фруктами, принесла целый мешок яблок, помыла и принялась есть, ленясь даже срезать кожуру. Вгрызаясь в яблоки, она снова увидела на потолке те потеки в форме лица англичанина и вспомнила, как в тот день Ляо Чжэнху признался ей в любви. На яблоках после укусов оставались следы крови, поскольку у нее кровоточили десны. Наверное, не хватает витаминов. Аппетита не было, поэтому Цянь Сяохун выкинула большую часть яблок.

Они с Ли Сыцзян давно не виделись. После прошлой встречи, когда они с Очкариком приходили в больницу, только раз общались по телефону. Искренность и преданность Очкарика перекликались со спокойствием и застенчивостью Ли Сыцзян, так что между ними не должно было быть никаких размолвок. Она не знала, как там поживают две хрюшки У Ин и А-Син. У Ин пошла работать в частную контору, а А-Син помог Ли Сюэвэнь открыть книжный магазин, так что обе девушки перестали торговать лицом за стойкой регистрации, общаться с Цянь Сяохун стали меньше и, естественно, отдалились. Цянь Сяохун хотела съездить в отель, благо это недалеко, всего-то полчаса на автобусе, но не было сил подняться с постели, и в итоге она уснула. Она совершенно точно засыпала на своей широкой удобной кровати, вдыхая ароматы цветов рапса, слыша жужжание пчел, а проснулась на незнакомой узкой койке, в окружении голых стен и рядом с качающимся простеньким шкафом.